Николай Симонов - Солнцеворот
— Кто же они? Кто? Экстремальные туристы? Ученые-этнографы? Секстанты? — в отчаянии думал он по поводу этих людей.
Во втором вигваме сразу у входа он наткнулся на мешок, сшитый из заячьих шкур. В мешке кто-то был. Вытащив мешок наружу, он обнаружил, что этот кто-то — русоволосая девушка-подросток с европеоидными чертами лица. Судя по учащенному дыханию, девушка явно была больна, возможно — при смерти. Он потрогал ей лоб и убедился, что он очень горячий.
— Температура под сорок, как при пневмонии или при тифе, — пришел Павлов к неутешительному выводу.
Он вернулся в вигвам, полагая, что в нем может находиться еще кто-то из людей, но, осветив помещение факелом, никого не нашел. Этот вигвам, по-видимому, был предназначен для хозяйственно-бытовых нужд. В центре его находился очаг, а вдоль стен располагались деревянные лавки, лари и бочонки. На лавках и под ними лежали аккуратно сложенные мешки и тюки. Тут же он наткнулся на настоящий арсенал предметов вооружения и военной техники, непонятно какого времени: дротики с кремневыми наконечниками, стрелы с оперением и топоры с металлическими лезвиями, похожие на индейские томагавки. Металл по виду напоминал бронзу.
Выйдя наружу, он с удивлением увидел, как из первого вигвама, который он счел необитаемым, сладко потягиваясь, вылезают на четвереньках два чумазых и пузатых голеньких мальчика в возрасте 4–5 лет.
— Где они прятались? — удивился он, укоряя себя за невнимательность.
Мальчики были рыжеволосыми и курносыми, похожими друг на друга, как две капли воды. У Павлова снова кольнуло сердце, и он воспринял это, как предупреждение о грозящей беде. Увидев его, малыши что-то радостно залепетали на незнакомом ему языке и, подбежав, схватили его за руки. Вслед за малышами из вигвама выбрались два щенка черно-белого окраса. Скуля и повизгивая, они подбежали к Азору и стали выказывать ему свое нижайшее почтение.
В левом ухе Павлова прозвучал грустно-насмешливый голос народного артиста СССР Зиновия Ефимовича Герда:
— Я сейчас заплачу…
— Издеваешься?! — тихо сказал Павлов со злобой.
— Ничуть, товарищ бывший цензор, я даже могу вам, как бывшему коллеге, помочь в данной ситуации. Разумеется, в разумных пределах, — мягко возразил ему бес.
— Готов вам поверить, — сказал Павлов, — на моем катере есть пила-ножовка, топор и лопата без черенка. Сможете доставить их сюда? А то я боюсь оставить детей одних. Медведь поблизости. Да и вообще тут глухомань таежная.
— Что верно, то верно, Глухомань такая, что не только вам, Дмитрий Василич, но и мне, старому бесу, не снилась. А насчет ножовки, топора и лопаты не извольте беспокоиться. Телекинез проще, чем телепортация. Прошу пару минут потерпеть! — ответил на его просьбу бес голосом артиста театра и кино Игоря Ильинского.
Бес, видно, настраивал вокабулярный аппарат, как волк из сказки про семерых козлят и никак не мог сделать окончательный выбор. Свой собственный голос он, надо полагать, совсем потерял, и пытался воспользоваться голосами известных ему и Павлову знаменитых людей, чтобы придать хотя бы какое-то величие своему очевидному ничтожеству.
Павлов приказал малышам найти свою одежду и одеться. Их языка он не знал, поэтому говорил по-русски. Малыши посмотрели на него с удивлением, но приказание выполнили: вернулись в вигвам, вытащили из него какую-то одежду, похожую на детские комбинезоны, и, помогая друг другу, стали одеваться.
Не прошло и двух минут, как к его ногам упали пила-ножовка и лопата без черенка. Топор, просвистев над головой, вонзился лезвием в замшелый пень. Павлов одновременно удивился и испугался.
— Спасибо, Арнольд Борисович, — поблагодарил он беса, полагая, что, как не крути, а придется обращаться к нему по имени и отчеству, а затем вежливо попросил его удалиться: Вас, наверное, заинтересовала здешняя флора и фауна? Если не затруднит, походите, посмотрите вокруг, поделитесь потом впечатлениями, а я делом займусь.
Бес, прожужжав мухой в его левом ухе, тут же откликнулся невеселым старческим голосом Зиновия Ефимовича Герда:
— Конечно, конечно, Дмитрий Василич. Не буду мешать вам в совершении погребального обряда. Только прежде чем копать могилку дайте вашей сестре выпить водки, а когда ее стошнит, напоите ее чистой ключевой водой. Ручей в 30 шагах направо от вас. Глиняный кувшин прямо у вас под ногами, а я удаляюсь, удаляюсь, удаляюсь…
Тем временем малыши оделись и побежали к Азору, размахивая руками и радостно выкрикивая:
— Селино канис Азоро! Гав-гав! Селино Азоро!
Пес завилял хвостом и громко залаял. Малыши в ответ грозно зарычали, и у них началась веселая свалка. Понаблюдав за ними какое-то время, Павлов удивленно пожал плечами, поднял с земли кувшин и бегло его осмотрел. Кувшин как кувшин. Из красной глины. С удобной ручкой и с сужающейся горловиной. С орнаментами в виде листьев клена. Емкость — примерно 2 литра.
Павлов свистом подозвал к себе Азора, а когда тот к нему подбежал, потрепал пса по холке, нагнулся и негромко произнес только одно слово:
— Сторожить!
Азор преданно посмотрел ему в глаза и гавкнул три раза, дескать, все понял, хозяин, исполняю. И вернулся к малышам, чтобы продолжить прерванную игру.
Ручей, который протекал возле стойбища, оказался неглубокий, извилистый, с каменистым дном. Цепляясь за ветки ивы и ольшаника, Павлов спустился к воде, напился и наполнил кувшин водой. Вода была обычной, ключевой. Как и положено, ледяной и вкусной. Мимо него проплыли две рыбины, потом еще и еще. Он опознал в рыбинах хариуса и в нем сразу проснулся азарт любителя рыбной ловли. И тут он заметил в трех шагах от себя большую собаку, похожую на овчарку, уткнувшуюся мордой в воду. Собака, очевидно, была мертва.
На обратном пути он заметил вторую мертвую собаку, растерзанную так, что на ней не было живого места. И он подумал, что это, наверное, сделал бурый медведь, который бродил по стойбищу. От бывалых охотников Павлов слышал, что по весне взрослые медведи, выйдя из берлоги, становятся очень злыми и агрессивными. И причина их злости — не недостаток пищи и весенний авитаминоз, а запор в желудке. Оказывается, перед тем, как залечь в зимнюю спячку, медведь ищет и поедает только ему известные сильно крепящие травы и корешки, чтоб во время полугодичного сна ему не хотелось в туалет по большому. Не будет же он ходить под себя зимой в берлоге, лишенной канализации. От этих трав и корешков в кишечнике образуется сильнейшая пробка, которая препятствует аварийной ситуации в берлоге зимой. Понятно, что с наступлением тепла весной от этой пробки и всего, что за зиму собралось в кишечнике необходимо освободиться. Природа и тут позаботилась о своем питомце, заложив в его инстинкт поедание только ему известных корешков, которые по своей силе значительно превосходят пурген. Но пробка, выходя наружу, рвет до крови задний проход. После такого испражнения медведь приходит в бешенство. Злясь на свою порванную задницу, он готов сорвать злость на ком угодно.
