Олег Ерохин - Властелин Галактики. Книга 2
Коварство этого совета, поданного Эспару, заключалось в его кажущейся несомненной ценности. Эспар мечтал быть Первовластным Господи shy;ном Мегала, а не просто одним из полутора сотен глав мегалийских кланов. Его отец был Первовластным, как же ему не сделаться Первовластным? Первовластный Господин Мегала избирался главами кланов.
“Если бы не горб…” – сетовал Эспар. Косметическая операция являлась слишком низменным способом избавления от физического дефекта, способом, не заслуживающим уважения, тогда как нахождение семечка трилистника и получение от него физического совершенства считалось знаком блистательной избранности. Кроме того, была еще Виолана. Жена Эспара, взятая им из бедного рода, слыла красавицей, и временами он в ее присутствии ощущал свою ущербность с удвоенной силой. Семечко трилистника, очевидно, и в отношениях с женой могло бы неплохо помочь Эспару.
Одну важную деталь уяснил Эспар с самого начала, скорее, на нее ему указал тот же самый советчик: Эспар должен был непременно найти семечко. Найти, а не купить. Если бы он купил семечко, опустошив казну, вослед его красоте простые мегалийцы стали бы плеваться, и ни о каком избрании его Первовластным тогда бы не могло идти и речи.
Момнон, воспитатель Эспара и старейшина одного из богатейших мегалийских родов, должен был что-то придумать, как-то отвлечь Эспара от тягостных мыслей, посоветовать начать войну с каким-нибудь из кланов в конце концов, но Момнон промедлил – и Эспар поставил его перед своей волей. Эспар с твердостью глупца возжелал завладеть семечком, и Момнону ничего не оставалось, кроме как честно исполнить свой долг подданного.
Момнон горько поморщился. Сколько раз бывало, что даже он со всем его огромным жизненным опытом начинал верить в эту глупую затею Эспара, стать Преображенным! Пожалуй, было бы лучше, если бы им виделись одни непреодолимые препятствия, так нет же, маленькие успехи порядком задурили им головы.
Ученые, нанятые Эспаром, дорогие умы, открыли существование вокруг каждого из растений трилистника особого поля. Если какой-то объект приближался к трилистнику, одушевленный или неодушевленный, трилистник реагировал на это изменением напряженности своего поля. Было вычислено, что в момент, когда трилистник порождал семечко, его поле достигало напряженности в триста единиц. Напряженность поля измерялась специальным прибором, названным по имени планеты трилистника трабометром. Было также доказано, что все растения трилистника на один и тот же объект всякий раз реагировала одинаково, другими словами, совокупность растений трилистника на Трабаторе вела себя как единый организм, единое дерево с веточками-растениями. О последнем, впрочем, догадывались многие, имевшие дело с трилистником, и старатели, и ученые. Из этого свойства трилистника вытекало, что не имело смысла рыскать по всей планете в поисках семечка, мудрее было заставить какое-то избранное растение породить семечко.
На присутствие разумных существ трилистник реагировал изменением напряженности поля от фоновой в одну-две единицы до тридцати-сорока еди shy;ниц. Напряженность поля возрастала вдвое-втрое, если старатель непосредственно обращался к трилистнику с просьбой, или требованием, или мольбой явить Семечко. Трилистник, конечно, вряд ли понимал слова старателя, но состояние души старателя он каким-то образом ощущал.
Таким образом, задача старателя сводилась к тому, чтобы повысить напряженность поля трилистника до трехсот единиц. Было выяснено, что чем сильнее было желание старателя получить Семечко, чем тверже была воля старателя добиться своего, тем большую напряженность поля трилистника показывал трабометр в его присутствии. Но как закалить свою волю, а главное, как продемонстрировать ее непреклонность трилистнику? Одни сутками медитировали, другие годами ползали на брюхе в поисках семечка, третьи, презрев страх, забирались на высокие вершины и, бывало, удача встречала их там.
Владетельному Эспару, разумеется, не пристало лазить по горам или ползать часами на брюхе в поисках семечка. Мудрые головы разработали для него особую программу.
Есть простая истина: проявить силу возможно в строительстве, но возможно и в разрушении. Если Эспару было неуместно утвердить силу своей воли в настойчивом поиске Семечка, он мог утвердить силу своей воли в сокрушении настойчивости других старателей.
