Геннадий Прашкевич - Великий Краббен (сборник)
«Обвиняемый, почему вы начали стрелять в своего приятеля?»
«Я решил, что это лось».
«И когда вы поняли, что ошиблись?»
«А это когда он начал отстреливаться».
Не знаю, что там и как, но Петров перепрыгнет пропасть.
Туман в ботинке
Учкудук.
Сухой ветер.
Отвесное солнце.
Песок, прикрытый редкими кустиками ферулы.
Раскаленные камни. Бирюза, каракурты в выработанных жилах.
Дом геолога Сени Шустова стоял в поселке самым последним. Сразу за домом начинались пески пустыни Кызылкум. К девяти утра температура в тени поднималась до сорока. Вертикально поставленные листья серебристой джидды не давали тени, по горизонту, как в приключенческом фильме, прогуливались два-три темных смерча. Они грациозно изгибались то в одну, то в другую сторону. Можно было часами следить за их таинственными танцами.
В далеком городе Вильнюсе у Сени Шустова жил друг.
Звали друга Римантас Страздис. В студенческие времена Сеню и Римаса таскали на допросы по одному и тому же делу – запрещенная литература. Но потом у Римаса жизнь наладилась. Он уехал на родину и начал преподавал в Вильнюсском университете, откуда в сорок восьмом его отца, известного историка, увезли в Сибирь за «идеализацию средневековья времен великих князей Гедиминаса и Витовта».
Только с Римасом Сеня и поделился сущностью сделанного им открытия.
В результате многолетних размышлений Сеня пришел к выводу, что планета Земля – это вовсе не остывающий сгусток бездушной мертвой материи, а живое, сильно чувствующее космическое существо. И чем сильней мы ее травим ядохимикатами, обезображиваем великими стройками и величественными каналами, сотрясаем взрывами бомб, тем сильнее она нервничает: насылает на людей цунами, сносит ужасными оползнями и лавинами поселки и города, сдергивает с орбит спутники и самолеты, выплевывает потоки вулканической лавы, истерично дергается в конвульсиях чудовищных землетрясений. Короче, как всякое нормальное живое существо, планета Земля находится в состоянии перманентной войны с человечеством.
Не хотели ждать милостей от природы, вот вам и прилетело.
Как ученый, Сеня Шустов не мог с этим смириться.
На старом служебном газике в свободное от работы время он гонял за смутный горизонт, за танцующие столбы смерчей – к Черным останцам. На Земле, знал он, не так уж много по-настоящему диких и древних мест. В этом смысле Черные останцы выглядели совсем дикими и древними. В плотных темных породах, обожженных свирепым пустынным солнцем, таились многочисленные допотопные тайны – безмолвный отзвук схваток трилобитов с первыми хищниками, робкий шелест первых голых растений, еще не окончательно утвердившихся на илистой суше, ну и все такое прочее. Впрочем, для Сени Черные останцы были интересны другим. Здесь, в температурном аду, он доводил до совершенства, до немыслимой точности выведенную им научную формулу, способную уберечь человечество от самых разных стихийных бедствий и катастроф.
Заканчивая письмо, полное научных выкладок, Сеня не забыл указать Римасу адрес небольшого ведомственного пансионата, расположенного в старинном русском городке на реке Великой, куда Сеню Шустова отправляли на отдых. «В связи с общим переутомлением». Местные пастухи, перегоняя по пустыне горбатых бактрианов и еще более горбатых дромадеров, не раз замечали под мрачными скалами Черных останцев Сеню Шустова.
А главное, слышали.
Черные скалы. Сумеречные пески.
А на фоне выжженного латунного неба под растрескавшимися скалами – страстный геолог. Ужасной своей целеустремленностью он напоминал пастухам какого-то средневекового монаха.
От безумной жары балдели черепахи. Медлительно пробираясь в песках по каким-то своим непонятным делам, черепахи упирались лбами в случайно вставший на их пути камень и подолгу перебирали конечностями, буксуя все в тех же песках, как маленькие плоские сковороды. Не доходило, что неожиданное препятствие можно обогнуть. А маленький геолог Сеня Шустов, расставив ноги, целеустремленно вставал прямо под страшными ненадежными, во многих местах растрескавшимися скалами и, выбрав самый неожиданный момент, выпаливал из ракетницы в нависавшую над ним каменную стену.
Грохот, гром. Шлейфы рыжей сухой пыли. Лавина прогретых камней срывалась со стен, чудовищный камнепад, высекая искры, катился с грохотом на Сеню.
– Бре-е-е-ежнев… жеребец!
