Между небом и морем (СИ) - Вран Карина

Дюжина шаров, более сотни бутонов — травница Фарра подготовила растения к временному переселению. Когда представление завершится, шары с звездоцветами заберут обратно, в недра горы Покоя.

«Как же красиво», — выдохнула Хэйт, ценительница прекрасного.

Идея слепой художницы пришла в голову находчивой гноме. Она-то знала, что ткань на глазах никак их ушастенькой не помешает. Но зрители этого знать не могли.

«Это обман», — неуверенно возразила тогда глава Ненависти.

«Ловкость рук… и зоркий глаз. И никакого мошенства!» — вздернула носик казначей клана.

Так художница «ослепла».

По залу пронесся ветер шепотков и ропота.

А затем зазвучала флейта.

Вал редко играл чужую музыку на памяти Хэйт. Но классику, конечно, знать был обязан. Вступление к «Лебединому озеру» Чайковского в стенах борделя… Такого здесь ранее наверняка не случалось.

Над центром появились две феечки. Воспарили ввысь, кружась по спирали, и рассыпая искры: золотые и алые. Двуцветная спираль повисла в воздухе, затем разом осыпалась вниз. На лежащую девушку в черном шифоновом платье.

Не балетную пачку: Хель выбрала длинный многослойный наряд из тонкой полупрозрачной ткани. Скорее в азиатском стиле.

Искры продолжают сиять фэнтезийными стразами: на ткани, на коже, в волосах и на маленьких рожках.

То, как плавно и изящно подымается над сценой демоница — это отдельный вид эстетики. Грация — второе ее имя, утонченность — третье.

Хэйт пишет тьму. Разверзнутые в крике рты. И жвалы, и звериные когти. Мешанину изломанных тел и россыпь пожелтевших от времени костей. Ничего из этого нет на сцене. Метафора в живописи: тьма — это страхи.

Прекрасный лик о восьми глазах ее любимицы Шерри тоже нашел свое место в одном из уголков картины. Шепчущий ужас оскорбилась бы, не включи ее хозяйка в число страхов из темноты.

Флейта играет тише, будто бы музыкант удаляется, пятится прочь от мрака и кошмаров.

Взмывает, как от внутреннего толчка, тело танцовщицы. Разлетаются рукава, а из них — множество светлячков.

Зал ахает. Флейта молкнет. Светлячки летят к звездоцветам. И те начинают петь. Едва слышимый звук усиливается — это Вал включил резонанс.

«Ла-ла-ла-ла-ла», — слышит невозможное, сказочное пение цветов зал.

На холсте появляются искорки: звездоцветы, они же — надежда.

Дрожит, трепещет, словно лист на ветру, тонкое тело Хель. Быстрые и точные движения пальцами, колыхания ткани, вибрации линий тела.

Узор этого танца кажется беспорядочным, но отвести взгляд от дрожащей танцовщицы невозможно. Тонкие пальчики словно и не воздуха мимолетно касаются, а затрагивают потаенные струны в глубине души каждого зрителя.

«Демонская магия», — усилием воли не позволяет дернуться своим пальцам и кисти Хэйт.

Ей нельзя ошибиться. Этот трепет ей предстоит передать на картине. Задача почти невозможная, тот еще вызов самой себе.

Белые искры слева и справа. Стягивают темную ткань и распрямляются партнеры демоницы: Фог и Сторм. Феи кружат над их головами, вращая волшебными палочками. Так появляются нимбы над головами мужчин-танцоров.

Ангелы — это что-то небесное? Свет и покой. Мир, ненасилие. Возможно, так оно и есть. С нормальными ангелами. Эти же — два босяка в грошовых одежках, всего и сходства с ангелами, что белый цвет. И нимбы, сотворенные феями. Крылья где-то потерялись, наверное. Истрепались о мировое зло.

Парни скрещивают мускулистые руки на груди. Время резонанса прошло, и цветы умолкают. Зато край сцены вспыхивает пурпуром и серебром. Хэйт ведь не нужна подсветка, с завязанными-то глазами. Ее несговорчивая фея согласилась на участие только ради музыки…

Искры падают на белый концертный рояль. Точную копию того, что стоит на сцене в Ла Бьен. Ради обладания этим инструментом Вал согласился дать в Ла Мьюсика двадцать концертов. Бесплатно. Казначей билась в конвульсиях, но дала добро: за золото такой рояль игроку не купить. Либо они не нашли такого способа. А они ведь старались. Всей Ненавистью. Слишком живо в памяти было то невероятное выступление Вала, за возможность его повторить они многое отдали бы.

