Кристофер Мур - На подсосе
В общем, я наушники вытаскиваю и вся такая типа: «Ого, пожар на лестнице — мне сосет, как обычно». Потому что выход оттуда только один, знаешь, вынесут почернелую Эбби.
Но дым сгустился в столб, а потом у него стали отрастать руки и ноги. Когда я увидела, что у него еще и глаза есть, я в спальню забежала и дверь закрыла. Это у меня не глюки, ничего, я тотально спокойная была. Совсем типа не то, когда блюешь, а друзья тебя за волосы держат и говорят: все будет ништяк, это у тебя просто от наркотиков, — в общем, я, чтоб безопасней, дверь еще и заперла, типа сяду, оценю ситуацию. И тут дверь чисто срывает, а там стоит Графиня, тотально голая, и в руке дверную ручку держит. И тотально вся офигенская, вот только ноги у нее спереди такие, что пиздец, обожженные все или сгнили, не знаю, в общем.
Поэтому я такая: «Вы тотально свой залог проебали».
А Графиня только хвать меня за волосы, притягивает меня к себе и кусает в шею, вот так вот запросто. На самом деле не больно, только неожиданно: типа просыпаешься в кресле у стоматолога после удаления нерва и врубаешься, что он тебя мацает. Ну, не вполне так, конечно, — мистичней. Но все равно неожиданно. (Ладно, было больно, но не так, как в тот раз, когда Лили нам соски прокалывала стрелкой компаса из кабинета геометрии и кубиком льда. То было йяй!)
От нее воняло горелым мясом, и я ее попробовала отпихнуть, но у меня все члены как парализовало или будто на меня жирдяй какой сел — меня словно заживо погребли или типа того, а я сижу и смотрю. А потом в голове все поплыло, и я подумала, что сейчас в обморок грохнусь. Тут-то она меня и уронила.
И такая: «Ступай вниз и собери с тротуара мою одежду. И сделай кофе».
А я такая типа: «Секундочку, я только что рассталась со своей смертной девственностью, мне хоть сигаретка полагается, что ли — и, блядь, полотенце или как?» Но сказала типа: «Ладно», — потому что там, где Графиня вся обожжена была, у нее заживало прямо на глазах, а от нее голой у меня чердак срывало, там же все бедра ей спалило и весь низ живота тотально красный. В общем, я пошла вниз, а сразу за дверью этот бездомный уже в ее одежде роется. На самделе, он ее трусики нюхал. А я, потому что убеждена: мы не всегда бездомным достаточно помогаем, — поэтому, в общем, такая ему: «Забирайте их себе и никому ни слова о том, что вы здесь сегодня видели».
(Я уже чуяла превосходство моего носфератства, поэтому честно же ноблесс-облизать ему задницу.) Короче, он отвалил нюхать кружевную промежность нежити, а я пошла наверх искать кофейные фильтры.
А когда захожу, там Графиня уже вся одетая и причесанная, и такая: «Где Томми? Ты видела Томми? Ты с теми легавыми разговаривала? И где Томми?»
А я ей такая: «Графиня, я, конечно, прошу прощения и вся фигня, но вы это, остыньте. Когда я утром сюда пришла, Вурдалака Хлада тут уже не было — и той бронзовой статуи с темной стороны. Я решила, что вы где-нибудь спать завалились во влажной утробе родной земли или еще где».
А Графиня такая: «Фу!» А потом вдруг давай винты закручивать. «Сделай мне чашку кофе, — говорит, — два сахара и выдави в нее вон тот сосуд крови. И еще такси нам вызови».
А я ей такая: «Эй, тормозите, Графиня. Я одна из вас теперь, и вы мне не начальница, и…»
А она: «Я же сказала — нам, нет?»
Посему я выполнила ее волю — ну, нашу волю вообще-то, — и мы на тачке поехали в Марину, в «Безопасный способ», только почему в летучих мышей не преобразились и своим ходом не полетели, убей меня, не врубаюсь.
В общем, были мы там минут через десять. Но только стали заезжать, она такая таксисту говорит ехать дальше.
И вся давай: «Там Ривера и Кавуто. Это нехорошо».
Перед магазом там их сраный бурый тарантас стоял. Я такая: «Легаши? Да у них кишка тонка».
Она вроде как удивилась, что я их знаю, но я ей рассказала, как натянула их давеча, как сопляков, а сопляки они и есть, и Графине вроде как понравилось, не пожалела, что ввела меня в темную паству своего шабаша.
А потом вся такая: «Этот ебаный Клинт — он им про Томми сейчас поет».
Но мне было не видно, куда она за стекла магаза смотрела. Наверно, силы у меня разовьются постепенно, со временем. Пятьсот лет — это очень долго, за столько можно вампирскому кунг-фу научиться.
В общем, Графиня сказала таксёру нас высадить у форта Мейсон, чтоб оттуда витрину «Безопасного пути» видно было, и мы с ней остались стоять в тумане, как настоящие ночные существа, ждать, пока легавые не свинтят.
