Илья Стальнов - Нереальная реальность
– Не из ваших, – согласился Лаврушин.
– И не из нашего измерения, похоже.
Немая сцена…
* * *
Когда неожиданности сыпятся на голову, как зерно из комбайна, то даешь себе зарок – ничему не удивляться. Но тут же тебя огорашивают так, что ты стоишь и ловишь ртом воздух.
Когда к Лаврушину вернулся дар речи, он выдавил:
– В смысле – не из вашего измерения?
– Да вы садитесь, сеньоры.
Лаврушин примостился на табурете, с которого смахнул мусор. Степан устроился на лавке. Он морщился, ловя запах варева.
– К старой Люсии пришли. И правильно, сеньоры. Зельица приворотного не надо?
– Нет, – замахал руками Лаврушин.
– А зря. Хорошее зелье. Чем ухаживать за дамой, подсыпал зельица – и она у тебя в кармане. Но если отравить кого – это не по моей части.
– Нам надо кое-что узнать.
– И чего узнать?
– Большой Японец.
– Большой Японец, Большой Японец, – забормотала старуха, продолжая вертеть ложкой в отваре. – Большой Японец. Тьфу, вспомнила.
– Знаете?!
– Слыхала. В Ла-Бананосе он.
– А где именно?
– Ох, не знаю… Вам, конечно, тут все незнакомо. Вы же из другого измерения.
– Да с чего вы взяли?
– А то не видно? Эх, добрая моя душа. Люблю людям помогать. Направлю-ка вас к моему амиго – дону Рубакису. Я ему так одну богачку приворожила, всю жизнь вместе прожили. Как голубки, – слеза покатилась по ее щеке.
– Если не затруднит. В долгу не останемся.
– Вижу в вас честных сеньоров… А как там в пространствах насчет мобилизации? Ничего не слышно?
– Чего?
– Мобилизации… Я-то стара стала. Да и не нравится мне все это. Не по моей части.
– А кто мобилизует?
– Вы ничего не знаете? Везет… Записывай адресок-то.
В ворохе бумаг и счетов в углу удалось найти золотой «Паркер». Степан записал адрес. Лаврушин положил на столик со снадобьями сто долларов.
– Большие деньги, – покачала головой донна Люсия.
– А, – махнул рукой Лаврушин.
– Очень большие деньги.
Купюра исчезла в тряпках.
– Автобус до Ла-Бананоса завтра в семь утра, – сообщила напоследок старуха.
Ночь друзья провели беспокойную. Спали по очереди, ожидая, что опять заявится Фредди со своим дурным юмором. Каждый бодрствующий в напряжении смотрел на друга, пытаясь не проморгать признаков начала стычки в загадочных глубинах сна со злобным властелином сновидений. Но, похоже, Крюгер потерял след…
* * *
– От донны Люсии? – спросил дон Рубакис – тучный мужчина с пышными усами, по большей части лысый, а где не лысый – там седой. Растительность будто перекочевала с его головы на руки и грудь. Он был в белом костюме и с револьвером за поясом.
– От нее, – кивнул Лаврушин, ожидая, что их сейчас выкинут вон.
– Ах, донна Люсия, – взор дона Рубакиса затуманился воспоминаниями. – Ах, молодость… Как же, как же. Я обязан ей всем. Где вы остановились?
– Пока нигде. Найдем тихий отель, – сказал Степан.
– Ни в коем случае! У меня большой дом. У меня большая семья. У меня много гостей. Еще двое не помешают.
– Вы любезны.
– Нет, это вы любезны, что согласились быть моими гостями.
– Но наша любезность ни в какое сравнение не идет с вашей, – решил поупражняться в политесе Степан.
– Что же, – согласился дон Рубакис. – Наверное, так и есть.
После того, как друзья расположились в гостевой комнате, их снова пригласили к хозяину дома в просторную залу с камином.
– Вы что-то говорили о своих делах? – рассеянно осведомился он, теребя золотую с бриллиантом заколку пальцем, сдавленным массивным рубиновым кольцом.
– Вы ничего не слышали о Большой Японце? – спросил Лаврушин.
– Нет.
– Он же Змеевед. Он же Великий Чак.
– Не слышал, – Дон Рубакис указал на стаканчики с виски. – Угощайтесь.
– Он очень нужен нам, – жалостливо произнес Лаврушин.
– Ну что же. Если он в городе, мы найдем его…
Они выпили с хозяином дома. Тот занял у них каких-то полтора часа разговорами о своих домашних делах, который были куда запутаннее, чем все тайны мадридского двора за все столетия его существования.
Так началась жизнь друзей в доме дона Рубакиса.
Дом действительно был большой, трехэтажный, с бесчисленными комнатами и походил на проходной двор. По нему все время слонялись какие-то люди, от которых начинало рябить в глазах. Среди них были молодые и не очень. Были типы с внешностью героев-любовников, коварных искусителей и простецкие наивные парни с голубыми глупыми очами. Были толстые матроны и нежные юные создания, напоминающие несорванный цветок. В общем, много кто был. И все без устали, без продыха, без остановки выясняли отношения. И интриговали.
