Иар Эльтеррус - Огонь и ветер
— Мне дадут какой-то минимум?
— Да, разумеется. Может быть, поселят в колонии добровольного наказания, может быть, на севере, там много свободного жилья. С голоду не умрёте, не бойтесь.
Фэб кивнул.
— Вообще, конечно, лучше бы вам от нас уехать, — продолжил Марк. — Если я правильно понял, семья тут скорее всего не останется. Поскольку натурализация у них есть и статусы подтверждены, пусть не у всех, они сумеют заработать на того же Ойтмана где-то за год. Ри говорил мне, что они вроде бы так и хотели поступить, но… пока Ит не поправится, они будут здесь.
— Да, конечно, — Фэб снова кивнул. — Главное, что теперь мы можем не сомневаться в том, что он выживёт… а дальше — время покажет.
* * *Через двое суток выяснилось, что нормально Ит может спать только в присутствии Фэба. Нет, он засыпал на час-другой днём, если с ним находились Кир или Скрипач, но просыпался очень быстро, а лекарства, которые начал осторожно пробовать Марк, не действовали.
Через четверо суток ситуация выглядела примерно следующим образом: по ночам Фэб «работал снотворным», а днём — сидел в коридоре неподалёку от квартиры, которую занимала семья, готовый в любую минуту подойти, если потребуется его помощь. Всё это время семья его игнорировала — и он отлично понимал, почему. Наверное, будь он на их месте, то чувствовал бы ровно то же самое… Спал Фэб мало и урывками. Иногда удавалось подремать в коридоре, положив под голову сумку с вещами, иногда — ненадолго прикорнуть рядом со спящим Итом ночью. Пару раз за это время он заказывал себе что-то поесть, но кусок не лез в горло, и еда (хорошо, что это были концентраты) перекочевала в результате во всё ту же сумку. Фэб отрешённо думал, что, будь он старым, таким, как тогда, когда умер, он бы не выдержал такого ритма так долго — но сейчас он молод и совершенно здоров, и сможет, наверное, продержаться столько, сколько потребуется.
На седьмые сутки к нему, снова сидящему в коридоре, подошёл Кир.
— Иди в квартиру, — ледяным голосом приказал он. — Хватит нас позорить. Мы оплатили твою комнату. Возвращайся.
Фэб поднял голову — в глазах Кира явственно читалась холодная злость напополам с гадливостью.
— Не надо, — беззвучно ответил Фэб.
— К сожалению, надо, — скривился Кир. — Тут, в Саприи, уже ходят слухи, что мы-де оплатили твоё воссоздание ради мести. И чья-то считка с бедной овцой, сидящей на сумке в коридоре, уже попала в Скивет. У нас и так положение хуже некуда, денег на три месяца осталось, и нам не нужны проблемы с работой из-за этих слухов. Поэтому, к сожалению, нам придётся какое-то время терпеть твоё присутствие.
— Не надо, — повторил Фэб. — Извините… я про это не подумал. В коридоре меня больше видеть не будут, обещаю.
Он встал, поднял сумку, перекинул ремень через плечо.
Они стояли друг напротив друга, два молодых рауф, один — с кобальтовыми, потемневшими от гнева глазами, второй — отчаянно желающий, чтобы его, вот прямо тут, прямо сейчас, прикончил первый…
— И куда же ты собрался? — ехидно спросил Кир.
— Вниз, — честно ответил Фэб. — Там есть старые склады и эллинги. И там лет сто никого не было, судя по слою пыли. Жить там нельзя, потому что коммуникации не работают, но там полно мест, где можно находиться днём и никто не увидит. Если это нужно, я объясню, где меня найти.
— Рыжий, подойди на секунду, — не повышая голоса, произнёс Кир. — Их величество не желает возвращаться в резиденцию, а желает совершать вояжи на каких-то заброшенных ярусах. Что скажешь?
Скрипач вышел из квартиры и подошёл к ним. Коротко глянул на Фэба — в глазах точно такое же гадливое отвращение, — потом пожал плечами.
— Если честно, мне насрать, — ответил он. — Пусть идёт, куда хочет, лишь бы его тут не видели. Вообще, Фэб, твоё нытьё про искалеченную жизнь Ита было, пожалуй, единственной правдой, которую я от тебя в принципе слышал. Только маленькая ремарка — ты не только Иту жизнь искалечил. Мне тоже. Хорошо, что я сумел вообще это понять… и что моя жизнь в результате другая. И, надеюсь, в дальнейшем она тоже будет… другой. Но самое поганое то, что он, к моему огромному сожалению, даже после твоей смерти продолжал любить тебя, и только тебя. Это, знаешь, такой мировой закон — почему-то действительно хороших не любят. А вся любовь, вот такая вот самоотверженная и великая, достаётся всяким подонкам, которым на неё положить три кучи и которые, если чем и заняты, так только самолюбованием. Вот как ты, Фэб.