Звучит бессмертная классика. Это больше уступка би-боям, ведь Хель способна построить рисунок танца под любую мелодию. Парням с импровизацией без бита сложнее. Лебединое озеро мирит всех: свет и тьму, ангелов и демонов.

Легендарное вращение: Хель кружит пируэты, ангелы вращаются, стоя на головах. Синхрон абсолютный. Зал взрывается аплодисментами, едва не заглушая музыку.

Мелодия нарастает, ускоряется. Набирают обороты ангелы и демоница. Врывается на сцену орчанка в боевом обмундировании, с копьем наперевес.

Вал бьет по клавишам. Замирают танцоры. Зеленокожая мчит к ним, делает выпад копьем.

Мелодия срывается в какую-то безумную интерпретацию классики и рока — все это чистым звучанием концертного рояля.

Сторм перепрыгивает через древко, Фог стелется по полу, пропуская наконечник над головой. Шторм и Туман — говорящие имена. Еще выпад, и еще: ангелы уходят от атак, даже не сбиваясь с внутреннего ритма.

Орчанку писать легко: боевая зеленая ярость, Хэйт знает наизусть ее силовые движения.

Хель исполняет соло. Танец на стыке балета и современного танца. Движения пружинистые, широкие и одновременно изящные.

По полу стелется туман, явно гномьих рук дело. Воздушный брейк-данс: и такое возможно, оказывается. Зеленокожая воительница не сдерживает себя, сыпет ударами направо и налево, а эти двое парят над землей, уходя от атак. Подставляют колени и плечи, как опору для высоких прыжков. Один — взмывает в воздух и устраивает сущее безумие, другой становится единым с туманом.

Хэйт так их и пишет: одного в кручении на спине, другого с опорой на пальцах одной руки. Брейкеры-ангелы-оборванцы. Какие времена, такие и ангелы…

Когда Вал снова бьет по клавишам, воительницу сносит… пушечным ядром. Технические штуковины Маськи, если речь не о големах, а о механизмах, не делят цели на своих и чужих. Так что сметает зеленую мощно. И хорошо, если не насмерть. Впрочем, Мася обещала вовремя активировать яшмовое ритуальное кольцо братства. Дать щит жертве искусства, чтобы оно ее не расплющило.

Бард понижает громкость. Музыка перетекает в что-то новое, очень тихое, нежное, как бы прозрачное. Если рояль может шептать, то эта мелодия и есть — шепот рояля. Резонанс!

«Ла-ла-ла-ла-ла», — слышны звездоцветы.

Движутся в танце друг к другу ангелы и демоница. Хель вспархивает — это не назвать прыжком, ее ловят, не позволяя упасть. И снова подкидывают. Вращение в воздухе, полет вниз спиной — на крепкие руки, и вновь — воздух.

Все тридцать секунд усиления цветочного пения Хель парит в воздухе. Самые безумные поддержки и подкидывания, все реализуют эти одержимые танцем.

Песнь звездоцветов тает в полумраке, рояль продолжает шептать. Несется еще один снаряд, и на его пути встает один из ангелов. Еле различимое сияние щита от парного кольца на руке Хэйт если и заметно, то его легко отнести к проявлению светлейшей сути.

Фог падает навзничь. Хель рвется к нему, ее удерживает за плечи Сторм. Искры, искры от феечек сыплются подобно водопаду. И черные одежды демона белеют.

Хель — в белом — делает пируэт над лежачим ангелом. Фог открывает глаза.

Фигуру танцовщицы в белом Хэйт начала писать раньше, чем произошло преображение. Иначе не успеть. Хель показывала заранее ей этот пируэт, и теперь белая девушка на холсте частично заслоняет темную.

На последних нотах оба ангела возносят на руках белую девушку. Держат за икры, а Хель с раскинутыми руками улыбается и как бы парит над тьмой.

Замолкает рояль.

Хэйт сдергивает с лица ленту, снимает с мольберта холст. Несколько шагов, «воспарить», и вот она тоже в воздухе. Как и картина в ее руках, повернутая к зрителям.

Овации длятся так долго, что уже и наземь все успевают спуститься, и свет возвращается, и музыкант, убрав драгоценный рояль в «никуда», подходит к группе из танцоров и одной художницы.