Габриэль Зевин - Другая Сторона (ЛП)
— Ох, дорогая, — восклицает Олдос, — мне жаль, что мой вопрос тебя расстроил.
Из-под одной из башен документов он откапывает коробку с бумажными носовыми платками. Он намеревается протянуть ей один платок, но затем передумывает и протягивает всю коробку.
Лиз смотрит на коробку с платками, украшенную нарисованными снеговиками, занятыми разными праздничными хлопотами. Один из снеговиков со счастливым видом и улыбкой ставит противень с пряничными человечками в духовку. «Выпечка пряничных человечков или любая другая готовка — это, пожалуй, что-то вроде самоубийства для снеговика, — думает Лиз. — Почему снеговик добровольно участвует в деятельности, при которой есть большая вероятность, что он растает. Может ли вообще снеговик есть?» Лиз смотрит на коробку.
Олдос вытаскивает платок и протягивает его Лиз под нос, как будто ей пять лет.
— Сморкайся, — приказывает он ей. Лиз повинуется.
— Последнее время я много плачу.
— Это совершенно естественно.
Лиз была счастлива. «Как замечательно», — думает она. Все то время, которое она провела на Земле, она не считала себя особенно счастливым человеком. Как и многие люди ее возраста, она была унылой и угрюмой по причинам, которые теперь ей казались совершенно глупыми: она не была самой популярной в школе, у нее не было бойфренда, ее брат раздражал временами, и у нее были веснушки. Во многих отношениях она чувствовала, что ждет тех классных вещей, которые должны случиться: отдельное проживание, поступление в колледж, вождение машины. Теперь Лиз наконец видит истину. Она была счастлива. Счастлива, счастлива, счастлива. Родители любили ее. Лучшая подруга была самой отзывчивой и замечательной девочкой на свете. Учеба давалась легко. Брат был не так уж и плох. Ее мопс любил спать рядом с ней в постели. И, да, она была довольно симпатичной. До предыдущей недели, осознала Лиз, ее жизнь проходила совершенно без препятствий. Это было простое счастливое существование, и теперь все закончилось.
— Ты в порядке? — спрашивает Олдос, его голос звучит обеспокоенно.
Лиз кивает, хоть и не чувствует, что все в порядке.
— Я скучаю по своей собаке, Люси.
Она задается вопросом, чью кровать выбрала Люси. Олдос улыбается.
— К счастью, собачья жизнь гораздо короче человеческой. Когда-нибудь ты сможешь увидеть ее снова.
Олдос откашливается.
— Я хотел упомянуть об этом раньше. Люди, которые умирают такими молодыми, как ты, в шестнадцать и меньше, могут быть отправлены на Землю раньше.
— Что вы имеете в виду? — спрашивает Лиз.
— Молодые люди иногда находят процесс приспособления к жизни на Другой стороне довольно сложным, и их адаптация в итоге заканчивается неудачей. Так что, если захочешь, сможешь вернуться на Землю раньше. Ты должна заявить о своих намерениях в течение первого года проживания здесь. Это называется «условие пройдохи».
— Я смогу вернуться к своей старой жизни?
Олдос смеется:
— О, нет-нет. Ты сможешь начать все заново ребенком. Конечно, ты можешь столкнуться с людьми, которых знала прежде, но они тебя не узнают, и ты их, по всей вероятности, тоже.
— Я могу как-нибудь вернуться к прежней жизни?
Олдос сурово смотрит на Лиз:
— Сейчас я должен предупредить тебя, Элизабет. Нет никакого способа, которым ты могла бы вернуться к старой жизни, да ты и не должна. Твоя прежняя жизнь закончилась, и ты никогда не вернешься назад. Может, ты слышала о месте под названием Колодец.
— Что такое Колодец? — перебивает его Лиз.
— Это строго запрещено. Ну а теперь поговорим об условии пройдохи.
— Почему запрещено?
Олдос качает головой:
— Просто запрещено. Теперь об условии пройдохи.
— Не думаю, что мне это подходит, — перебивает Лиз.
Как бы сильно она ни скучала по Земле, Лиз понимает, что скучает по людям, которых знает. Без них возвращение назад кажется ей бессмысленным. Не говоря уже о том, что она еще не хочет становиться ребенком.
Олдос кивает:
— Конечно, у тебя есть еще год, чтобы принять решение.
— Я понимаю. — Лиз делает паузу. — Олдос, могу я задать вопрос?
— Ты хочешь знать, где тут находится Бог, я прав? — спрашивает Олдос.
Лиз искренне удивилась. Олдос прочитал ее мысли.
— Как вы узнали, что я собираюсь спросить об этом?
