Кристофер Мур - На подсосе
А она меня обняла, поцеловала в лоб и говорит: «Пойдем Томми вызволим».
Наверно, вампирские силы я уже почувствую завтра ночью, а пока я какой-то, блядь, тотальный обсос. Но только школа начнется, я так буду рулить, что мама дорогая.
18
Никто не любит дохлых шлюх
Если находишь своего молодого человека привязанного голым к перевернутой кровати, он весь в крови, а у ног его валяется мертвая синяя доминатрисса, вера некоторых женщин в крепость отношений может и пошатнуться. Некоторые женщины могут даже воспринять это как признак неприятностей. Но Джоди была одинока не один год, она ходила с рок-музыкантами и брокерами, а поэтому привыкла к необычайным ухабам на дорогах романтики. Поэтому она просто вздохнула и пнула шлюху в ребра — скорее разговор поддержать, чем убедиться, что блядь действительно мертва. И сказала:
— Ну что, бурная ночь?
— Ой неудобня-ак, — пропела Эбби, заглянув в дверь, и тут же спряталась обратно в коридор.
— Я забыл стоп-слово, — сказал Томми.
Джоди кивнула:
— Да, это, наверное, стыдно.
— Она меня била.
— Ты как?
— Сейчас нормально. Но больно. Очень. — Томми посмотрел за Джоди на дверь. — Привет, Эбби.
Та вынырнула из-за косяка.
— Владыка Хлад, — произнесла она, кивнув и слегка улыбнувшись. Затем взгляд ее упал на тело, глаза распахнулись, и она снова слилась в коридор.
— Как вши у сестры? — крикнул ей вслед Томми.
— Шампунь не помог, — отозвалась Эбби, не заглядывая в комнату. — Пришлось ее побрить.
— Скверно это слышать.
— Да ничего. Она как бы клево смотрится, типа деток из фонда «Загадай желание».[21]
Джоди сказала:
— Эбби, ты бы не могла зайти и закрыть за собой дверь? Если кто-то мимо пойдет и сюда заглянет… ну, я не знаю, может крышу немножко снести.
— Хор, — ответила Эбби, ступила в комнату и придержала дверь, пока та закрывалась, словно щелчок замка как раз и способен привлечь внимание.
— По-моему, я ее убил, — сказал Томми. — Она меня лупила и хотела, чтоб я ее укусил, ну я и укусил. По-моему, я ее насухо выпил.
— Ну, мертвая-то она мертвая. — Джоди нагнулась и подбросила вялую синюю руку. Та безвольно рухнула обратно. — Но ты ее не опустошил.
— Правда?
— Если б выпил досуха, она бы обратилась в прах. У нее сердце сдало, удар приключился или что-то. Похоже, почти вся кровь из нее вылилась на тебя и на ковер.
— Ну, я как бы глотку ей вырвал, а она упала, не успел я попить.
— Ну так, а чего она ждала? Ты же был связан.
— Тебя это как-то не волнует. Я думал, ты будешь ревновать.
— Ты просил ее привести тебя сюда и бить тебя, пока ты не озвереешь и ее не прикончишь?
— Не-а.
— Ты подстрекал ее тебя бить, пока ты не озвереешь и ее не прикончишь?
— Нет, конечно.
— И ты не дрочил на то, что она тебя бьет, пока ты не озвереешь и ее не прикончишь?
— Честно?
— Томми, ты голый и привязан к раме кровати, а от меня до стека — как и до твоих гениталий — всего несколько дюймов. Мне кажется, политика честности тут будет уместнее всего.
— Ну, если честно, когда ее убивал, я немного возбудился.
— Но не сексуально.
— Ну нет. То была совершенно убийственная похоть.
— Тогда у нас с тобой все в порядке.
— Честно — ты не сердишься?
— Я просто рада, что ты в норме.
— Мне из-за этого надо переживать, я знаю, только что-то не переживается.
— Бывает.
— Некоторые сцуки просто сами напрашиваются, — сказала Эбби, кратко поглядев на Томми, но быстро отвела взгляд, осознав, что под слоем крови он совершенно голый.
— Ну вот, пожалста, — сказала Джоди, подошла ближе и стала распутывать узлы. Путы состояли из двойных полос нейлона и флиса, а на концах — тяжелые металлические наручники. — Она их зачем покупала — гризли заковывать? Эбби, обыщи ее, где ключ?
— Нее-а, — ответила Эбби, не отводя глаз от мертвой синей шлюхи.
Джоди заметила, что груди просто загипнотизировали девчонку — они не подчинялись закону всемирного тяготения и, очевидно, самой смерти, ибо стояли совершенно по стойке «смирно».
— Они все равно ненастоящие, — сказала Джоди.
— Я сама знала.
— Она была очень гадкой женщиной, — встрял Томми, желая помочь. — С очень большими, но неискренними сиськами. Не бойся.
Эбби оторвала взгляд от бюста мертвой женщины и посмотрела на Томми, потом на Джоди, на грудь Джоди и снова на синее тело.