Резонируя с рушащимися вниз камнями, мощный выкрик Сени Шустова (то есть внезапно высвобождаемая им латентная энергия) сотворял истинное чудо.
Чудовищная лавина замирала. Какое-то время еще слышался шорох осыпающегося песка, но потом и он растворялся в безумии раскаленной тишины.
Не забывайте, что на дворе стоял 1981 год, как сейчас говорят, самый пик застоя. Это только лягушка Басё, прыгнув в старый пруд, будила вековую печаль, а в гигантской империи…
В современной научной литературе, объяснял Сеня свое открытие далекому литовскому другу, не раз отмечался тот странный факт, что незадолго до землетрясения даже самые дурные собаки начинают выть, а коровы мычать, а ослы прямо заходятся в истеричных воплях, ящерицы и змеи выползают на плоские поверхности, короче, каждый живой организм в меру своих сил и возможностей пытается выразить переполняющие его чувства.
И дело не в слепом инстинкте. Животные повинуются каким-то неизвестным, скрытным, но явно существующим законам, стараются обратить скрытую энергию своих организмов на грозящую смертью опасность.
Правда, делают они это вразнобой. А вот если бы вместе…
Необыкновенную свою формулу Сеня Шустов вывел эмпирически.
Он много раз рисковал жизнью под Черными останцами, перебирая ряд самых известных имен – от Иуды до Чингисхана, от Македонского до Цезаря, от Торквемады до Ленина. Он хотел устрашить природу. Если Земля – живое космическое тело, найти управу на нее можно. Он здорово рисковал, пока, наконец, не вышел на указанный выше звукоряд. И теперь был убежден: если за какую-то там секунду до самого катастрофического землетрясения, за малое время до сдвига тектонических плит все коровы Земли, все её петухи, собаки, лошади, овцы, а с ними, понятно, люди смогут враз, одновременно прокукарекать, пролаять, промычать, проржать, проблеять, проорать главную составляющую его формулы – «Бре-е-е-ежнев… жеребец!», – самое страшное стихийное бедствие сразу отступит…
Но местные пастухи этого не знали. «Ваш этот снова кричал, – сочувственно докладывали они парторгу Геологического управления. – Он сильно кричит. Верблюды бледнеют».
Парторг был умница, он все про всех знал.
«Даже верблюды?» – понимающе переспрашивал.
«Даже верблюды».
«А чего кричит-то?»
«Болеет, наверное», – осторожно отвечали пастухи.
На том беседа и заканчивалась. А Сеню вызывали на ковер.
– Ты, Семен, человек беспартийный, – прямо говорил ему парторг. – Закатать строгач тебе не могу. Выгнать из партии тоже. Но ездить к Черным останцам тебе не надо. Ты там так кричишь, что пастухи боятся. Лучше читай вслух «Историю КПСС».
И спросил:
– Сколько лет не был в отпуске?
– Лет пять. Может, шесть.
– Ну вот. Я так и знал. Горим на работе. Переутомление. К тому же Солнце… Читал труды лжеученого Чижевского?.. – Ответа парторг на всякий случай не стал ждать. – Под Солнцем усталость быстро накапливается в организме. А за усталостью что следует? Правильно. За усталостью следует переутомление, а за ним – потеря контроля. Так что, Семен, подавай заявление. Мы подыскали для тебя один тихий пансионат. Вернешься в Учкудук другим человеком…
– …и пастухи к тому времени отойдут, – добавил парторг загадочно.
Сеня согласился. Что не соглашаться? Нужный звукоряд он уже нашел. Осталось оснастить открытие убедительным математическим аппаратом. Поэтому без всяких возражений он улетел из Учкудука в Ташкент, а оттуда в старинный русский городок на реке Великой.
Пансионат Сене понравился.
Светлая комната, телефон с выходом на междугороднюю линию.
Правда, удобства во дворе, зато почти полное отсутствие скорпионов. Бегали по столу тараканы, но грех врать, не ядовитые, да и бегали чуть ли не с силурийских времен. Двери, окна всегда открыты, Сене надуло флюс. Все равно он был счастлив. Днем в тени своей комнаты разрабатывал математический аппарат, а вечером бежал на берег старинной русской реки Великой еще и еще раз проверять эффективность найденной формулы. Римас, кстати, открытие оценил, но в ответном письме просил Сеню не торопиться. Даже указывал на опыт великого Чарльза Дарвина, как известно, годами тянувшего с публикацией своей знаменитой работы. Да и опубликовал Дарвин её только после того, как ему стали наступать на пятки. У нас наступать на пятки не будут, пытался объяснить Римас Сене, у нас сразу оторвут яйца.
