Рэй Брэдбери - Секрет мудрости
Обзор книги Рэй Брэдбери - Секрет мудрости
Рэй Брэдбери
Секрет мудрости
Наверное, трудно найти человека, которому неизвестно имя Рэя Брэдбери — выдающегося американского писателя, вошедшего в нашу культуру прежде всего как мастер лирико-психологической фантастики. Однако далекое будущее и иные миры всегда были для Брэдбери не целью, а средством — в постижении человеческой сущности, в художественном исследовании любви, добра, ответственности, призвания… Лучше, чем кто-либо другой, знала об этом Нора Галь (1912–1991) — переводчик, чей труд и талант позволили русскому читателю принять и полюбить как своих Маленького принца Экзюпери и героев «Поющих в терновнике», проникнуть в загадку «Постороннего» Камю, в сложный мир персонажей лучших пьес Пристли… Нора Галь перевела 27 рассказов Брэдбери — все они многократно переиздавались по-русски. Кроме одного. «Секрет мудрости» был переведен в 1977 году и с тех пор лежал в столе переводчика: ни в одном из многочисленных сборников Брэдбери напечатать его не удавалось. С любезного разрешения наследников переводчика мы впервые публикуем (в слегка сокращенном виде) этот рассказ в переводе Норы Галь.
Комната была точно большой теплый очаг, где светло от незримого пламени и притом уютно. Лениво поглядывали оранжевыми зрачками несколько тлеющих угольев в камине. В этих стенах медленно разливалась, иссякала и вновь их наполняла музыка. Единственная лимонного цвета лампа освещала стены, солнечно желтые, как лето.
Безупречно натертый паркет поблескивал темной рекой, и по этой глади плыли коврики, ярким оперением — ослепительной голубизной, белизной, сочной зеленью джунглей — подобные птицам Южной Америки. Тут и там на четырех столиках в белых фарфоровых вазах горели безмятежными щедрыми кострами свежесрезанные оранжерейные цветы. И со стены над камином смотрел на все это портрет серьезного юноши с глазами того же цвета, что изразцы камина, ярко-синими, так и сверкающими умом и радостью жизни. Войди кто-нибудь украдкой в эту комнату, он, пожалуй, не заметил бы, что в ней есть два человека, так были они тихи и неподвижны. Один сидел, откинувшись на спинку белоснежного дивана, закрыв глаза.
Другой лежал на диване, головой на коленях у первого. Глаза его тоже были закрыты, он слушал. В стекла негромко стучался дождь.
Музыка умолкла.
И тотчас что-то слабо заскреблось у двери.
Оба удивленно раскрыли глаза: люди как известно, в дверь не скребутся, люди стучатся. Тот, что лежал на диване, мигом вскочил, бросился к двери, окликнул:
— Есть там кто?
А как же! — отозвался стариковский голос.
— Дедушка!
Молодой человек распахнул дверь и втащил в залитую теплым светом комнату невысокого кругленького старичка.
— Том, малыш, Том, до чего ж я рад тебя видеть!
Они крепко обнялись, похлопали друг друга по спине. Потом старик заметил, что в комнате есть кто-то еще, и отступил.
Том круто повернулся, протянул Руку.
— Дедушка, а это Фрэнк. Фрэнк, это дедушка… то есть… фу, черт!
Старик разрядил минутное замешательство: быстрыми шажками он подошел к дивану, схватил Фрэнка за руку, потянул, тот встал — теперь он возвышался над маленьким гостем из ночи, и старик, задрав голову, крикнул ввысь:
— Так, стало быть, Фрэнк?
— Да, сэр — отозвался с вышины Фрэнк.
— Я пять минут стоял под дверью, — сказал дед.
— Целых пять минут? — тревожно воскликнули оба.
— …и все сомневался, стучать или не стучать. Услыхал музыку и говорю себе, черт возьми, если у него там девчонка, либо пускай выкинет ее в окошко под дождь, либо пускай покажет старику, какая она есть красотка. Постучал и… и никакой девчонки тут не видать… вот провалиться мне, вы ее, верно, запихнули в чулан, а?
