Филипп Палмер - Ничейный космос
Можно поучаствовать в Акциях гнева, расколовших Сан-Франциско в 2032-м, узреть, как над городом вырастает ядерный гриб, и осознать, что миру конец.
Новые мозговые имплантаты позволяли заниматься сексом с прекраснейшими людьми Вселенной. Можно было предаться разврату одновременно с пятью шлюхами с планеты Эрос или вообще создать себе идеального любовника из фрагментов.
Кино- и видеоматериалы, данные археологических раскопок, книги, журналы эпохи двадцать первого века — все это у нас имелось. С нашими ресурсами и возможностями можно было побыть фараоном или жрецом, который этого фараона мумифицирует.
Воистину, то был нердовский рай.
Ребусом правила коллегия ученых, возводивших информацию чуть ли не в ранг божества. Мы жили с ее продаж и с того, на что ее обменивали. У нас на станции, например, нельзя было воспроизвести мед, духи, марочные вина, ковры, предметы искусства, но все это нам подвозили торговцы.
На Ребусе меня встретили тепло, ведь я в некотором роде тоже ученый, к тому же книга «Ты — бог» там имеет культовый статус. Однако мне в этом обществе отвели конкретное место — не в самом низу лестницы; но идеи, соображения, какими бы яркими они ни были, доводились до главных академиков посредством Доски объявлений. Все до единой мысли рассматривались тщательным образом, и все же нами правили.
Я задыхалась, вновь оказавшись в середине иерархии общества. Работу мне дали творческую, но меня будто отбросило назад во времени — в тот период, когда я была девочкой Леной, книжным червем, буквоедом, зубрилой, застенчивой и одинокой. Мои коллеги шутили иронично и сухо; никто из них меня не боялся, не обожал. Никто даже не испытывал уважения к моему прежнему статусу Президента человечества.
Я таки умудрилась завести романчик с главой архива, профессором Макайвором. У него была гладкая старческая кожа и голос, похожий на звучание фагота, которым он играл как хотел. Я искусно льстила ему, предлагая разделить со мной мечты о великом — создать Вселенский архив, который бы содержал комментарии ко всем знаниям — от Платона до Швеггера. Любовничек посмеивался.
Из затеи ничего не вышло. Истинной страстью Макайвора была сортировка существующих данных: он складывал их и так, и сяк, в алфавитном порядке, в хронологическом… Однако своего в дело он привнести не мог. Даже любовью он занимался, не выходя за рамки проверенных средств физической стимуляции половых органов. Макайвор никогда не забывался в сексе, не отдавался порыву чувств. Да что там, он и не жил вовсе.
По вечерам мы обычно читали вместе, играли в компьютерные игры. Физическая близость — та, что была между нами, — вполне удовлетворяла потребности моего тела, когда мне хотелось быть рядом с мужчиной, ловить его дыхание, ритм сердца. Но если говорить об устремлениях, жизненных целях — мы с тем же успехом могли быть и порознь.
Мы ужинали и за едой разговаривали. Занимались любовью и во время — и после — соития льстили друг другу. Потом уединялись на своих островках размышлений, пока не приходило время для сна.
А снилось мне нечто невероятное: миры, где жидкая плоть растекается по бугристой земле.
Мне снилось, будто мои глаза могут обращаться вовнутрь черепа и видеть мысли, словно кинофильм. Во сне я пребывала у себя в утробе, сосала грудь у себя-матери. Уменьшалась, распадалась, пока не становилась капелькой слюны на губах своего ребенка.
В другом сне мы с Томом обедали в пивной на Олд-Кентроуд. Том носил кожаную летную куртку, а в зале были развешаны трупы бандитов, от которых мы избавили мир. Время от времени официант подносил на тарелке кусочки еще не остывшей плоти кого-нибудь из злодеев, а профессор Макайвор играл на рояле, постукивая по клавишам оголенными костяшками пальцев.
Но каждый сон заканчивался одинаково — меня привязывали к стулу, готовя для поджарки мозгов. В этот момент я просыпалась оттого, что колола себя в ногу булавкой, привязанной к пальцу. Да, я натренировалась делать так, дабы не испытывать вновь тот ужас. Наверное, потому все сны и были такими яркими и почти не отличимыми от яви. Однако стоило подкрасться кошмару об экзекуции, я будила себя. Просыпалась, помня каждую мелочь прерванных грез, а потом вновь засыпала.
По утрам простыни были в крови, а ноги — в следах от уколов. Зато кошмары удавалось держать на привязи.
