Илья Стальнов - Нереальная реальность
– У меня раньше были прыщи.
– Правда? – обреченно вздыхает Лаврушин.
– Да, здесь, здесь и – здесь, – неприлично оттягивает она вырез. – Но я мылась «Клеросилом». А она не мылась, – кивает на подругу.
– Заметно.
Они горланят хором:
– Ты не мойся больше мылом. Забавляйся «Клеросилом». Бай-бай, прыщики…
Пять минут спокойствия. Тук-тук. Лучащийся человеколюбием субъект извлекает из твидового пиджака пластмассовую бутылочку, отодвигает хозяев, целеустремленно мчится в туалет и начинает чистить унитаз, приговаривая:
– Даже в чистом унитазе остаются бактерии. Только «Диди сэвэл» обеспечит настоящую чистоту. Если после него вы увидите там хоть одну бактерию, я слижу ее языком.
Тук-тук:
– Новая зубная щетка с бензоприводом – и вашими зубами можно будет перекусывать сталь!
Тук-тук:
– Раньше мои волосы были безжизненными и ломкими. А теперь я мою их новым бальзамом-ополаскивателем «Проктер энд Гэмбл», и вы не вырвите их и трактором.
Не пускать их было невозможно. Они были настырны, как иеговисты-агитаторы, и взяли за правило – не отступать и не сдаваться. Да и отшивать их было просто опасно. Когда Степан заорал на одного посетителя, что ему не нужно такое дерьмо, как «Мулинэкс», тот, удивленно вытаращившись, хлопнулся в обморок и пролежал в нем до приезда «скорой». Отказом или грубой репликой в отношении предлагаемого товара здесь можно было угробить. Поэтому приходилось выслушивать все это. Голова болела, и иногда хотелось кого-нибудь пристрелить, но – мечты, мечты…
Впрочем, после всех прошлых переживаний друзья чувствовали себя здесь относительно комфортно. Хотя бы никто ни за кем не гнался, никого не резали, мертвецы и маньяки не тревожили ночной сон, гестаповцы и милиционеры не орали: «Цель заброски, явки?»
И все было бы хорошо, если бы…
Они вышли на прогулку и неторопливо шли вдоль Липтон-стрит. Они с успехом отбились от десятого агитатора, предлагавшего средство против вшей, клопов и соседей.
– Смотри! – воскликнул Степан.
По Липтон-стрит неторопливо, проехал длинный черный лимузин. Он был похож на вышедшую на охоту боевую субмарину, которая нащупывала пеленг. Только пеленг был пока нечеткий. Иначе человек в черном плаще понял бы, что те, кого он искал – рядом. Рукой подать.
Машина притормозила, и у друзей, метнувшихся за киоск назеты «Аргументы и факты», упало сердце. Но машина, набирая скорость, двинулась вперед и свернула на Нескафе-авеню – бывший проспект МММ.
– Я бы на вашем месте поспешил, – послышался сзади знакомый голос.
Он принадлежал человеку в синем плаще.
– Опять вы? – воскликнул Лаврушин, оборачиваясь и унимая дрожь.
– Вы наблюдательны, – усмехнулся человек.
– Куда спешить?
– Искать Большого Японца.
– Мы не нашли его в Караван-сити.
– Обстоятельства. Он должен был бежать. Враг силен. Он становится сильнее и сильнее.
– Какой враг? Что происходит?
– Холод сковывает все большие пространства.
– Кто вы? Кто этот болван в черном со сворой шавок?
– Я бы не отзывался о нем так непочтительно. Часто выпущенное слово не вернешь.
– Что он к нам привязался?
– На все в мире есть причины. А для того, чтобы он тратил на вас время, причина должна быть серьезная.
– Но кто он? – не отставал Лаврушин – для него человек в синем плаще был хоть какой-то надеждой разобраться в происходящем.
– Поймете. Все поймете.
– А зачем мы нужны вам?
– И это вы поймете.
– И если мы нужны вам, то почему вы просто не поможете? – встрял Степан.
– Мы помогаем. Путать следы вашим преследователям – это нелегко и опасно.
– А нам что теперь? – с отчаяньем в голосе вопрошал Лаврушин.
– Здесь становится опасно. И холодно. «Пианино». Только вы можете помочь себе.
– А когда…
– Все. Хватит вопросов. Я и так сказал больше, чем должен.
Незнакомец взмахнул плащом, так что опять показалась рукоять меча, обернулся и размашистым шагом направился прочь. У друзей было чувство, будто их беспардонно надули.
* * *
Проснулся Лаврушин от утробного урчания.
– Что за черт, – он заворочался, с неохотой разлепил веки и увидел молодую японку, неистово пылесосящую номер.
Степан тоже открыл глаза и спросил, может, грубее, чем следовало:
– Что вам здесь надо?
– Пылесос «Филипс», – воскликнула японка, не обращая внимания на вопрос.
– Как вы сюда попали?