— Ебать мои носки! Неужели у всех тут большие сиськи, кроме меня? Господи, как же я всех вас ненавижу! — И она выскочила в коридор, хлопнув за собой дверью.
— У меня нет больших сисек, — сказала Джоди.
— Идеально пропорциональны, — подтвердил Томми. — Вообще, на самом деле, идеальные.
— Спасибо, солнышко, — сказала Джоди и легонько поцеловала в губы, чтоб избежать вкуса блядской крови.
— По-моему, я заметил, как она цепляла ключ на вешалку с Хлёстовыми кепонами «сорока-блядь-девятников» у двери.
— Мне по правде нужно научить тебя превращаться в туман, — сказала Джоди, снимая ключ с колышка.
— Да, много из вот этого можно было бы избежать.
— Ты же знаешь, Животные тебя сдали.
— Уму непостижимо. Должно быть, она их шантажировала или как-то.
— Клинт все рассказал еще и полицейским. Ривера и Кавуто следили за нашей студией.
— Но Клинт на самом деле не считается. Он продал весь свой нравственный капитал на этом свете, когда решил, что хочет жить вечно.
— Поразительно, до чего плохо обещание бессмертия влияет на поведение.
— Типа не важно, как ты к людям относишься, — сказал Томми.
— Ну вот! — Джоди наконец расстегнула браслет на его правом запястье и перешла к левому. Тяжелые, но с должной мотивацией к ныткам, думала она, можно было бы вырваться ну или хотя бы разломать кроватную раму. — А просто сломать ты их не мог?
— Мне, наверное, еще покачаться нужно. — Томми яростно почесал нос. — Так что, нам теперь надо тело спрятать?
— Нет, мне кажется, это хорошее предупреждение твоим приятелям.
— Точно. А с легавыми как?
— Не наша проблема, — ответила Джоди, поворачивая ключ в замке. Левый браслет щелкнул и раскрылся. — Дохлая синяя шлюха же не у нас дома.
— Это прекрасное замечание, — сказал Томми, растирая запястье. — Спасибо, что выручила, кстати. Я тебя люблю. — Он схватил ее и прижал к себе, едва не рухнув ниц, когда Джоди сделала шаг назад, а его удержали оковы на ногах.
— Я тебя тоже люблю, — ответила она, толкая его в лоб ладонью, чтобы удержать в равновесии. — Только ты весь в шалавном масле, а я не хочу, чтобы оно заляпало мою новую кожаную куртку.
В такси на обратном пути Эбби дулась — так далеко выпячивала нижнюю губу, что за черной помадой виднелось розовое. От этого она напоминала кошку, наевшуюся чернослива.
— Высадите меня возле дома.
Томми, сидевший посередине в одной из Хлёстовых фуфаек «сорокадевятников», в утешение обхватил ее рукой за плечи.
— Все в порядке, детка. Ты отлично справилась. Мы очень тобою довольны.
Эбби фыркнула и уставилась в окно. Джоди, в свою очередь, закинула руку Томми на загривок и впилась ногтями ему в плечо.
— Заткнись, — прошептала она так тихо, что лишь он ее и слышал. — Это не помогает. Послушай, Эбби, — сказала она уже громче, — сразу ничего не бывает, это не в кино. Иногда приходится есть букашек много лет, пока не станешь избранной.
— Уж я-то их наелся, — подхватил Томми. — Жучков, букашек, козявок, паучков, мышей, крыс, змей, мартышек… АЙ! Хватит, меня уже сегодня пытали.
— Вы так друг на друге залипли, — произнесла Эбби. — На всех остальных вам наплевать. Мы для вас как рогатый скот.
Таксист — по виду индус — глянул на них в зеркальце.
— Ты это к чему? — спросила Джоди.
Томми пихнул ее локтем в бок.
— Шучу. Господи. Эбби, ты нам очень небезразлична. Мы доверились тебе с потрохами. Фактически, сегодня ты, возможно, спасла мне жизнь.
Томми откинулся на спинку и посмотрел искоса на Джоди.
— Долго рассказывать, — сказала ему рыжая. Потом снова перегнулась к Эбби. — Хорошенько отдохни, а завтра в сумерках приходи в студию. Поговорим о твоем будущем.
Эбби скрестила руки на груди.
— Завтра Рождество. Мне от родичей не смыться.
— Завтра — Рождество? — переспросил Томми.
— Ну, — кивнула Джоди. — И?
— У Животных выходной. А мне с ними перетереть надо.
— Ты думал о возмездии?
— Ну-у… да.
Джоди потрепала спортивную сумку на сиденье — в ней теперь лежали все деньги, которые Животные когда-либо платили Синии. Почти шестьсот тысяч долларов.
— Мне кажется, в этом смысле у тебя уже все схвачено.
Томми нахмурился.
— Я начинаю сомневаться в постоянстве твоего нравственного компаса.
