Колин Уилсон - Коллегия
Обзор книги Колин Уилсон - Коллегия
Колин Уилсон
Коллегия
Первый проблеск сознания у Найла был сопряжен с мучительной болью.
Глотка саднила так, будто он проглотил докрасна раскаленный вертел; тяжко бился в висках пульс.
Попробовал сесть, но тут же на лоб легла прохладная ладонь и ласково, однако настойчиво, заставила опуститься головой обратно на подушку.
Мало-помалу боль будто бы начала униматься…
В следующий раз Найл очнулся, когда комната была уже полна бледно-голубого света. Он лежал на широкой кровати, раскинув поверх одеяла голые руки.
Через прозрачную голубую стену виднелось большое дерево с желтыми цветами, затеняющее комнату от солнечного света. Потолок покрывали узоры, напоминающие зеленые капли-листья.
Найл поднес руку к горлу, пальцы наткнулись на что-то твердое. Шея, оказывается, была обмазана напоминающим сухую глину веществом, которое сверху плотно стягивали бинты. Тут до Найла дошло, что он раздет, а медальона на шее нет. Он тревожно шевельнулся и тогда увидел, что одежда сложена аккуратной стопкой возле постели на стуле, а медальон лежит сверху. По соседству лежала и раздвижная трубка. Найл вздохнул с облегчением.
Дверь отворилась, и в дверном проеме показалась Селима. Увидя, что Найл не спит, улыбнулась.
– Тебе лучше?
– Гораздо. – А у самого голос какой-то неестественно-сдавленный, сиплый.
– Голосок у тебя, как у моего дедушки, – сказала Селима с ласковым смешком. Она села возле него на постель и аккуратно положила ладони ему на щеки. Стало приятно, прохладно; нечто подобное он ощущал нынче ночью. И горло уже не так саднит.
– Как это у тебя получается? Что-нибудь в руках?
– Ничего. – Она показала ладони. – Это у меня от матери. В нашей семье все сплошь были знахари.
Найла будто повлекло вниз по медленному ручью, текущему под аркой зеленых ветвей. Постепенно он канул в глухой омут сна.
Когда очнулся снова, возле кровати стоял Доггинз. Окно было открыто, и с улицы доносились голоса детей, играющих возле фонтана. Из-за спины Доггинза выглядывал пожилой мужчина. Загорелое лицо, изборожденное морщинами, глубоко посаженные, пронзительные серые глаза. Незнакомец был одет в поношенную, выцветшую, словно увядший мох, тунику и имел при себе такого же цвета сумку.
– Это Симеон, – представил мужчину Доггинз, – наш лекарь. Найл кивнул, пытаясь вымолвить что-нибудь приветственное, но из горла выдавилось лишь сухое сипение.
Симеон пристально вгляделся в лицо молодого человека (интересно, в серых глазах словно подрагивают точечки света), затем взял его за запястье. Пощупав пульс, положил Найлу ладонь на щеку – когда коснулся, чуть щипнуло, – затем опустил на постель сумку и вынул из нее короткий нож с узким увесистым лезвием. Им он принялся аккуратно резать опоясывающий горло Найла пластырь. После нескольких длинных, глубоких надрезов его удалось стянуть. Воздух неприятно холодил обнажившуюся кожу.
Подавшись вперед, лекарь коснулся горла Найла указательным пальцем, отчего юноша болезненно поморщился.
– Что скажешь? – озабоченно спросил лекаря Доггинз.
– Ему повезло. Еще пара сантиметров вправо, и был бы покойником. – Голос у Симеона был низкий, глубокий; не голос – рык.
Найл попробовал высмотреть, что там делается на шее, – куда там. Доггинз поднял с ночного столика зеркальце, повернул так, чтобы Найл мог видеть. На полированной стальной поверхности отразилась невероятного вида, вся в кровоподтеках, образина. Белки глаз налиты кровью, щеки покрыты красными и лиловыми отметинами, напоминающими синяки. На глотке четко различались отпечатки пальцев, желтые с лиловым.
– Что с Одиной? – осведомился он у Доггинза.
– Схоронили нынче утром.
– Нынче утром?
– Да. Ты здесь лежишь без чувств вот уж два дня. У тебя был жар.
Симеон достал из сумки склянку с бурой жидкостью.
– Открой рот.
Найл повиновался и почувствовал, как на язык ему упало несколько капель прохладной жидкости.
– Будет жечь. Закрой глаза и старайся не сглатывать.
Растекшись по рту, жидкость словно воспламенилась. Вот она дошла до глотки, и боль стала невыносимой. Найл зажмурился и уперся головой в обитую тканью спинку кровати. Через несколько секунд боль переплавилась в приятное тепло. Найл не сдержался, сглотнул. Одновременно с тем тепло существенно сгладило боль в дыхательном горле. Затем все тело окутала приятная осоловелость.
– Чудесное снадобье, – заметил Найл с дремотным блаженством.
– Называется шакальей травой, из Великой Дельты.
– Ты был в Дельте? – Найл удивленно расширил глаза.
– Много раз.
– Ты мне о ней расскажешь?
– Да, только не сейчас. Отдыхай пока.
Доггинз и лекарь удалились, оставив Найла одного. И хотя он ощущал теперь глубокую расслабленность, сонливость уже не чувствовалась. Тут вспомнилась Одина, последний ее поцелуй – Найла заполнила жалость и горечь утраты, глаза затуманились от слез. Найл не утирал их, и они струйками сбегали по щекам. В свое время он тяжело перенес гибель отца, но страдал, как оказавшийся в одиночестве ребенок. Теперь же это была безутешная мука взрослого, утратившего любимого человека.
Казалось невыразимо обидным и жестоким, что вот так, в расцвете сил и красоты, человек уходит в землю.
Следующие полчаса Найлом безраздельно владела темная меланхолия и пессимизм. Поневоле напрашивался вывод, что вся жизнь – трагическая ошибка, и невидимые силы, вершащие человечьи судьбы, созерцают людей со скучливым презрением.
Размышления глубоко потрясли юношу, он словно заглянул в бездну. В конце концов, утомившись от собственной неприязни к жизни, Найл погрузился в дремоту.
Разбудила Селима, входящая в дверь с подносом.
Она улыбнулась так открыто и радостно, что в ответ сердце встрепенулось и у Найла.
– Ты выгладишь намного лучше!
– Правда?
Она поднесла зеркальце, и Найл увидел, что белки глаз у него больше не тронуты краснотой, и кровоподтеки с лица считай что сошли. Синяки на глотке, вчера еще лиловые, обтаяли, приняв изжелта-бурый оттенок. Селима присела на кровать и поместила поднос Найлу на грудь.
– Отведай.
Он отхлебнул нежирного бульона – вкус просто изумительный. К удивлению, глоталось почти без боли.
Проглатывать ноздреватый черный хлеб с янтарным маслом оказалось трудновато, но ощущать в желудке пищу было так приятно, что Найл все стерпел.
Пока он ел, само удовольствие от вкушения пищи вытеснило последние остатки недавней меланхолии.
– Вы испугались, когда пауки обступили город? – спросил он Селиму.
– Еще бы. Кое-кто, правда, был спокоен – из тех, кто уверен, что жуки сумеют защитить. Но я сама росла среди пауков и знаю, насколько они опасны.