— Рядом с тобой стоит твой муж, — Фэб ощутил, что его, помимо воли, начинает трясти. — И его муж — тоже. Его жизнь тоже стала… другой.
— Ой ли? — Кир рассмеялся. — Ну ты и тупица, Эн-Къера!.. Рыжий, он что, всегда таким был? Или притворяется?
— Чёрт его знает.
— Ты до сих пор не понял? — продолжал веселиться Кир. — Мамочки мои, Эн-Къера, ты разучился понимать разговорную речь? Может, тебе в письменном виде пояснить? Или догадаешься всё-таки? Или попытаешься понять, что сейчас говорил Скрипач?
Фэб смотрел на них, чувствуя, что по всему телу забегали отвратительные холодные мурашки.
— Ну, для непонятливых придётся всё-таки отдельным порядком, — Кир посерьёзнел. — Может быть, ты поймёшь, какая ты мразь — хоть стыдно станет. Мы прожили вместе на Терре-ноль семьдесят лет, Эн-Къера. И за эти семьдесят лет я был с ним один-единственный раз. По очень сильной пьяни, надо признать. Был какой-то праздник…
— День рождения Берты это был, — напомнил Скрипач.
— Ага, точно. В общем, назюзюкались мы до совершенно свинского состояния, всем коллективом. В результате Рыжий и Берта утащились спать к ней, а я поволок отмывать Ита, который якобы убирал со стола и опрокинул на себя салат. Убирал — сильно сказано, от него вреда было больше, чем пользы. От меня, впрочем, тоже, — самокритично признался он. — Я был хороший. Ну очень хороший. Но что-то ещё соображал. В общем, после того, как с салатом было во всех смыслах покончено, мы с ним вдруг обнаружили, что сидим в моей комнате… и целуемся. И что нам как-то очень хорошо от этого дела, и, кажется, продолжение вполне может последовать. Оно и последовало. Я даже и не думал, что он вообще на такое способен, но той ночью он мне сумел доказать, что он — ничуть не хуже солнышка, и что он… не такой, каким я его себе представлял. До этого дня псих был… каким-то серым, невзрачным, а тогда — он словно раскрылся, и я увидел — он совсем другой. Неважно. В общем, утром я проснулся и обрадовался… дурак. Я тогда ещё был молодой дурак и не соображал некоторых вещей. Я подумал — как хорошо, всё налаживается, псих оттаял, наконец, а мы пятнадцать лет как были в браке, замечу — и, может быть, дальше всё будет уже совсем как надо.
Скрипач невесело усмехнулся. Кир тоже.
— Эти спали ещё… Пошёл его искать. Сунулся в комнату — нету. Иду на кухню — тоже нету, а на столе записка. «Всё убрал, поехал в Борки, надо закрыть дом на зиму». В Борках у нас был очень хороший дом, да, Рыжий? Мы его сами строили… большой дом, который действительно надо на зиму закрывать — ставни на окна, цветы укрыть лапником… там много работы каждую осень, но дело не в том. Его не было двое суток. Потом приехал — как ни в чём не бывало. Шутил, смеялся. А потом…
— А потом я увидел, что у него левая рука забинтована до локтя, — продолжил Скрипач. — И другие тоже заметили. Берта пристала — что с рукой? Он ответил, что порезался стеклом — ставил ставню, задел окно, стекло разбилось.
— Только это было не окно, — Кир оскалился. — Нет, Фэб, это было не окно. Позже он Рыжему рассказал, что было на самом деле. На самом деле он сидел ночью и резал себе руку. Ножом. До кости. Нет, он не хотел покончить с собой. Он себя наказывал. И знаешь, за что? За то, что изменил — тебе. Со мной. И ему это понравилось. Больше это не повторялось ни разу. Есть методика для разрядки, так вот, максимум, что он себе позволял все последующие годы, когда становилось совсем уже хреново… он просил меня помочь. Это занимает десять секунд и с занятием любовью не имеет ничего общего. Так что все эти сто двадцать лет он был тебе верен. За исключением одного-единственного раза… и расплатился он тогда же. Причём платил сам.
— Теперь дошло? — поинтересовался Скрипач. — Ну что, Фэб? Испытываешь чувство законной гордости, не так ли? Классно ты опустил того, кто…
Фэб, уже не слыша их, развернулся и побрёл по коридору прочь. Единственное, чего ему хотелось в тот момент, — это исчезнуть, пропасть, сгинуть. Чтобы его не было.
— Далеко собрался? — поинтересовались за спиной. — Эй, Эн-Къера!
Он остановился, обернулся.
— Иди к себе, — приказал Кир. — Хватит устраивать театр одного актёра.
Господи, что же делать…
— Это не так… — с трудом выговорил Фэб. — Когда… когда он придёт в себя, убейте меня, пожалуйста… другого я не заслужил…