— Никакой девчонки тут нет, дедушка, — Том обвел руками комнату.
— Но… — Дед оглядел натертый пол, чистенькие коврики, яркие цветы, зоркие портреты на стенах.
— Вы что ж, у нее временные жильцы?
— Жильцы?
— Я что говорю, у этой комнаты такой вид, сразу чувствуешь, тут не без женщины. Прямо как на рекламе туристских пароходов, я на такие в витринах полжизни любовался.
— Ну мы… — начал Фрэнк.
— Дело вот в чем, дедушка, — сказал Том и откашлялся. — Мы сами тут все устроили. Отделали заново.
— Отделали заново? — Старик даже рот раскрыл от изумления. Круглыми глазами опять оглядел комнату. — Это вы вдвоем такое сотворили? Боже милостивый! Он потрогал синюю с белым керамическую пепельницу, погладил коврик, яркий, точно какаду.
— Кто же из вас что делал? — спросил он вдруг и пытливо посмотрел на них обоих. Том покраснел.
— Понимаешь ли, мы…
— Нет-нет, молчи! — крикнул старик и поднял руку. Что ж это я, только ввалился и сразу давай вынюхивать, как безмозглый пес, а лисы никакой нету. Спроси лучше, куда я сам собрался, и что затеял, а? И кстати сказать, не пахнет ли в вашей картинной галерее еще одним Зверем?
— Такой Зверь найдется! — отозвался Том.
Он снял с деда плотное пальто, достал три стакана и бутылку ирландского виски — старик коснулся ее осторожно и нежно, как новорожденного младенца.
— Вот так-то лучше, — сказал он. — За что пьем?
— Как за что? За тебя, дедушка!
— Нет, нет. — Старик задумчиво посмотрел на Тома, потом на его друга. — Бог ты мой, — вздохнул он.
— До чего ж вы оба молодые, прямо сердце разрывается, на вас глядя. Давайте-ка выпьем за здоровые сердца, за румяные щеки, за то, что вся жизнь впереди и где-то там счастье только и ждет — приходи и бери. Верно я говорю?
— Верно! — дружно отозвались Том и Фрэнк и выпили.
И пока пили, все трое весело, а может, и опасливо присматривались друг к другу. И молодые увидели: в румяном оживленном лице старика, хоть на нем немало морщин, хоть не мало следов оставила на нем суровая жизнь, проглядывает сквозь годы отраженное лицо Тома. Особенно ясно в голубых стариковских глазах светится тот же острый живой ум, что и в глазах портрета на стене, — глаза эти останутся молоды, пока не закроются веки под тяжестью смертных монет. И в уголках стариковских губ прячется та же улыбка, что поминутно вспыхивает на лице Тома, и руки старика так же на диво быстры, как руки Тома. Так эти двое пили, наклонялись друг к другу, улыбались и снова пили, каждый отражался в другом как в зеркале, каждый — в восторге от того, что старый старик и зеленый юнец с одинаковыми глазами и руками, с одной и той же кровью встретились в эту дождливую ночь.
— Эх, Том, Том, на тебя любо поглядеть, — сказал дед. — Тошно было без тебя в Дублине эти четыре года. Но, черт возьми, я помираю. Нет, не спрашивай, отчего да почему. Это открыл доктор, чтоб ему пусто было, и стукнул меня такой вот новостью по башке. Я и порешил, чем родне раскошеливаться на дорогу, чтоб попрощаться со старой клячей, съезжу-ка я сам, у всех побываю, всем пожму руки да выпью с ними на прощанье. Ну и вот, нынче я здесь, а завтра покачу за Лондон, повидаю Люси, а послезавтра в Глазго, повидаю Дика. Только на денек, ни у кого больше не задерживаюсь, не хочу быть людям обузой. И незачем на меня глаза таращить. Жалеть меня нечего. Мне уже восемьдесят стукнуло, пора устраивать поминки, честь по чести, у меня на это и деньги отложены, так что помалкивай. Вот езжу ко всем, хочу своими глазами увидать, что все веселы и здоровехоньки, тогда, может, помру с легким сердцем. Я…