Несколько старателей, на приближение которых трилистник реагировал особенно значительным скачком напряженности своего поля, стали жертвами Эспара. По его приказу одних запугивали до потери чувств, других доводили до сумасшествия, целомудренных оскверняли развратом, развратных заставляли возненавидеть самих себя. И как будто начало получаться: напряженность поля трилистника в присутствии Эспара стала уверенно расти.
Так было вплоть до последнего случая, с землянином Голдом. Голда мегалийцы Эспара приметили, как только тот вышел из космопорта: на его появление трилистник, росший вдоль пешеходной дорожки, отреагировал скачком напряженности своего поля до двухсот единиц. Он был очень близок к семечку, землянин Джон Голд, и поэтому он вполне годился стать кирпичиком в фундаменте триумфа владетельного Эспара.
Голда попытались запугать, смутить, запутать обычными способами. Видя, как вокруг него убивают знакомых ему людей, он должен был потерять ощущение цели, запаниковать, и, как следствие, отказаться от своей затеи найти семечко. Этот отказ Голда трилистник, конечно, расценил бы как победу Эспара, устроившего этот отказ. Однако что-то не сработало. Голд не только не сбежал с Трабатора – его даже не удалось заставить поверить в его виновность в убийствах, по которым он проходил как обвиняемый, и, более того, его даже не удалось заставить сделать вид, что он совершил эти убийства в умопомрачении.
Волю Голда непременно следовало сокрушить: Эспар уже вошел во взаимодействие с Голдом, и чуткий трилистник воспринял бы иное как поражение Эспара. Момнон невесело усмехнулся. С какой тщательностью они разрабатывали операцию, как надеялись на успех! Теперь-то ясно, что они зря задействовали Виолану, но кто знал тогда, что так обернется? Они как будто рассуждали верно: Виолана духовно связана с Эспаром, значит, ее участие в операции предпочтительнее участия какой-то другой девушки. Так-то от нее ничего сверхъестественного не требовалось: притворившись узницей и устроив Голду побег из тюрьмы, она должна была влюбить его в себя (только без близости, конечно) и затем выдать его преследователям, хохоча ему в лицо. Виолана начала бойко, а потом.;. Вместо того, чтобы влюбить Голда в себя, она сама втрескалась в него по уши. Она даже попыталась взаправду спасти его, вырвать из рук Эспара. Вместо того, чтобы провести его в намеченное место, где ожидала засада, и разыграть там сцену предательства, она вывела его на трассу и чуть не посадила на проезжавшую мимо машину. Трудно сказать, чем бы все это закончилось, если бы Момнон не позаботился о кое-каких мерах предосторожности. Более сотни верных мегалийцев, разбитых на группы, были наряжены водителями, простыми селянами, старателями.
Ему удалось помешать Голду удрать, да что с того? Возвращение Голда в тюремную камеру, судя по тому, как на него реагировал трилистник, ничуть не надломило его душу. Таким образом, поставленная цель не была достигнута, вышло даже хуже: вместо того, чтобы помочь Эспару, Виолана навредила ему, своим дерзким поведением, разозлив его и пошатнув его уверенность в себе.
Неосознанно желая вернуть себе эту уверенность, Эспар видел тому единственный способ, он рвался убить и Виолану, и Голда. Его несдержанность, его глупость мешали ему понять, что это убийство не восстановило бы его позиции, но обернулось бы крахом его надежды однажды увидеть семечко. Разве трилистник когда-нибудь явил бы семечко не только проигравшему, но и капитулировавшему?
Сколько сил и средств ушло на эту затею с семечком! Почему он, Момнон, не удержал, не образумил Эспара в самом начале?! Или, хотя бы, он мог сам от этого уклониться. Он присягал Эспару? И что с того, он мог уклониться, он мог найти предлог…
Или еще не все потеряно, или это семечко – не глупость, но цель верная, хотя и далекая?
Уж точно, все будет потеряно, если Эспар убьет Виолану. Тогда семечка ему не видать.
Ему, Момнону, тогда семечка не видать.
Момнон проходил через зал, в центре которого стояла мраморная чаша на высокой ножке, наполненная землею. Над чашей пышной зеленой шапкой поднимался трилистник, У этой чаши Эспар имел обыкновение ежедневно трабометром проверять, каких успехов он достиг на пути к Семечку.
Проступок Виоланы, натянутый разговор с Эспаром, вид чаши с трилистником – все это способствовало тому, что мысли, доселе скрываемые Момноном от самого себя, вдруг предстали перед ним во всей своей наготе.