Как планета Ребус совершенно неинтересен: низкая гравитация — такая, что нет животных, только птицы; из растений — зерновые да используемые в медицине дуб и вяз. Ландшафт совершенно плоский.
Случались, однако, бури — ураганы-убийцы, они бушевали, как Большое Красное пятно на Юпитере.[24] Люди строили себе подземные убежища; птицы перед бурей опускались на поверхность. А ветра проходили по Ребусу, словно воздушные косы, уничтожая деревья и, как ни странно, жилища.
После ураганов мы покидали убежища, ожидая, пока прекратятся пылевые дожди и восстановится равновесие.
В целом, климат на Ребусе умеренный, как и характер его обитателей. Я заметила, что стала разговаривать спокойно, монотонно — так подсознание отреагировало на жизнь в хранилище знаний размером с планету.
Спасение я обрела в телевизоре. Стоило Макайвору отлучиться, как я бросалась к «ящику», жадно просматривая одну за другой мыльные оперы, привезенные Второй волной колонистов. Я могла шесть часов кряду просидеть перед теликом, мне нравилось все: кино, сериалы, реалити-шоу, передачи из арт-салонов — с экрана или в виртуальной реальности, не важно.
Новости я смотрела не менее жадно. Я знала все о войне в секторе 0 между двумя негуманоидными цивилизациями: хиби-джиби и искринцами, обитавшими на соседних планетах. Хиби-джиби дышали кислородом, питались падалью и были чрезвычайно быстрыми, юркими, а искринцы, напротив, дышали углекислым газом и вели хищнический образ жизни, умели летать и били свои жертвы электрическим током, который вырабатывали их тела. Эти две расы даже не знали друг о друге, пока кучка лоперов не решила колонизировать их планеты. Солнце (цефеид) той системы оказалось для лоперов чересчур жестким, и они полетели себе дальше, однако семя-идея было посеяно — две расы узнали о возможности космических путешествий.
Земляне, естественно, следили, не угрожает ли конфликт их планете. А хиби-джиби с самого начала создавали пушку, способную пробить насквозь планету искринцев (лоперы назвали ее Медным тазом). Искринцы же задумали вырастить некоего суперискринца, который бы совместил в себе энергию множества искринцев и в одном самоубийственном рейде уничтожил бы самих хиби-джиби и их планету.
Получился такой абсурдный конфликт правой и левой рук. СМИ следили за ним, не упуская деталей. Я даже могла поименно назвать всех генералов и вождей хиби-джиби, в лицо узнать членов командного состава искринцев, пусть искринцы и похожи, словно однояйцевые близнецы.
Однако вскоре напали на Землю, и я переключилась уже на это реалити-шоу. (Искринцы, кстати, победили, став одной из самых страшных из путешествующих по космосу негуманоидных рас, а хиби-джиби деградировали до неразумной и удивительно широко распространенной чужой формы жизни).
Но вернемся к Земле. О, что за чудо — сплошные бойни, реки крови! Давненько новости не баловали меня такой вкуснятинкой. И подумать только: все это устроил мой сын.
Моих коллег война восхитила не меньше: множество световых лет до нас, а мы следим за ней в прямом эфире через Квантовые бакены, да еще умудряемся навариться на этом, выпуская прекрасно отредактированные документальные фильмы на DVD. Мы поражались, как армии наемников удалось захватить колыбель человеческой цивилизации.
Питер действовал, словно акула, заплывшая в бассейн с людьми. Его флот прошел множество битв, солдаты закалились в боях с чужими и имели оружие, изготовленное на заказ.
Битва на орбите Земли затмила собой величайшие сражения в истории планеты: горели суда, астероиды запускались в противника, будто снаряды из катапульт, лазеры вспарывали утробы космических станций, разваливая их на пламенеющие осколки.
Корабли Питера обрушили огонь на Землю прямо с орбиты. Ракеты с производными напалма и кислот рвались в атмосфере, так что птицы потом еще долго не поднимались в небо. Леса буквально кипели, варились, будто зеленый бульон. Моря и океаны покрыла пленка зеленой слизи.
Луну взорвали термоядерными зарядами, и осколки направили на Северную Америку и Австралию. Ущерб получился небольшой, но психологический эффект был огромен.
Затем на дно Атлантического океана отправили ракету, которая, взорвавшись, подняла такой водяной вихрь, что он чуть не достал до небес. Цунами смыли дома по всем побережьям Атлантики.
Питер даже хотел наводнить Землю жабами и саранчой, а затем пустить голограмму четырех всадников, но отказался от этой затеи. Вторжение и так получилось похожим на конец света. Повсюду царила паника, совершались самоубийства, армии складывали оружие.
