Габриэль Зевин - Другая Сторона (ЛП)
Лиз вскакивает на ноги.
— Извините. Я действительно измучена смертью и…
Йетта перебивает ее.
— Мне все равно. Твое поведение вредит только тебе самой, — вздыхает она. — У тебя сейчас встреча с советником по адаптации Олдосом Гентом. Мистер Гент — очень важный человек. Так что, ты знаешь, что не должна засыпать во время вашей встречи с ним.
— Честно говоря, я не думаю, что пропустила много, — извиняется Лиз.
— Ладно. Расскажи мне, почему человеческое существование — это как круг и линия, — требует Йетта.
Лиз напрягает свои мозги.
— Это круг, потому что… эээ… Земля — это сфера, которая, типа, как… эээ… трехмерный круг?
Йетта с отвращением качает головой:
— Именно так я и думала.
— Послушайте, я сожалею о том, что заснула, — Лиз говорит очень быстро, чтобы ее не перебили. — Может, я могу посмотреть конец видео снова?
Йетта Браун игнорирует Лиз.
— Мы должны многое успеть сегодня, мисс Холл. Дела пойдут гораздо более гладко, если ты сможешь заставить себя бодрствовать.
***
— Это Элизабет Мэри Холл, мистер Гент. — Йетта произносит имя Лиз так, будто это особенно неприятное слово, наподобие гингивита.
Олдос Гент поднимает глаза, когда Йетта и Лиз входят в кабинет.
— Благодарю вас, мисс Браун, — обращается Олдос к Йетте, в то время как она, по сути, захлопывает дверь у него перед носом. — Ну что ж, видимо, она меня не слышала? Кажется, у Йетты особенно плохой слух. Она всегда меня перебивает.
Лиз вежливо смеется.
— Здравствуй, Элизабет Холл. Я — Олдос Гент, твой советник по адаптации. Пожалуйста, присаживайся.
Он показывает, что Лиз должна сесть в кресло перед его столом. Однако кресло полностью заложено документами. На самом деле, весь кабинет без окон завален документами.
— Могу я передвинуть эти папки? — спрашивает Лиз.
— О, конечно! — Олдос улыбается, а затем печально смотрит на беспорядок в своем кабинете. — У меня так много документов. Боюсь, мои документы ведут еще и собственные документы.
— Может быть, вам нужен кабинет побольше? — предлагает Лиз.
— Они обещают мне. Этого я жду с самым сильным нетерпением. За исключением того, чтобы мои волосы снова отросли. — Он с любовью потирает свою лысину. — Я начал лысеть около двадцати пяти лет назад, так что копны волос мне придется подождать еще лет тридцать шесть. Но что печально, мы в любом случае теряем волосы, когда становимся младенцами. В моем понимании, у меня будет окно в двадцать четыре года, прежде чем я потеряю свои волосы снова. Ох, да, — вздыхает Олдос.
Лиз протягивает пальцы к своим собственным отросшим волосам.
— В прошлом году заново выросли зубы. Прорезались они убийственно! Я будил жену всю ночь своими всхлипываниями и шумом. — Олдос улыбается, так что Лиз может разглядеть его зубы. — На этот раз я буду тщательно за ними ухаживать. Зубные протезы — это не слишком хорошо. На самом деле, все намного хуже, чем просто не слишком хорошо. Протезы, они… эээ…
— Отстой? — предлагает Лиз.
— Протезы — отстой, — говорит Олдос со смехом. — Они и правда такие. Звук, который они издают, когда ты ешь, просто отстойный.
Олдос с большой осторожностью вытаскивает документ из нижней части шаткой кучи по центру стола. Он открывает дело и читает вслух.
— Ты с Бермудских островов, где погибла в результате несчастного случая на лодке?
— М-м-м, это не я, — говорит Лиз.
— Извини. — Олдос выбирает другую папку. — Ты с Манхэттена, и у тебя был… э-э-э… рак груди?
Лиз отрицательно качает головой. У нее и груди-то, в принципе, нет.
Олдос выбирает третью папку.
— Штат Массачусетс. Травма головы в велосипедной аварии?
Лиз кивает. Это она.
— Хорошо, — пожимает плечами Олдос, — по крайней мере это было быстро. За исключением части с комой, но ты, вероятно, не помнишь.
Действительно, Лиз не помнит.
— Как долго я была в коме?
— Около недели, но твой мозг уже был мертв. Здесь говорится, что твои бедные родители должны были принять решение, отключить ли тебя от аппарата. Нам, моей жене Ровене и мне, пришлось отключить нашего сына Джозефа, еще на Земле. Его лучший друг случайно выстрелил в него, когда они играли с моим старым ружьем. Это был худший день моей жизни. Если у тебя когда-нибудь будут дети… — Олдос останавливает сам себя.
