Кристофер Мур - На подсосе
— Сейчас Животные придут за нами, — сказал Томми. Он сердился — его верная бригада предала его, но хуже всего то, что она больше не его бригада. Он отделен ото всех. Завтра Рождество, а ему даже не хотелось звонить родителям, потому что они теперь другая порода. Ну что можно купить в подарок низшему биологическому виду?
— Это же просто Животные, — сказала Джоди. — Нам ничего не грозит.
— Могу поспорить, Илия думал так же. А они ему рога обломали.
— Надо за ним сходить, — сказала Джоди. Она представляла себе, как Илия бен Шапир стоит совсем один на солнцепеке у Паромного вокзала, мимо ходят туристы и не понимают, зачем тут кому-то понадобилось воздвигать статую. Защитит ли его металл?
Томми посмотрел на часы.
— Туда и обратно не успеем. Я вчера пробовал.
— Ну как ты с ним так мог, Томми? Он же был один из нас.
— Из нас? Да он собирался нас убить, если помнишь. Он как бы и убил нас. Я против. А кроме того, если ты весь в бронзе, какая разница, под водой ты или где? Я пытался сплавить его, чтоб глаза не мозолил, а мы думали о будущем, где ему нет места.
— Ну да. Ладно, — произнесла Джоди. — Извини. — Будущее? Она жила с полудюжиной парней — и ни один по своей воле о будущем не заговаривал. А у них с Томми будущего столько, что хоть жопой жуй, если кто-нибудь не застанет их спящими. — Может, нам и впрямь нужно уехать из Города, — сказала она. — В новом городе про нас никто не будет знать.
— А я думал елку купить, — сказал Томми.
Джоди отвернулась от букашки.
— Это мысль. Ну или омелу повесить, рождественских гимнов попеть и стоять дожидаться Санты, пока нас солнце не испепелит. Как тебе такой план?
— Вашего сарказма, дамочка, здесь никто не оценит: Я просто пытаюсь поставить нас в обычную колею. Еще три месяца назад я бакалею по полкам расставлял в Индиане, разъезжал на своей колымаге и хотел, чтоб у меня завелась подружка. Мне хотелось хоть какой-то возможности хоть для чего-нибудь — помимо работы с соцпакетом и той жизни, какой жил мой папа. А теперь у меня и подружка, и суперсилы, и целая толпа народу желает меня убить, а я не знаю, как на это реагировать. Не знаю, что делать дальше. И так со мной теперь будет вечно. Вечно! Я всегда теперь буду всего бояться до беспамятства! Вечность не по мне.
Он орал на нее, но Джоди подавила в себе желание рявкнуть в ответ. Ему девятнадцать, а не сто пятьдесят — он даже взрослым еще быть толком не научился, что уж говорить о бессмертии.
— Я знаю, — ответила Джоди. — Завтра вечером первым делом закажем машину, съездим за Илией и на обратном пути прихватим елку. Как тебе такой план?
— Заказать машину? Это экзотично.
— Будет как на выпускном. — Она свысока это сказала?
— А вот такого тона не надо, — сказал Томми. — Прости, что вел себя как обсос.
— Но ты же мой обсос, — ответила Джоди. — Уложи меня баиньки.
Не выпуская ее руки, Томми поднялся и притянул ее к себе.
— У нас все будет хорошо, да?
Джоди кивнула и поцеловала его — лишь на миг почувствовав себя влюбленной девчонкой, а не хищником. И ей немедленно опять стало стыдно из-за Эбби.
В дверь позвонили.
— А ты знал, что у нас есть дверной звонок?
— Не-а.
— С дохлой шлюхой поутру ничто не сравнится, — бодро произнес Ник Кавуто, ибо, очевидно, мертвых проституток любят все, как бы там ни считали определенные пис-сатели. Следственная бригада стояла в переулке у Мишн-стрит.
Дороти Цзинь — низенькая, хорошенькая и, видно по всему, сильно башковитая — фыркнула и проверила термометр, который сунула в печенку покойной, будто в жареху.
— Она уже четыре часа мертва, ребятки.
Ривера потер виски и ощутил, как книжная лавка ускользает от него на пару с женитьбой. То есть он и раньше знал, что женитьба свалит, а вот лавка немного разбивала ему сердце. Он прикинул, что это и без того ему известно, но все равно спросил:
— Причина смерти?
— Зубастый отсос, — ответил Кавуто.
— Да, Альфонс, — подтвердила Дороти, перебрав с искренностью. — Тут я вынуждена согласиться со следователем Кавуто — она скончалась от зубастого отсоса.
— Некоторых парней очень злят, — прибавил Кавуто, — профессионалы без навыков.
— Этот просто свернул ей шею и забрал свои деньги, — широко ухмыльнулась Дороти.
