Филипп Палмер - Ничейный космос
И вот Питер целится в маму из бластера. Лицо его перекошено от гнева и ненависти. Я не виню его, только…
Бросаюсь на сына с мечом. Убью его, пока он не убил меня!
Я…
Силовое поле чуть отступает, сгустив воздух перед собой, и я будто проваливаюсь в зыбучий песок.
Питер отключает защиту, и мне в грудь бьет пучок плазмы. Мое тело горит, и мне самой больно, будто пламенем объято мое настоящее тело.
Флэнаган убил всех, остались только мы трое. Капитан проносится мимо меня со скоростью молнии и, пока силовое поле отключено, бьет Гедира мечом.
Но клинок замирает в сантиметре от кожи Питера. Флэнаган снова бьет — тот же эффект. Флэнаган ударяет и ударяет с головокружительной скоростью, а меч замедляется у самого тела Гедира и отскакивает.
Со стороны кажется, будто Флэнаган мечом хочет срезать шкуру с Гедира. Наконец он оставляет попытки.
Выглядит пират старым, разбитым и одураченным.
Ухмыльнувшись, Гедир бросает в нас пригоршню искрящейся пыли.
Раздается оглушительный «БАХ!», и мы с капитаном падаем на пятые точки. Питер скалится во все тридцать два зуба. Упивается превосходством.
— Ах ты старая грымза! — произносит он, и эти слова обжигают мне душу.
Забери меня отсюда, железка! — прошу я.
Не могу. Мои системы парализованы.
Как?!
— А так, карга ты старая, потаскуха, чтоб тебя, — говорит Питер. — Вы в ловушке. Не сбежите и меня не убьете. Не сможете…
Его вдруг охватывает пламя, и он сгорает у нас на глазах.
Повисает оглушительная, страшная тишина.
Глядя на труп сына, я реву от ужаса.
В комнату врывается новая армия телохранителей Питера. Мы рубим и стреляем. Рубим и стреляем. Роботы осыпают нас ракетами и поливают плазмой. Один из них хватается за меч, и миру меня перед глазами вдруг начинает вращаться.
Мне отсекли голову.
— Флэнаган, — бормочу я, но он не слышит меня, да я уже и не могу говорить.
ЛЕНА
Очухиваюсь в собственном — человеческом — теле. И кошмар начинается.
ПИТЕР
Я помню момент своего рождения.
Знаю, звучит неправдоподобно и, наверное, это ложная память, однако… Я всегда думал, а что, если я начал развиваться, пока был замороженной оплодотворенной яйцеклеткой? Что, если начал мыслить, еще не родившись?
Боль, кровь, крики матери, ее перекошенное от боли лицо.
Помню, как она кричала и выла, оставшись без кожи. Слезы, будто роса, стекали по полиэтилену, заменявшему ей кожу.
Помню мать спящей — она походила на ребенка. Прекрасное зрелище. Когда мы жили вместе на Земле, то, бывало, смотрели вечерами старые фильмы, и она засыпала рядом со мной на диване. Посапывала и похрапывала, пока я баюкал ее. Как же трогательно…
Знаю, во мне есть жилка насилия. Я, бывает, срываюсь, но хочу, чтобы меня запомнили как сильного, справедливого лидера, обеспечившего человечеству безопасность.
Но скорее всего я даже и не умру, хотя технически такое возможно.
В юности я посеял много семян зла. Сделал такое, чего делать не стоило. Однако вот я бог, у меня сила, о которой раньше и помыслить было нельзя. В этом-то и заключается причина всех моих действий, если не считать следующего факта: для действий причины мне не нужны. Власть — есть все. Прими ее, и она станет тобой.
Не оглядывайся, не сожалей, не оставляй бокал вина недопитым. Такова моя философия.
Я боюсь лишь одного — умереть душой, утратить способность наслаждаться жизнью. Потому и впадаю в крайности: изнасилования, пытки, убийства… Они придают жизни вкус.
Ага, чувствую, мать и ее пират прибыли на Землю. Но мы готовы. Их поражение расцветит мою жизнь новыми красками.
Мать пришла убить меня, но я не виню ее. Я немного с ней поиграю, запру ее разум в теле робота; ужасну своей мощью и властью, потом прощу. А Флэнаган умрет — захвачу его разум, стану пытать и под конец вовсе сотру, оставив от пирата лишь тело, пустую оболочку.
Но мать я пощажу. Мы снова будем вместе — как раньше, друзьями.
Я жду тебя, Лена…
***Ну, хватит. Запиши эти слова и сохрани. Потом, когда мы победим, воспроизведешь.
Да, Гедир.
АЛБИ
Флэнаган в с-ссскафандре, на с-ссстраховочном трос-сссе болтаетс-ссся в кос-сссмос-сссе и расс-сссказывает мне о с-сссвоем приключении, о великой победе.
