Сергей Цикавый - Шаги в глубину
Сопровождающие расплывались в тумане, отчаянно хотелось закрыть глаза. Я не знаю, как там с Червями Пустоты, не знаю, есть ли у людей аура, но от этого… существа хотелось бежать очень быстро. Просто из страха за свой рассудок.
Интересно, что хуже: быть отступницей или пособницей человека, который обокрал Его Меча. Или даже так: припомнят ли мне вообще бегство из инквизиции?
— Приведите его в чувство.
Глубокий голос канцлера звучал сразу со всех сторон, будто его ввели прямиком в мозг. Я слегка повернула голову, чтобы рассмотреть, что делают с Дональдом. Державший его десантник активировал запястную аптечку и приложил ее к шее обормота. Тот дернулся и замер в мертвом захвате, глядя прямо перед собой.
Сочувствую, Донни, от всей души. Очнуться и увидеть над собой канцлера — это кошмар.
Впервые во всем этом ужасе я ощутила себя по-настоящему виноватой. Не проигравшей, не побежденной — а именно виноватой.
«Прости меня, мой капитан. Пожалуйста».
— Долго за тобой пришлось бегать, сын, — сказал Его Меч.
Я глядела на эту сцену, даже когда до меня дошел смысл сказанного.
«Сын?!»
— Это было безответственно.
— Я… — выдохнул Дональд, во все глаза глядя на канцлера.
— Поговорим после восстановления памяти, — отрезал Его Меч. — Пока что ты бесполезен.
Обормот смотрел в лицо канцлеру, и я только сейчас — после всего этого насчет «сына» — поняла, что тут не так. Чертов заика пялился в лицо человека, на которого боялась взглянуть огромная держава — пялился снизу вверх, с недоумением, растерянно, со страхом. Да, все это было, но он, черт побери, смотрел.
— Рея, — сказал Его Меч. — Подойди.
Лиминаль вышла из-за спин солдат и встала рядом с Дональдом.
— Ты разучилась кланяться, кукла? — спросил канцлер.
Девушка склонила голову, попыталась выпрямиться — и застыла.
— Ты разучилась извиняться?
Тот же бесстрастный тон, изучающий взгляд. И мне, стоящей на коленях, видно ее глаза — глаза человека, которому очень больно. В алых глазах последней из Лиминалей плавилась нечеловеческая боль, прошла еще секунда — и она вздрогнула, склоняя голову все ниже, а я была слишком потрясена, чтобы понять, что воздух уже звенит от чудовищного напряжения боевой энергетики, а у меня из носа течет тонкая струйка крови.
Правый кулак Его Меча небрежно сомкнулся, и Лиминаль рухнула на колени.
Я видела только опущенные белые волосы, вздрагивающие плечи. Теперь я чувствовала себя не только виноватой, но и лишней. И еще сильнее виноватой. И — потрясенной: страшно даже представить, как можно сломать Рею.
— Всех на «Джаганнатху», кроме этих двоих, — сказал Его Меч.
— Есть!
Меня потащили, но я извернулась уже в самом абордажном коридоре. Шлюз «Телесфора», освещенный мертвенным светом, две фигурки на коленях — и вознесшийся над ними меч.
Его Меч.
* * *
Повторно очнулась я в камере — боксе полтора на полтора. В верхней части тесного кубика горел красный огонек, в нижней нашелся только лючок параши. Как эта камера открывалась — я не смогла понять. В воздухе витал запах крови, саднили десны, и все тело пульсировало разбитой усталостью.
Я сидела, обняв колени. Сложно сказать, думала ли я о чем-то — наверное, да. И почти наверняка думала о чем-то несущественном. Время? Время шло мимо. Порой я возвращалась в сознание, и тогда мне становилось страшно, пускай ненадолго: мой больной разум очень себя любил, а потому защищался всеми силами.
«Я проиграла», — так назывался единственный шип, который я не могла вынуть из своего сознания. Мне хотелось думать о том, что меня вздрючили, хотелось унижать себя, клясть себя, как последнее ничтожество, которое пустили в рубку.
Хотелось, да.
Но, проклятие, вместо этого я видела растерянного обормота и согнутую болью Лиминаль, и эти двое выжигали мне мозг похлеще осознания собственного ничтожества.
«Да горите вы в аду, вы, двое! Ненавижу! Я себя под казнь подвела, себя, не вас!»
Нихрена не помогало. Нихрена.
А еще убивала тишина. В тишине у меня было время на всю чертову сотню голосов, которые твердили, что я выбрала самое тупое решение из возможных, и опытная космонавигаторша не успевала от них от всех отбиваться. Голоса убивали своей логикой: «Вот если бы ты знала…» Они предлагали более удачные решения: «Ну как ты не поняла?»