— Значит, сломанная шея? — сказал Ривера, мысленно маша на прощанье рукой полному собранию первых изданий Реймонда Чэндлера, рабочим дням с десяти до шести и гольфу по понедельникам.
На сей раз фыркнул Кавуто:
— У нее, Ривера, голова не в ту сторону смотрит. Ты как думаешь, из-за чего?
— Серьезно, — промолвила Дороти Цзинь. — Чтобы наверняка, мне нужно провести вскрытие, но с первого взгляда это и есть очевидная причина. Я бы добавила, что ей, вероятно, еще повезло с такой кончиной. У нее не только положительный анализ на ВИЧ, но и, похоже, развился полноформатный СПИД.
— А вы откуда знаете?
— Видите, саркомы на ногах?
Цзинь сняла со шлюхи одну туфлю и показала незаживающие язвы на стопе и лодыжке. Ривера вздохнул. Спрашивать не хотелось, но он спросил:
— А что с потерей крови?
Дороти Цзинь вскрывала двух предыдущих жертв, и теперь ее немного повело. Прослеживается паттерн. Все они были смертельно больны, все скончались от перелома шеи, и у всех налицо сильная потеря крови, но наружных ран не наблюдается. Даже уколов.
— Здесь сказать пока не могу.
Кавуто уже растерял всю свою бодрость.
— Нам, значит, что — все Рождество опрашивать грязных богодулов, не видал ли кто чего?
В конце переулка мундиры еще беседовали с закопченный бездомным, который и сообщил об убийстве. Он пытался развести полицейских на шкалик вискаря, Рождество же все-таки. Ривере домой не хотелось, но и тратить день на выяснение того, что он и так знал, — тоже. Он посмотрел на часы.
— Во сколько у нас сегодня восход? — спросил он.
— О, погоди, — сказал Кавуто, хлопая себя по карманам. — По календарю проверю.
Дороти Цзинь опять фыркнула и захихикала.
— Доктор Цзинь, — подтянувшись, осведомился Ривера, — не могли бы вы точнее определить время смерти?
Цзинь подстроилась и перешла в полнопрофессиональный режим.
— Могла бы. У остывания тела существует особый алгоритм. Скажите мне, какая вечером была погода, дайте довезти ее до морга и взвесить, и я сообщу вам точное время смерти с точностью до десяти минут.
— Что? — спросил Кавуто у Цзинь. — Что? — И у Риверы.
— Зимнее солнцестояние, Ник, — ответил Ривера. — Рождество первоначально назначили на зимнее солнцестояние — самый короткий день в году. Сейчас половина двенадцатого. Могу спорить, что четыре часа назад солнце только всходило.
— Ага, — промолвил Кавуто. — У проституток дерьмовый рабочий день — ты в этом смысле?
Ривера вскинул бровь.
— Наш парнишка недалеко ушел после восхода — я вот в каком смысле. Он должен быть где-то тут.
— Я боялся, что ты в этом смысле и говорил, — сказал Кавуто. — Мы никогда не откроем эту книжную лавку, да?
— Скажи патрульным, пусть ищут в темных местах: под мусорными контейнерами, в лазах, на чердаках, где угодно.
— Получить ордер в Рождество может и не выйти.
— Ордер не нужен, если хозяева разрешат — мы ж не живущих там хотим привлечь, мы ищем подозреваемого в убийстве.
Кавуто показал на восьмиэтажное кирпичное здание, составлявшее одну стену переулка целиком.
— В этом доме штук восемьсот компактных мест для пряток.
— Тогда вам лучше начать побыстрее.
— А ты куда?
— На Северном пляже старик пропал пару дней назад. Съезжу проверю.
— Это потому, что ты не хочешь нырять в мусорку за вам…
— Это потому, — перебил его Ривера прежде, чем он договорит слово на В, — у него был рак в смертельной стадии. Жена предположила, что он просто пошел прогуляться и потерялся. А я вот теперь как-то не уверен. Звони, если что-нибудь найдете.
— Угу. — Кавуто повернулся к трем мундирам, что допрашивали бомжа. — Эй, ребята, у меня для вас неприятный рождественский наряд.
Животные решили устроить небольшую поминальную службу по Синии в Чайнатауне. Трой Ли уже подъехал, Хлёст — тоже: он не желал возвращаться домой, покуда не уберут тело. Барри — еврей — должен был ужинать тут с семьей: такова традиция его веры. Кроме того, в Рождество винные лавки Чайнатауна работали, а если сунуть денег под прилавок, и фейерверком можно разжиться. Животные были вполне уверены, что Синии понравился бы фейерверк на своих похоронах.
Они стояли полукругом с банками пива в руках на детской площадке возле Грант-стрит. Покойную поминали в ее отсутствие — вместо нее перед ними лежала недоеденная пара съедобных трусиков. Издали походило, будто компания беспризорников оплакивает «Фруктовую завертку».