В его голосе — грус-сссть. Отчего же не радос-сссть? Не понимаю, и от этого мне с-ссстановится больно.
— Что не так? — с-ссспрашиваю я, и ответ Флэнаган з-зззвучит пугающе:
— А куда я теперь? Куда, эх…
— Теперь ищи новые приключения. — Но Флэнаган будто не с-ссслышит.
И я умираю.
А потом воз-зззрождаюс-сссь и, прос-сссмотрев память предыдущей личнос-сссти по имени Алби, нахожу ее интерес-ессной: радос-сссть, надежда, удовлетворение жиз-ээзнью… а еще — с-ссстрас-сссть к путешес-ссствиям.
— Флэнаган, — говорю я, — прощай.
Я ус-ссструмляюс-сссь в открытый кос-сссмос-ссс быс-есстрее мыс-сссли. Мое тело вс-сссе ус-ссскоряетс-ссся, пока время и прос-ссстранс-ссство не с-ссстановятс-ссся одновременно вс-сссем и ничем. Я тихонько напеваю:
Что-то с-ссс с-сссолнцем приключилос-сссь,
И оно ос-ссстановилос-сссь.
Как ото ос-сеетановилос-сссь?
Так — потухло, отс-сссветилос-сссь.
Книга 10
ЛЕНА
Звезды искрятся и манят светом из далеких глубин космоса, куда не забирался еще ни один человек. Но я лечу туда, в пустоту. Она бесцветная и все еще радует душу глубиной — там пока не бывал человек…
Не так.
Заезды искрятся и манят светом из далеких глубин космоса, где не бывая еще ни один человек: Но я лечу туда, чтобы нарушить девственную…
Не то.
Я лечу туда, и девственная глубина вселенной…
Нет, нет и еще раз нет! Все не то!
Мы проделали долгий путь — десять лет. Я построила новую яхту и лечу на ней сквозь бездонный, безбрежный волнующий сердце океан космоса — туда, куда еще не проник сознанием человек. Чувство, будто я шагаю по свежевыпавшему снегу, оставляя на нем крохотные следы, знаменующие конец его нетронутости.
Уже кое — что! Замечательно, я бы сказал! Живенько так, а что за метафора в конце!
Брешешь. Метафора даже не звучит, а дребезжит, словно консервные банки, привязанные к кошачьему хвосту Не льсти, железка, я тебя предупреждала.
Однако мне метафора понравилась. Что, и собственное мнение уже нельзя высказать?!
Нет.
Несправедливо.
Я много думала и пришла к выводу: теперь у Земли есть надежда. Флэнаган записал на видео, как мы убили Питера; мы сгрузили все в память моего удаленного компьютера, а затем транслировали на всю планету: сражение пиратов с диктатурой Гедира (от и до) и еще — полный шокирующий перечень его злодеяний. Уверена, просмотрев этот фильм, граждане Земли поумнеют и в следующий раз сделают правильный выбор.
А может, и нет. У них столько ресурсов, знаний, свободы, а они притесняют других. Зачем? Где логика?
Похоже, они делают это ради забавы.
Солнечная яхта мчится сквозь неизведанные, пугающие просторы космоса. А я сижу внутри и бережу гоняющуюся рану прошлого у себя в мыслях.
Беспокоюсь.
Виню себя.
И живу этим чувством.
Само собой, на свою — человеческую — память я не полагаюсь. Все образы, звуки, мысли, возникшие за время, что мы с Флэнаганом знакомы, записаны и бережно хранятся на жестком диске моего компьютера. Эти трехмерные, яркие файлы-картинки ждут, пока я доберусь до них и открою.
Потому-то совесть и грызет меня особенно беспощадно — я сама дала ей в подмогу компьютер.
Запускаю диск с воспоминаниями — некогда сладкими, теперь — желчно-горькими. Это память о том, как мыс Флэнаганом летали на шелковых крыльях на планете Дикого Запада.
Я стою на краю плато, и вот мои мысли: Что я тут делаю?
[Какая нерешительность! И вдобавок наивность. ] Боишься? — говорит Флэнаган.
[Ну же, Лена, скриви губы, задави этого козла презрением!] Ни капельки, — отвечаю я.
[Что б тебя разнесло! И это ты называешь «задавила»?! У тебя же ноги трясутся и пульс зашкаливает. Флэнаган того и добивается. Спокойно! Заставь его самого нервничать!]
Ой, мамочки, сейчас обделаюсь, — мысленно бормочу я, a компьютер записывает.
[Лена, ты как ребенок маленький! Ссыкушка! Глянь в лицо Флэнагану — он ухмыляется. Играет на твоих нервах, как на гитаре. То-то ему так легко удалось тебя одурачить. Все с самого начала шло по его плану.)
Все обойдется, — успокаивает меня удаленный компьютер.