— Скажем так, я занимаюсь этим уже довольно давно. — Олдос снимает очки в черепаховой оправе и протирает их о штаны. — Бог все также Он, Она или чем там он был для тебя прежде. Ничего не изменилось.
Как Олдос может так говорить? Лиз поражена. Для нее изменилось все.
— Я думаю, ты поймешь, Элизабет, — продолжает Олдос, — что смерть — это просто другая часть жизни. Однажды ты даже сможешь прийти к тому, чтобы увидеть свою смерть как рождение. Только подумай — «Элизабет Холл: Продолжение».
Олдос надевает очки и смотрит на часы.
— О, Боже мой! — восклицает он. — Ты видела который час? Мы должны доставить тебя в Департамент последних слов или Сара оторвет мне голову.
Глава 8
Последние слова
В Департаменте последних слов Лиз встречает квалифицированная женщина, которая напоминает ей педагога из лагеря.
— Здравствуйте, мисс Холл, — говорит женщина. — Я — Сара Майлс, и мне надо подтвердить, какими были ваши последние слова.
— Я не уверена, что помню. На протяжении долгого времени я даже не знала, что умерла, — извиняется Лиз.
— О, все в порядке. На самом деле, это просто формальность, — произносит Сара. Она сверяется с ветхой энциклопедической книгой. — Все верно. Здесь говорится, что вашими последними словами, или я должна сказать последним словом, было «гм».
Лиз ждет, когда Сара закончит фразу. В самом деле, ей действительно интересно узнать, какими были ее последние слова. Они были глубокомысленными? Грустными? Трогательными? Сердечными? Просветленными? Злыми? Ужасными?
Через несколько секунд Лиз понимает, что Сара пристально смотрит на нее.
— Итак, — говорит Лиз.
— Итак, — отвечает Сара, — что это было за «гм»?
— Что за «гм»? — спрашивает Лиз.
— Я имею в виду, твоим последним словом было «гм»?
— Вы говорите, моим последним словом было «гм»?
— Так сказано в книге, а книга никогда не ошибается. — Сара ласково поглаживает том.
— Боже, я не могу поверить, насколько все хреново, — качает головой Лиз.
— О-о, это не так уж и плохо, — улыбается Сара. — Я определенно слышала и кое-что похуже.
— Мне просто хотелось бы, чтобы я сказала что-то более… — Лиз замолкает. — Что-нибудь более… гм… — Ее голос срывается.
— Верно. — Сара сочувствует ей ровно три секунды. — Итак, мне нужно, чтобы ты расписалась здесь.
— Если вы уже знаете, что я сказала, зачем вам нужно, чтобы я подписала их? — Лиз все еще злится из-за того, что последним словом, которую она когда-либо говорила на Земле, стало «гм».
— Я не знаю. Просто здесь дела делаются так.
Лиз вздыхает:
— Где мне расписаться?
Когда Лиз уходит, она размышляет о своих последних словах. Если последние слова каким-то образом воплощают ваше существование, Лиз находит «гм» странно соответствующим. «Гм» означает ничего. «Гм» — это то, что ты говоришь, когда думаешь о том, что действительно хочешь сказать. «Гм» означает, что кого-то перебили, прежде чем он успел заговорить. «Гм» — это когда пятнадцатилетняя девочка попадает под такси перед торговым центром, где она должна была помочь выбрать платье для выпускного, на который, ради Бога, она даже не собиралась идти. Гм. Лиз качает головой, торжественно обещая себе исключить из своего словарного запаса «гм» и все столь же бессмысленные слова, такие как: ну, типа, да, типа того, как бы, оу, эй, может быть.
В вестибюле Службы адаптации Лиз с радостью замечает знакомое лицо.
— Тэнди!
Тэнди оборачивается, широко улыбаясь Лиз.
— Ты тоже пришла за своими последними словами?
Лиз кивает.
— По-видимому, всем, что я сказала, было «гм», хотя я была слишком взвинчена, чтобы запомнить что-либо. Какими были твои?
— Ну, — стесняется Тэнди, — я, вообще-то, не могу повторить их.
— Давай, — подстегивает ее Лиз. — Я же тебе сказала свои, а они были полным отстоем.
— Ну, хорошо, если ты действительно хочешь знать. Суть была такова: «Иисус Христос, Слим, я думаю, мне прострелили голову!» Только я сказала пару раз слово на букву б… А потом умерла.
Лиз смеется:
— По крайней мере ты была точна и информативна.
Тэнди качает головой:
— Мне бы хотелось, чтобы я не ругалась. Меня не так воспитывали, а теперь эти слова содержатся в долговременной записи.
— Позволь себе слабость, Тэнди. Я имею в виду, что тебя убили выстрелом в голову. Я думаю, при таких обстоятельствах нормально сказать бл…