Лаврушину и Степану отвели комнату на втором этаже, из нее двери выходили на балкончик, а оттуда открывался вид на огромную гостиную с диваном, несколькими креслами и бесчисленными кадками с различными растениями. Эта гостиная была вечным Ватерлоо – полем нескончаемой битвы. А белый мягкий диван был бруствером, на нем кипели жестокие схватки, разгорались безумные страсти.
Стены были тонкие, и все происходящее было слышно прекрасно – достаточно было выглянуть через прозрачную дверь, чтобы стать свидетелем происходящего внизу. Так что друзья были вынуждены выслушивать все!
Через некоторое время они начали ориентироваться в местных интригах.
Итак, любимая тема разборок – кто чей отец. Все обитатели дома были помешаны на этом вопросе. Кто их настоящие отцы – этого не знал почти никто из обитателей. То ли такой бардак царил тут, то ли действительно собрались исключительно сиротствующие при живых папашах бедолаги.
В гостиной – молодой сеньор и сеньорита лет сорока.
– Если ты дашь мне сто тысяч долларов, я скажу, кто твой отец? – нагло ухмыляется сеньорита.
– Как смеешь ты, подлая?
– Смею. Я сделаю все ради денег…
В гостиной мальчишка лет двенадцати с пожилым мужчиной, похожим на крестного отца итальянской мафии и одновременно на старого развратника. Смахивая слезу «мафиози» извещает:
– Педро, я знал твою мать.
– Ты мой отец?
– Нет, я не твой отец.
– А кто мой отец?
– Твой отец умер, когда тебе было три дня. Он был бродягой.
– Ты лжешь. Я не вынесу этого!
– Мужайся…
Второй вечный вопрос и камень преткновения, помассивнее стоунхенжевского мегалита – кто чья мать. В гостиной тот же «крестный отец» – на этот раз с молодым человеком, с которого недавно требовали сто тысяч.
– Она моя мать, – орет молодой человек, бия себя ладонью в грудь, по щекам катятся слезы.
– Нет. Она тебе чужая женщина.
– Я застрелюсь?
– Ха-ха-ха. А я получу все наследство.
– Я тогда застрелю тебя.
– Ха-ха-ха. И отправишься в руки палача за убийство. Я все продумал…
Третий блок проблем – ревность и измены.
Две дамы.
– Подлая разлучница, ты не хотела нашего счастья с Леонсио!
– Да, я не хотела твоего счастья с Леонсио!
– Но почему?
– Потому что твой отец обесчестил мою бабушку!
– Ах.
– На моей груди змеей взросла месть. И вот я нашла для нее повод.
– Ах…
Четвертое – дележ наследства. Делили имущество какого-то дедушки, лежавшего на третьем этаже под капельницей. Все не могли дождаться, когда он отдаст концы. Ждали, правда, куда с меньшим напряжением, когда отдаст концы и хозяин дома дон Рубакис, но тот пока выглядел здоровым, так что эта тема была не так актуальна.
Те же две женщины в гостиной. Одна истошно орет:
– Он завещает все мне.
– Нет, мне!
– Нет, не тебе. Ты лгала ему всю жизнь!
– И поэтому заработала все это. И получу наследство старого негодяя!
К своему удивлению Степан и Лаврушин на следующий день увидели в гостиной своих старых знакомых – Хуана и Хуаниту.
– Интересно, он обесчестил ее, как обещал в лесу? – с интересом спросил Степан.
– Вряд ли. Она все так же чиста и невинна, – ответил Лаврушин.
В общем, скучать не приходилось. Конечно, если не считать того, что сами разборы были невыносимо скучны. Только и слышно:
– Мы отсудим у него фазенду…
– Он больше не увидит своего имени в учредителях компании…
– Я продам документы…
– Я отомщу ему за позор…
– Он не увидит нашу малютку…
Эти люди не уставали грохаться в обмороки. Иногда они пытались вешаться и стреляться, так что Степану с Лаврушиным приходилось бежать вниз и вытаскивать их из петли. Горели синим пламенем какие-то фирмы и компании. Но потом выяснялось, что они вовсе не сгорели. Люди из ничего зарабатывали миллионы, но потом они же, будто забыв, куда их спрятали, приходили побираться и просить денег на еду, поскольку они голодают. Все здесь было наперекосяк, по-глупому.
И все друг другу врали. По крупному, по мелочам, средне – ни так, ни сяк. Ежедневно и еженощно. Врали без устали. Полезно или бесполезно. От этого вранья возникали постоянные недоразумения. Если бы они все сели однажды вечерочком и поговорили по душам, то им жилось бы куда легче. Но легче здесь жить никто не хотел, а все мечтали только об одном – запутать и без того донельзя запутанные отношения.
