Николай Романецкий - Обречённый на любовь
- Да, это моя жена. Первая.
Флой закусила губу:
- Так может, это твой сон?
- Вряд ли... Скорее, это ее сон.
- Вот как! - Флой нахмурилась. - Но я не хочу быть во сне у незнакомой женщины.
- Она тебе знакома. Это Вита. Помнишь?
- А-а-а... Та рыженькая серая мышка? Выходит, она тебя все-таки окрутила?
- Попрошу потише! - сказал Клод. - Начинаем.
Все уставились в костер. Калинов смотрел на Виту. Флой с раздражением прошептала:
- Какой смысл?.. Если это ее сон, то и победить должен ее дэй-дрим.
Калинов встал и, пристально глядя на Виту, спросил:
- Может, не стоит?
Тинэйджеры превратились в статуи, в фигуры из музея мадам Тюссо. Джос и Медовик переглянулись и удалились от костра, растворились в полутьме.
- Зачем ты меня мучаешь? - спросил Калинов.
Вита удивилась, потом, глядя на потрескивающие сучья, спросила тихо:
- Разве Я тебя мучаю?
- Зачем ты меня здесь держишь?
- Разве Я тебя сюда звала. Ты пришел сам.
- Но я пришел за тобой.
- Вот как? - Она подняла голову. Взгляд зеленых глаз пронзил его насквозь. - Разве Я тебе нужна?
Ты мне нужна, хотел сказать Калинов. И не смог: зеленые глаза выворачивали душу наизнанку. И только когда Вита отвернулась, он сумел выпалить:
- Конечно нужна! И мне, и Марине, и детям.
Она снова посмотрела на него, но на этот раз глаза ее были какими-то мутными, словно подернутыми дымкой.
- Да, Марине и детям я нужна. Тебе - вряд ли. - Она оглянулась по сторонам, словно кого-то искала. - Я думаю, его самое время выпускать. Больше ему здесь делать нечего.
Из полутьмы вывернулись Джос и Медовик, снова устроились в кругу. Зашевелились и тинэйджеры. Загомонили, подняли головы, равнодушными глазами поглядели на Калинова. В них не было ненависти, но не было и любви. И потому Калинов не удивился, когда вокруг начал сгущаться такой забытый и такой знакомый серый туман.
И тут мысли Калинова рванулись вперед. Они стремительно заскользили, по прошлому, настоящему, будущему... И будущее без Виты было странным, незаконченным, начиненным виной и бесчестьем. И были там обида и ненависть детей, насмешки знакомых, презрение Марины. И сам он был там, какой-то ненормальный - то ли без головы, то ли без сердца, то ли без чувств... А может, и без самой жизни. В любом случае, ничего хорошего его в таком будущем не ждало.
А мысль скользила дальше. И наконец открылась бездна, в которой не было ничего - ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. И вот тут-то жизни он не видел абсолютно точно. Бездна была такова, что в ней исчезала не только его жизнь. Вместе с ним туда проваливалась и Земля, и Солнце, и все Внеземелье. В бездне не было ничего, даже вакуума, и Калинов оторопел.
Это не смерть, понял он, потому что смерть - продолжение жизни, только другими путями. Это не смерть, понял он, это полное исчезновение жизни, и помешать процессу не могут ни Сути, ни Суперсути, ни те, кто еще выше, кто не имеет даже названия. Но для жителей Земли это будет просто гибель. И все они, эти двадцать миллиардов душ, смотрели на него сейчас как на предателя, сквозь серый туман нуль-пространства, сквозь вибрирующие поля джамп-генераторов, сквозь душу самого Калинова. И он понял, что Дримленд - не убежище несчастных тинэйджеров, Дримленд - это мечты, надежды и любовь всех жителей Земли, в силу определенных причин не реализованные, не достигнутые, не прочувствованные. Потому что человек слаб, и большинство журавлю в небе предпочитает синицу в руках, и нет нужды осуждать их за это, ибо в слабости такой сила человечества, в слабости такой - пространство для развития, и пока не достигнут идеал, есть к чему стремиться и рано уходить...
- Мне рано уходить, - произнес вслух Калинов.
И серый туман рассеялся, превратился в полутьму. Калинов снова был в той же пещере, только не было тут теперь музея восковых фигур. Не было и живых тинэйджеров. Как не было и Виты. У костра сидели Джос и Медовик, смотрели в огонь, разговаривали. Калинова они не видели: полутьма у стены прекрасно маскировала его. Калинов осторожно сел на землю и стал слушать.
- Может быть, он все-таки не тот? - говорил Медовик.
- Мы не могли ошибиться, - отвечал Джос.
- Но ты же видишь - связь оборвалась!
- Однако я не теряю надежды на ее восстановление... Мы изменили тактику. Посмотрим на результаты.
- И все-таки по расчетам связь не должна была обрываться.
- Милый, он же человек. Их судьбы никогда нельзя сделать полностью фатальными. Всегда остается разброс реакций. - Джос наклонился, пошевелил горящие сучья. - Честно говоря, надоела мне эта шкура. Все время приходится контролировать процессы управления... Ты на Земле когда-нибудь ходил по краю пропасти?
- Нет, там, где я жил, была равнина.
- Ну, у нас, честно говоря, настоящих гор тоже не было. Точнее будет сказать - ходить над обрывом.
- По краю оврагов я ходил. - Медовик мечтательно улыбнулся. - И по деревьям лазил, когда бортничал.
Джос поморщился:
- Помнишь, когда стоишь на краю обрыва, появляется такое странное ощущение... Кажется, взял бы и шагнул в пустоту... Аж мышцы от желания сводит.
Медовик покивал.
- Вот у меня такие же ощущения с оболочкой, - продолжал Джос. - Так и хочется взять и перестать управлять телом. И посмотреть, что будет...
- Нос расквасишь, вот и все. Больше ничего не будет.
- Нет, ты до конца не понимаешь. - Джос покачал головой. - Все-таки людьми мы были слишком разными.
- Разумеется... Тебя вся Земля знает, а кому известен медосборщик с берегов Ильменя. Большинство и названия-то такого никогда не слышали!
- Ладно, - сказал Джос, - оставим эту тему. Человеческие тела пробуждают в нас человеческие эмоции. Этак, еще немного, и меня потянет в постель к живой женщине... Как думаешь, он надолго ушел?
- Вряд ли. Сомневаюсь, что он вообще ушел. Если он Спаситель, не должен был. Витальная программа должна его ограничивать в поступках.
Калинов внимательно слушал. Говорили, без сомнения, о нем. Но смысл разговора до него не доходил. Понятно было только, что эти двое, кажется, имеют какое-то отношение к спиритосфере, к той страшненькой сказке, в которую он окунулся десять лет назад и которая давно уже стала казаться чем-то нереальным, как будто и не происходившим вовсе. И только присутствие Марины в его жизни говорило о том, что все это действительно случилось.
- Как бы то ни было, - сказал Джос, - провал близится. Изменение энтропии начнется уже через неделю плюс-минус одни сутки.
- Так скоро?
- Ну здесь-то эту неделю можно растянуть в полвека. Но это добавит кое-какие сложности... Так что, если он ушел, мы дадим ему не больше одного дня. Потом заберем сюда и больше не выпустим.