Были минуты просветления — просветления ли? — когда я четко понимала, что сделала все правильно. Что у капитана линкора был всего один шанс из десяти тысяч, чтобы принять то самое единственное решение.
«Из десяти тысяч? Будь круче, Алекса! Из ста тысяч! Из миллиона!»
Нет, возражала я. Давайте без иронии. Если бы Дональд не затормозил после сигнала Рыжего, я бы ушла от линкора. С нулевой скорости, с нулевого ускорения — и пытаться сбежать от раскочегаренного боевого корабля? Я его повредила, я сбила его с толку — повторите то же самое с такой же разницей в классе!
Я все сделала круто и даже больше, чем круто, только результат-то не меняется.
«В кошмар, Алекса. Давай сходим в забытье, а? Так проще», — предложил сто первый голос. Он ошибся, этот милый вкрадчивый голос. Ошибся всего на одно слово, потому что я даже на фоне этого ужаса хорошо помнила, что такое «проще».
* * *
Я проснулась от того, что стена, на которую я опиралась, исчезла.
Ощущение падения было коротким, захват — цепким и мощным, а сон снесло в мгновение ока.
— Лучше не дергайся.
Коридор был не очень длинным — метров пятьдесят. То же тускло-красное освещение, что и в камере, тот же мертвенный аскетизм. По обе стороны от меня стояли солдаты войд-десанта в полном снаряжении. Все стандартно: один держит на мушке, второй упаковывает в энергетические кандалы.
— Вперед.
Два десантника, и снова один с Легенды. Все так обыденно и предсказуемо: стандартные угрозы-предупреждения-приказы, привычные процедуры. Ах, ну да. Это же я часто так выволакивала из камер нужных для допроса людей.
Я шла, стараясь поменьше думать, и как-то само собой получалось смотреть по сторонам. Интерьер корабля менялся: он становился светлее и светлее, мы прошли мимо зарядных камер батарей, мы проходили посты, и людей становилось больше, нашивки и шевроны жирели, и вообще: все говорило о том, что мы идем к мостику.
— Налево.
«Странно».
Широкие ворота капитанского мостика едва показались после очередного поворота и тут же скрылись. Зато мы пришли — куда-то в носовую часть жилого офицерского блока, — а у меня честно получилось не думать. Честно-честно.
— Войд-коммандер, разрешите! — отрапортовал один из конвоиров, нажав на кнопку вызова у одной из дверей.
— Да.
Я почти не удивилась, услышав женский голос. Я давно была готова к встрече с примечательным командиром.
— Это блокмастер Адлунг, войд-коммандер! Заключенная Кальтенборн-Люэ по вашему приказу…
— Впустить.
Каюта за дверью оказалась простой, чтобы не сказать простецкой. Для спартанской простоты ей не хватало опрятности: войд-коммандер без особого почтения относилась к чистоте и поддержанию порядка.
— Подождите за дверью, офицеры, — сидящая за столом женщина выключила голопанель и обернулась.
Кацуко-сан. Карманный стратег канцлера. Высокая, слегка сутулая женщина: по крайней мере, сидя, она гнула спину. И еще — ей не шел китель, даже при всей властности лица и при всем ее жестком взгляде. Сейчас этот взгляд очень уверенно снимал с меня стружку.
— Александра. Интересно, — сказала Трее и сняла очки. — У тебя довольно удачные фотографии.
Что? Какого черта?!
— Взгляд они не передают, а так — все удачно, — подвела итог войд-коммандер. — Даже глупо говорить, что я тебя такой и представляла.
— Представляли? — тупо переспросила я.
Трее встала. Она почти на голову выше меня и вообще — женщина видная, во всех выдающихся смыслах. Заодно сдуло сутулость. Войд-коммандер застегнула верхнюю пуговицу кителя и указала на койку.
— Садись. Я выпросила свидание с тобой не для глупых вопросов.
«Выпросила». Я села, отметив, что Кацуко-сан не любит перин: мне было твердо и неудобно даже после черт-те скольких часов на полу камеры.
— Мне очень хотелось посмотреть на человека, который ушел от «Тени». Пусть даже на «Телесфоре», но ушел.
Трее оперлась спиной на стену напротив койки и сложила руки под грудью.
— Ты в некотором роде знаменитость.
— Знаменитость?
«Проклятье. Я повторяюсь».
Войд-коммандер вдруг сделала широкий шаг вперед и щелкнула у меня перед носом пальцами. Я дернулась — но только мысленно. Черт, это было быстро — не поспешно, а именно быстро.