Японка по-восточному загадочно и многообещающе улыбнулась.
– Вы не смотрите, что он маленький, – сообщила она, продолжая пылесосить.
– Что вы делаете в нашем номере? – наконец возмутился и Лаврушин.
Японка улыбнулась еще более загадочно.
– Маленький, маленький, а мощный, – заворковала она, и направила трубу пылесоса в сторону Лаврушина.
Одеяло слизнуло сразу – оно всосалось в трубу пылесоса, который жадно и противно чавкнул.
Лаврушин почувствовал, что его подхватывает воздушный поток. Уцепился за кровать мертвой хваткой.
– Мощный, мощный. И страшный, – голос японки грубел, в нем появлялись жестяные нотки. И лицо гостьи заострялось, глаза наливались желтизной, кожа зеленела.
– А-а, – заорал Лаврушин.
И набалдашник на конце пылесосовой трубы оскалился острыми кривыми зубами, с которых капала густая слюна. Зубы лязгнули. Из-за них вывалился отвратный, покрытый пупырышками и язвами со спекшейся кровью длинный, как галстук, язык.
Степан расширенными глазами смотрел на происходящее, не в силах пошевелиться. На него нашло противоестественное оцепенение, руки-ноги стали ватными, а голова гудела под стать пылесосу.
Из коридорчика выступила фигура.
Как не узнать это длинное черное пальто? Как не запомнить эти очки? Как забудешь этот котелок? И адскую псину у его ног тоже не забудешь!
– Убей их, Фрэдди, – равнодушно проскрежетал незнакомец в черном.
– Вам будет хорошо, – прорычала «японка», окончательно трансформировавшаяся в Фрэдди Крюгера. Щелкнули пальцы-ножи, пылесос взвыл, становясь чем-то живым, скользким, тошновнотворно противным и жадным, как стая не кормленных целую зиму волков.
– Что за мир? Ничтожества возомнили себя способными менять положение вещей, – усмехнулся незнакомец в черном.
Стены комнаты бугрились, покрывались плесенью. С потолка по ним стекало что-то гнойное.
– И ничтожества удивляются, когда приходит расплата, – продолжил незнакомец.
Лаврушина потоком воздуха почти сорвало с кровати. Он держался за нее одной рукой, да и то пальцы уже соскальзывали. Перед ним была оскаленная пасть полуживого пылесоса. Пылесосовы зубы лязгнули около пятки, едва не оттяпав кусок.
Бух, бух, бух…
Лаврушин встряхнул головой. Подушка была мокрая от пота. Он лежал все на той же постели. Но на нем было скомканное одеяло – то самое, которое пропало в чреве «Филипса». В дверь настойчиво колотили.
Степан тоже проснулся, глаза его были расширены.
– Фрэдди? – только и произнес Лаврушин.
Степан молча кивнул.
Лаврушин оделся и пошел открывать.
За дверью стоял мужчина со щеткой под мышкой и с охапкой продуктов. Он бесцеремонно шагнул в прихожую.
– Я сейчас все покажу, – уведомил он, как само собой разумеющееся.
Бац – диетические яйца вдребезги, расплываются желто-белым содержимым на ковре. Буль – кетчуп на них, красный, острый. Сверху лучка и малинового сиропа. Еще чуток маслица. Готово!
– Чудо щетка. Я на ваших глазах съем все это, если она не уберет дочиста, – заявил пришелец.
– Ты не представляешь, как мы тебя рады видеть, – воскликнул Степан.
– Ага, – обрадовался продавец и начал собирать чудо-щетку.
Он был занят своей работой. И не обращал внимания на постояльцев.
– Что делать, что делать? – бубнил Лаврушин.
– Теперь все ясно. Крюгер и «черный» работают в одной связке.
– Факт.
– Кроме того, Крюгер скачет из измерения в измерение, как кузнечик. Теперь не поспишь, – вздохнул Степан, который любил хорошенько поспать – не меньше чем со вкусом почревоугодничать.
– Спать будем по очереди, – выдвинул идею Лаврушин.
– Они засекли наше местоположение. Не получилось с нами во сне, заявятся наяву, – Степан подошел к окну, поглядел вниз. И застыл.
– Что ты там, тень покойного Ельцина увидел? – спросил Лаврушин.
– Посмотри!
Внизу перед входом в здание стоял на стоянке длинный лимузин. А к отелю шел черный человек в сопровождении своей псины.
– Нашел он нас, Лаврушин! Надо уматывать из измерения.
– Я не готов.
– Не вопрос. Значит, нас сожрут.
– Бежим из номера.
– Без толку! Они унюхали нас.
– Итак, господа, эта щетка… – зудил гость, не обращая внимания на кипящие вокруг страсти.
– Вот что, Рихтер наш ненаглядный. Бери свою штуковину и наяривай, – Степан сунул в руки Лаврушину «пианино».
Тот сел в кресло. Взял инструмент. Пальцы дрожали и не слушались.