А потом Графиня такая рукой меня обняла за плечи и говорит: «Эбби, ты меня извини, я, э-э, на тебя напала вот так вот. Я очень сильно покалечилась, а чтобы зажило, мне нужна свежая кровь. Я на самом деле себя не контролировала. Больше такого не повторится».
«Да не вопрос, — говорю, — я ужасно польщена, что меня повысили. Ну и кроме того, это было как бы эротично». И это, знаешь, правда, если не считать вони горелой плоти и прочего.
А она такая: «Ну, спасибо, что о нас заботишься».
А я вся такая: «Пардон, Графиня, но зачем мы здесь?» Нам же типа продукты затаривать не надо.
А она мне: «Томми раньше работал с этими ребятами, а один из них знает, что он теперь, э-э, дитя ночи. И мне кажется, им известно, где он сейчас может быть».
А потом в магазе, смотрим, такой олух кучерявый в очочках двери отпирает и выпускает легавых на улицу. Они садятся в машину, и кучерявый за ними дверь запирает.
«Парад-алле», — говорит Графиня. Застегнула кожаную куртку свою, из кармана достала темные очки, надела. И говорит: «Не высовывайся, Эбби. Сейчас вернусь». И пошла через парковку к «Безопасному способу» широким таким шагом, как ангел мести, а рыжие волосы за нею по ветру, и фонари ее в тумане освещают.
И я такая: «Ой блеать».
А она даже не притормозила. Шагов десять до витрины магаза осталось, а Графиня схватила такую стальную мусорную урну, смяла ее, как картонную, и фигак в окно. А сама дальше идет! На нее стекло мелким кубиком сыплется, а она просто зашла в магаз через эту переднюю витрину, как хозяйка и его, и всех, кто в нем. Что, правда, так и есть.
Я еще сама туда забежать не успела, как она возвращается и волочет из-за угла этого кучерявого за глотку. Швырнула его против стенда с винными бутылками, они поразбивались все, по полу сплошь красное, и кассы заляпало, и все.
Я вся такая: «Ох ёпть, ща Графиня те жопу запредел расколет. Ну ты и в просёре, беломазый!» (Я в целом не расположена слишком часто злоупотреблять арготизмами хип-хоперов, но бывают такие времена, когда они, как французский, просто-напросто лучше выражают ощущение момента.)
И тут вся толпа тех парней, которых я видела в лимузине, выруливает из-за угла. Графиня хватает со стенда бутылку и, ни секунды не раздумывая, мечет ее — прямо в первого парня, высокого такого, он на хиппи смахивает. Тому прямо в лоб тресь, и он падает, как подстреленный.
Она такая: «Назад!» — и все давай назад, за угол, из-за которого выскочили, кроме хипана этого, он в полном отрубе валяется.
Тогда Графиня берет очкастого за горло. А он хоть и на фут выше, она его, как тряпичную куклу, как пошла мотылять, пока он не заорал что-то про Сатану с Исусом, не велел ей изыдить и прочую херню. А Графиня вся такая: «Где Томми?»
А он ей: «Не знаю. Не знаю».
Тогда Графиня как хвать его за волосы и к стенду с вином прижала, рука даж не дрогнет. И в натуре холодно так ему говорит: «Клинт, я сейчас вырву у тебя правый глаз. Потом, если ты не скажешь мне, где сейчас Томми, я вырву у тебя оставшийся. Готов? На счет три. Раз… два…»
Тут он такой весь: «Я тут совершенно ни при чем. Она сатанинское отродье, я им так и сказал».
«Три!» — говорит Графиня.
«Он дома у Хлёста на Северном Мысу. Адреса не знаю».
А Графиня такая как заорет: «Адрес?» — на весь магаз.
Тут из-за стойки с «Бодрячками» черный парень высунулся и такой: «Северный Мыс, шесть девяносто три, квартира 361». А какой-то другой парень его обратно затянул.
Тогда Графиня вся такая: «Спасибо. Если его покалечили, я вернусь». И как швырнет этого Клинта на стойку с «Доритами», там все сырные добряки начо по всему магазу разлетелись.
И потом такая мне: «Что ж, вот так приятный сюрприз».
А я ей такая: «Какой — что Владыка Хлад в квартире на Северном Мысу?»
«Нет, — говорит, — я не думала, что они знают. Я просто не соображала, с чего мне еще начать».
«Вероятно, ваши чувства настроились на присутствие Владыки Хлада за все эти зоны лет», — говорю.
А она такая только: «Пойдем, Эбби».
И тут я сама не знаю, зачем, наверно, потому, что сахару мало в организме после потери крови, но типа такая: «А можно мне жвачки?»
А она вся такая: «Конечно. И кофе прихвати. В зернах. У нас почти кончился».
Я и прихватила. А когда ее догнала, она уже чуть не всю парковку перемахнула — шла обратно к площади Гирарделли, а кубики осколков у нее в волосах по-прежнему сияли, и она мне улыбнулась, когда я ее догнала, а я ничего не могла с собой поделать, потому что круче я в жизни ничего не видала. Поэтому я вся такая: «Графиня, я вас люблю».
