Вионор Меретуков - Тринадцатая пуля
— Почему вы не в Кремле?
— Разве мы вас стесняем? — осклабился он. — А почему не в Кремле? Ах, не все так просто, дорогой Андрей Андреевич, — вздохнул он, — не все так просто… Революция — дело тонкое.
— Что, у вас разногласия? Передрались? Не можете на равные части разрезать сладкий пирожок?
— С минуты на минуту должен прибыть Ильич, — поделился со мной новостью Берия и добавил просительным тоном: — Умоляю, не впускайте его в квартиру!
Из гостиной раздался грохот. Похоже, разбилась хрустальная ваза. Это бушевала Слава. Потом опять что-то полетело на пол.
— Веселая у вас женушка, — скривившись, выдавил из себя Берия.
— Это точно, я за нее могу быть спокоен. Она умеет за себя постоять. Смотрите, Берия, если с ее головы упадет хоть волосок… Я вас предупредил…
— Слово коммуниста!.. — он прижал руки к груди.
— Это меня и пугает… Так смотрите же!.. Еще раз напоминаю вам, я знаю ваш секрет…
— Вы не посмеете! Жизнь дается человеку один раз, — он поднял вверх руку, — и нет ничего дороже жизни, она священна, ибо дарована Богом. Вы не можете лишить себя жизни в угоду… в угоду вашим политическим пристрастиям…
— Убирайтесь. Я вас больше не боюсь. Я видел страх в ваших глазах…
— Так вы не откроете двери Владимиру Ильичу?..
— Убирайтесь! И не попадайтесь мне больше на глаза!
Когда я вошел в гостиную, Слава стояла у окна и смотрела во двор.
— Вот она какая, твоя Россия, — сказала она с упреком, будто я был повинен в том, что двор грязен, что по квартире шляются разные мерзкие типы, что…
— Ты ничего не знаешь… — сказал я с досадой.
— Ну, — вздохнула она, — показывай свою берлогу, суженый мой.
Единственным предметом роскоши в моей квартире был рояль. Слава ходила по квартире, заглядывала в углы, качала головой…
— Да, суровый быт, — сказала она, когда узнала, что у меня нет посудомоечной машины.
Она не знала, что кроме посудомоечной машины, у меня еще много чего нет.
— А кто этот отвратный тип? Надеюсь, это не тот твой приятель, который толстеет даже в Великий пост?
— Избави, Боже!
— А куда он делся? Я его нигде не вижу. Он что, испарился?
— Вроде того… Он ушел.
— Надеюсь, совсем?
— Совсем… Надеюсь.
В этот момент раздался звонок в дверь.
— У тебя здесь что — проходной двор? Я думала, у тебя тихо…
— Так и было раньше. Я здесь годами никого не видел и не слышал… Никуда не выходи. Я скоро вернусь…
Я открыл входную дверь. На пороге стоял очень маленький лысый человечек с кепкой в руке и, склонив большую голову слегка набок, ласково смотрел на меня.
— Здесь пгодается славянский шкаф с тумбочкой? — спросил он, грассируя.
— Здесь все продается…
— Здгавствуйте, товаищ! А я вас узнал, — гость прищурился, — вы, - он пребольно ткнул меня пальцем в грудь, — вы Исаак Ройтман из Бунда! Угадал? Что, батенька, переметнулись к нам? Надоело, поди, мацу каждый день трескать? — пошутил Ленин и, запрокинув голову назад, зашелся идиотским смехом.
Потом он оборвал смех и решительно шагнул мимо меня. — А где остальные товарищи? Еще не прибыли? Когда ждать их прибытия? Надеюсь, скоро? Броневик внизу? Как нет?! Срочно организуйте! Сегодня же я должен с него обратиться к восставшему народу с программной речью. Безобразие! Ничего никому нельзя поручить! Беда! Плохо с кадрами, батенька, а ведь кадры решают все! Почта захвачена? А вокзал? Тоже нет? А банки?! Как работать с такими людьми? Надеюсь, хоть члены императорской фамилии расстреляны? Нет?! Какая халатность! Какая возмутительная безответственность! Ну, ладно, показывайте ваше хозяйство…
И он стал бегать по квартире. Я еле поспевал за ним.
Он встал на цыпочки и доверительно зашептал мне на ухо:
— Я даже думаю, что у меня и не стоит из-за этого окаянного морковного чая, будь он трижды проклят! Инесса с Надюшей так расстраиваются, так расстраиваются — вы себе представить не можете!
