Говард Фаст - Рассказы
Дыра в полу
— Так его перетак… — грубо выругался Робинсон.
— А ты разве не знал? Он ведь друг комиссара…
— Будь у меня мозгов побольше, — сказал Мак-Кейб, — я стал бы писателем, а не полицейским. Взять хотя бы этого парня из полиции Лос-Анджелеса. Написал книгу, которая стала бестселлером, заработал кучу денег, но остался в полиции. С ума сойти можно. Я сам книгу не читал, но фильм смотрел, А ты, Роб?
— Да, видал.
— Хорошая киношка.
— Паршивая, — ответил Робинсон, круглолицый негр с заразительной улыбкой.
— Ну, это только твое мнение. Лос-Анджелес тебе не Нью-Йорк.
— Трепотня это.
— Ты жил в Лос-Анджелесе? — спросил меня Мак-Кейб. Он был старше Робинсона, сорокалетний толстеющий человек с плоским лицом и маленькими подозрительными голубыми глазами. Мне нравилось, как он разговаривал с Робинсоном — легкий обмен колкостями, но никакой грубости.
Прозвучал зуммер вызова. Мак-Кейб принял информацию, а Робинсон нажал на газ и включил сирену.
— Нападение, — бросил Мак-Кейб.
Оказалось, два юнца на 116-й улице выхватили сумочку у какой-то женщины. Юнцы сбежали, а женщина была в шоке, плакала — словом, ничего серьезного. Пока Мак-Кейб успокаивал женщину и убеждал зевак разойтись, Робинсон взял описание нападавших, выяснил содержимое сумочки.
— В этом городе, наверно, десять тысяч сопляков, готовых выхватить сумку, и как их найти, а если и найдешь, то что с ними делать? Так ты говоришь, что был в Лос-Анджелесе?
— Несколько раз.
— Мерзкий город, — сказал Робинсон. — Едва держится.
— На что он похож? — Мак-Кейб хотел знать все.
— Трущобы такие же, если не хуже.
— А Голливуд, Беверли-Хиллз?
— Много солнца. Когда нет смога.
— Черт побери, — размечтался Мак-Кейб, — ни тебе плащей, ни снега, — оттруби еще шесть лет, а потом бери жену и мотай на запад.
Мы остановились, и Робинсон выписал квитанцию на грузовик, неправильно припаркованный перед пожарным гидрантом.
— Ты принимал когда-нибудь роды? — спросил я его.
Он ухмыльнулся и глянул на меня в зеркало.
— Спроси Мак-Кейба.
— Семь раз, — ответил Мак-Кейб. — Это я не говорю о тех случаях, когда приходилось отвозить их в госпиталь. Семь раз от начала до конца, включая шлепок по заднице младенца, чтобы заставить его кричать.
— Один раз даже была двойня, — вспомнил Робинсон.
— Как вы себя при этом чувствовали? Ну, когда делали это, и ребенок живой и плачет?
— Отлично чувствовали.
— Паришь в небесах, — сказал Робинсон. — Хорошее чувство. Так же, наверно, чувствует себя наркоман, когда после нескольких неудачных попыток попадает наконец иглой в вену. Замечательно.
— Это компенсирует все остальное?
Последовала долгая пауза, прежде чем Мак-Кейб спросил меня:
— Что именно?
— Один сукин сын, — сказал Робинсон медленно, — приставил свою пушку мне к животу и трижды нажал на курок. Нет, не компенсирует.
— Вшивый ночной рейд, — пояснил Мак-Кейб. — Такое случается один раз из тысячи.
— Он пролил негритянскую кровь, — сказал Робинсон.
Следующие десять минут мы ехали молча. Возможно, из-за последней фразы Робинсона, возможно, им просто не нравилось, что я сидел на заднем сиденье. Затем они получили вызов, и Мак-Кейб объяснил, что что-то случилось в доме на 118-й улице.
— Что-нибудь веселенькое, — сказал Робинсон. — Пол провалился, потолок обрушился, детей крысы съели. Я вырос в таком доме. Не могу этого простить отцу. До сих пор не могу.
— Разве те, кто там живет, могут куда-нибудь съехать?
— Прочь. Куда угодно, только прочь.
— Нельзя просто писать о полицейских, — вмешался Робинсон. — Полицейский — это общественная реакция. Проваливается пол — зовут полицейских. А что, черт возьми, мы можем сделать? Заново отстроить эти крысиные ловушки?
Мы въехали на 118-ю улицу и увидели полдюжины людей, собравшихся перед одним из домов. Кто-то из них сообщил, что звонила миссис Гонсалез и что ее квартира на четвертом этаже.
— Что там случилось? — попытался узнать Мак-Кейб.
— Кто знает? Она никого не впускает.
— Она ранена?
— Кажется, нет. Она просто никого не впускает.
Мы начали подниматься, Мак-Кейб и Робинсон с оружием впереди, а я следом за ними. Двое мужчин последовали было за нами, но Мак-Кейб махнул на них рукой и приказал убираться. Мы поднялись на четвертый этаж, прошли коридором, и Робинсон постучал в дверь.
— Кто там?
— Полиция, — ответил Робинсон.
Женщина открыла дверь, насколько позволяла цепочка. Робинсон и Мак-Кейб представились. Тогда она впустила нас через кухню, в которую ведет входная дверь в большинстве старых зданий. В квартире было убрано и чисто. Миссис Гонсалез оказалась худой невысокой женщиной лет сорока пяти. Ее муж, как она нам сказала, работал в Метрополитен Транзит. Сын работал в лавке мясника на Лексингтон-авеню. В доме она была одна и находилась на грани истерики.
— Все будет в порядке, — сказал Мак-Кейб с удивительной мягкостью. — Попробуйте рассказать, что случилось.
Она помотала головой.
— Но что-то ведь произошло, — увещевал Робинсон. — Вы даже вызвали полицию.
Она энергично закивала.
— Очень хорошо, — сказал Робинсон, — стало быть, что-то потрясло вас. Мы понимаем это. Что-то лишило вас душевного равновесия. Вы чувствуете озноб, и, может быть, вас тошнит. Чувствуете озноб?
Она кивнула.
Робинсон снял свитер с вешалки в кухне.
— Наденьте это. Вам станет лучше.
Она надела свитер.
— Там кто-нибудь есть? — спросил Мак-Кейб, кивая в сторону других комнат.
— Нет, — прошептала она.
— Найдется у вас бренди, виски?
Она кивнула в сторону буфета, я направился к нему и нашел там бутылку рома. Налил немного в бокал и передал ей. Выпив, она немного скривилась и вздохнула.
— Ну, а теперь рассказывайте.
Она кивнула и повела нас из кухни через комнату, служившую столовой и гостиной, к двери следующей комнаты, по всей видимости, являвшейся спальней. В центре, на полу, как раз между комодом и одной из кроватей, зияла огромная дыра размером три с половиной или четыре фута в поперечнике.
— Проклятый пол провалился, — выдохнул Мак-Кейб.
— Ну и строят же сейчас, — сказал Робинсон.
— Ну и строили же семьдесят пять лет назад, — поправил я.
Миссис Гонсалез ничего не говорила. Она просто стояла у двери и не двигалась.
— Кто живет под вами? — спросил Мак-Кейб.
— Монтез. Он учитель. Дома сейчас никого, один черт. Робинсон вошел в спальню и осторожно приблизился к дыре. Древний пол скрипел под его ногами, но пока держался. Полицейский остановился на расстоянии фута от края и заглянул вниз. Он ничего не говорил, а просто стоял и смотрел.