— Если у меня когда-нибудь будут дети, то что?
— Извини. Я не знаю, почему сказал это. Никто не может иметь детей на Другой стороне, — говорит Олдос.
Лиз требуется время, чтобы осознать эту информацию. По тону Олдоса она понимает: он думает, что эти новости ее расстроят.
— А сейчас вы видитесь с сыном? — спрашивает Лиз.
Олдос качает головой.
— Нет, он уже вернулся на Землю к тому моменту, как сюда попали мы с Ро. Хотелось бы мне снова его увидеть, но этого не случилось. — Олдос сморкается. — Аллергия, — извиняется он.
— На что? — спрашивает Лиз.
— Ох, — отвечает Олдос, — у меня аллергия на грустные воспоминания. Это худшее. Хочешь увидеть фотографию моей жены Ровены?
Лиз кивает. Олдос протягивает серебряную рамку с фотографией прекрасной японской леди примерно одних лет с Олдосом.
— Это моя Ровена, — произносит он с гордостью.
— Она очень элегантная, — говорит Лиз.
— Она такая, не правда ли? Мы погибли в один день в авиакатастрофе.
— Это ужасно.
— Нет, — говорит Олдос, — нам на самом деле очень, очень повезло.
— На протяжении долгого времени я даже не осознавала, что умерла, — доверяется Лиз Олдону. — Это нормально?
— Конечно, — заверяет ее Олдос, — людям нужно разное количество времени, чтобы привыкнуть. Некоторые достигают Другой стороны и все еще думают, что это сон. Я знал человека, который прожил здесь пятьдесят лет и прошел весь путь обратно на Землю без осознания. — Олдос пожимает плечами. — Все зависит от того, как человек умер, сколько ему было лет. Есть много факторов, и все они являются частью процесса. Молодым людям особенно сложно осознать, что они умерли, — говорит Олдос.
— Почему?
— Молодые люди, как правило, думают, что они бессмертны. Многие из них не могут представить себя мертвыми, Элизабет.
Олдос посвящает Лиз во все, что придется ей сделать в несколько следующих месяцев. Смерть, похоже, принесет гораздо больше проблем, чем Лиз казалось в начале. Отчасти, смерть ничем не отличается от школы.
— У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу твоему призвания? — спрашивает Олдос.
Лиз пожимает плечами:
— Не особенно. У меня не было работы на Земле, потому что я все еще училась в школе.
— О, нет, нет. Призвание — это не работа. Работа связана с престижем! Деньгами! Призвание — это то, чем занимается человек, чтобы его или ее душа стала полноценной.
Лиз закатывает глаза.
— По твоему лицу я вижу, что ты мне не веришь, — говорит Олдос. — Похоже, у меня в руках оказался циник.
Лиз пожимает плечами. Кто бы не стал циничным в ее ситуации?
— Есть что-то, что ты особенно любила на Земле?
Лиз снова пожимает плечами. На Земле она была хороша в математике, естественных науках и плавании, прошлым летом она даже получила сертификат на погружение с аквалангом. Но она не любила ни один из этих видов деятельности.
— Ничего, совсем ничего?
— Животные. Может быть, что-нибудь связанное с животными или собаками, — наконец говорит Лиз, думая о своем драгоценном мопсе Люси, оставшейся на Земле.
— Чудесно, — ликует Олдос. — Я уверен, что мог бы найти тебе какое-нибудь сказочное занятие, связанное с собаками.
— Я подумаю об этом, — говорит Лиз, — слишком много всего надо осознать.
Олдос немного расспрашивает Лиз о ее жизни на Земле. Для Лиз жизнь на Земле уже начинает казаться историей, которую она рассказывает о ком-то совершенно другом. Давным-давно жила-была в Медфорде, штат Массачусетс, девушка по имени Элизабет.
— Ты была счастлива? — спрашивает Олдос.
Лиз думает над вопросом Олдоса.
— Почему вы хотите это знать?
— Не беспокойся. Это не тест. Просто об этом я спрашиваю всех своих подопечных.
По правде говоря, она не задумывалась, была ли счастлива раньше. Лиз полагает, что раз никогда об этом не задумывалась, значит, была. «Счастливые люди не должны спрашивать себя, счастливы они или нет, разве не так? Они просто счастливы», — думает она.
— Я полагаю, что была счастлива, — говорит Лиз.
И как только она произносит эти слова, понимает, что это правда. Одна глупая маленькая заблудшая слеза сбегает из уголка глаза. Лиз быстро ее смахивает. Вторая слеза идет следом, затем третья, и очень скоро Лиз понимает, что плачет.
— Ох, дорогая, — восклицает Олдос, — мне жаль, что мой вопрос тебя расстроил.