— Теперь газеты, — он начал рыться в карманах, — вот вам рубль, срочно идите и купите!
Купите все газеты! И левые, и правые! Где Зиновьев и Каменев? Они должны были дать в газеты информацию о дне и часе начала революции, чтобы народ твердо знал, когда надо будет идти грабить продовольственные магазины и винные склады. Все, вы свободны, оставьте меня! Я должен дописать "Государство и революцию": осталась всего страничка… Чего же вы ждете? Идите, идите!
— Так, значит, все?..
— Да, да, все, — выкрикнул он раздраженно, — идите же!..
— Говорите, одна страничка осталась?..
— Все, все! И не теряйте времени даром! Дорога каждая минута. Революция на носу!
— Это кто, артист?.. — наконец прорезалась ошеломленная Слава.
— Я ему сейчас покажу "артист"! — сказал я и принялся сгребать основателя Советского государства в охапку.
— Товарищ, это недоразумение! Вы предаете интересы рабочего класса! — разорялся он, пока я нес его к входной двери. — Трудовое крестьянство предаст вас анафеме!
— Пусть предаст.
— Кто вы? Троцкист? Политическая проститутка? Провокатор? Что вы собираетесь делать со мной?
— Спущу с лестницы! Не бойтесь, у меня это быстро…
— Вы с ума сошли! Я же вождь мирового пролетариата! Народ не простит вам этого!
— Не уверен…
— Как вы можете? Вы же культурный человек!
— Именно поэтому…
Слава услужливо открыла дверь, и… гениальный продолжатель великого дела двух немецких прорицателей с грохотом полетел вниз по лестнице. Пересчитывая сухопарым задом ступеньки, он голосом уличного зазывалы ревел:
— Товарищи!!! Пролетарская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась!
Вышедший из квартиры напротив (перебазировался?..) Лаврентий Павлович Берия, сопровождая захватывающую сцену аплодисментами, вскрикивал:
— Так его, лысенького, так его, плешивенького! Ах, спасибо вам, Андрей Андреевич! Век не забуду! Вот удружил, так удружил! Ведь этот немецкий шпион хотел заменить меня Дзержинским! Одно жалко, что он пришел без него, без Железного Феликса, вот бы грохота было!..
Когда вопли Ильича стихли, я отряхнул руками пиджак и брюки и, закрывая двери, сказал Славе:
— Добро пожаловать в Россию, дорогая!
Глава 27
…В Москве чрезвычайное положение. Со всеми вытекающими… Из магазинов исчезли продукты питания, в продаже только минеральная вода и спички. Как когда-то…
Опустел двор… Только две мрачные фигуры в черных плащах, сапогах и лохматых кепках застыли на скамейке. Не видать Саболыча и его партнеров по древней игре. На телевизионном экране исключительно новостные программы. Никакой рекламы. Да и что рекламировать?.. Реорганизацию всей государственной власти?
Что происходит в стране, никто не знает. Из газет осталась "Правда". И та выходит об одну страницу — вроде прокламации. Слухи, слухи заполнили страну…
Говорят о тайных расстрелах, разрушении церквей и закрытии Московского университета, как рассаднике вольнодумства. Руководит страной какой-то таинственный Совет национального спасения, в который входят Ванадий Блювалов, которого все считают балаганной фигурой, престарелые генералы с сержантскими лицами и несколько бывших кухарок.
Но, по слухам, руководство осуществляет кто-то другой, могущественный и страшный, до поры остающийся за кулисами политических событий. Я уверен, что знаю, кто это… Говорят, что закрыты границы. Все эти новости сообщает мне любопытная Слава, которая рыщет по столице в поисках приключений. Я из дому не выхожу.
В Москве установилась отвратительная погода. Идут мерзкие мелкие дожди. Настроение у меня кладбищенское…
Меня продолжают оберегать. Из окна я вижу приставленных ко мне охранников. Я уже знаю их в лицо. Мои постояльцы не подают признаков жизни.
Из еды в шкафу на кухне я обнаружил только консервы и макароны. Вчера Слава где-то достала две луковицы и принесла их в кармане своего роскошного парижского плаща.
— Украла? — спросил я, подозрительно глядя на овощ.
— Почему украла? — обиделась она. — Подарил один очень симпатичный грузин…
