Филипп Палмер - Ничейный космос
А как трогательно Питер кричал, как забавно. Вот он славный, довольный — прямо хочется вылизать его, зацеловать, утю-тю. Но вдруг что-то пугает этот комочек смеха и радости, или он становится голоден, замерзает, перегревается… Тогда мой малыш орет благим матом, краснеет, багровеет. А дашь титьку — сразу же умолкает. Порой плач все равно не прекращался, Питер ревел и ревел, умиляя меня сильным, необузданным гневом.
Материнство сделало меня более скромной, и даже приземленной. Обогатило. Женщинам, которые еще не обзавелись ребенком, советую: поторопитесь. Забота о детях меняет, поверьте, пусть и длится она всего пару лет.
Но время я выбрала неудачное — совмещать заботу о сыне и работу получалось с трудом. И почему я не решилась разморозить Питера раньше? В жизни бывали периоды, когда мне случалось проспать до обеда, а потом весь день сидеть на диване, тупо уставившись в «ящик». Заведи я ребенка тогда, мы бы дольше оставались друг с другом: гуляли бы в парке, катались бы по полу, собирали бы игрушечную железную дорогу; может, даже ходили бы в кино на детские фильмы. Как мне этого не хватало!
Во мне пылала искренняя страсть к работе, желание сделать мир лучше. А любовь к Питеру замкнулась на самой себе, обратилась в непоколебимое желание обеспечить достойную жизнь будущему поколению: искоренить нищету, детскую смертность, коррупцию… я хотела спасти Африку, стала, не побоюсь этого слова, идеалистом. Но какой ценой!
Приходилось много путешествовать по Африке, Америке и Европе. Питер не видел маму неделями. Даже в Фисе работы было столько, что на сон оставалось часа три-четыре, а когда я выкраивала свободное время — в два или три утра — Питер уже крепко спал. Я тихонько будила его, качала на руках, расставляла игрушки у него на кроватке, чтобы он поиграл.
Я подсела на стимуляторы. Я горела: новые планы, схемы, цифры — все это постоянно вертелось у меня перед глазами, будто некая подробная карта стратегических действий. Мое умение сосредотачиваться на делах вызывало зависть у коллег.
Я сколотила команду из преданных помощников, жизни которых сумела подчинить достижению моих целей. Эми, Джон, Майкл, Хуэй составили ядро группы. Эми — жгучая брюнетка — была родом из Доркинга. Когда я смотрела на ее нос, меня так и подмывало посоветовать девушке обратиться к пластическому хирургу. Но ей нравился собственный естественный вид. До моего прихода в организацию она работала секретаршей, и в глазах у нее отражалась скука, однако при мне Эми буквально расцвела, стала моей правой рукой.
Джон — коренной южноафриканец — поражал способностью выстреливать слова с пулеметной скоростью. Понять его бывало трудно, но послушать стоило. Мне нравилось чувство юмора Джона (он всегда смеялся над моими шутками). Его родители погибли в Найроби: их автобус захватили террористы.
Майкл (темнокожий уроженец Лондона) и Хуэй (китаянка из Нью-Йорка) занимались аналитикой. Быстро говорили, быстро соображали; мозги у них рассекали как мясорубки. Он — широкоплечий и крепкий, она — забавная, смешливая и способная разбить мужчине сердце одним взглядом; оба — чувственные и по уши влюбленные друг в друга. Но Хуэй сама все испортила, переспав с журналистом из местной газетенки и расписав затем Майклу адюльтер во всех деталях и красках. Зачем она это сделала? Не знаю. Может, боялась быть счастливой? Легко ведь могла сохранить измену в секрете. Как бы там ни было, они с Майклом разошлись, однако совместную работу не бросили.
Эх, что за команда у меня была!
Я горжусь собственным стилем руководства. Авторитет мой вселял одновременно и ужас, и вдохновение, однако я втайне питала к «своим» людям любовь. А как же иначе, ведь они были для меня всем! Внешне я оставалась начальницей в чистом виде — попробуй-ка пофлиртуй! — трудоголиком в практичных туфлях. Иногда ребята пытались гадать, как у меня в молодости обстояли дела с личной жизнью, и приходили к выводу, что не очень. Мне не составляло труда подслушать эти сплетни (с усиленным-то слухом!); про себя я смеялась. Знали б они правду…
Нашей работой было координировать действия по устранению последствий политического и экономического хаоса в
Африке, длившегося десятилетиями. Мы проводили в жизнь исследовательские проекты, финансировали ирригационные схемы, превращали пустыни в фермы, а упадочные хозяйства — в четко налаженные механизмы по зарабатыванию денег. В общем, спасали весь континент.
Африка была и остается для меня величайшим из материков. Она — рай. Ее первозданность, естественность, животные, люди — все это словно бы возвращает меня к началу времен. Сердце мое с Африкой и всем, что она олицетворяет.
Помню, как однажды отправилась на сафари (мне тогда уже было под сотню). Солнце пекло, и все тело у меня зудело от возбуждения. Со мной поехала группа американцев; гидом выступил отставной офицер, белый кениец с квадратной челюстью. Смысл охоты был в том, чтобы нащелкать, то есть нафотографировать как можно больше львов, леопардов, гепардов. Эта дешевая забава — Большая фотоохота — обернулась для меня кошмаром. Америкосы ныли, выли, взывая к божьей справедливости и снисхождению к истинно белым, заливались кока-колой вместо воды.
Мне это жутко надоело. Я пошла побродить в окрестностях стоянки и наткнулась на водопой. Увидела антилопу-импалу — животное даже не думало убегать. Я стада приближаться. Вот я уже могла разглядеть сосудистую сеточку на глазах. Наконец подошла вплотную, ощутила запах шерсти, опустилась рядом на колени и стала пить воду из источника вместе с импалой.
— Ах ты дура!!! — проорал у мня за спиной гид, и импала бросилась прочь. Я поднялась на ноги, а гид тем временем крыл меня таким отборным матом, что вогнал бы в краску даже портового грузчика. Ничего не сказав ему, я вернулась к джипу. Какими-то из эпитетов меня наградили заслуженно, но прочие были просто выражением злобы, снобизма, сексизма и, наконец, просто грубости. Кулаки так и чесались, однако я сдерживалась. Меня тогда еще не отпустило впечатление от встречи с импалой.
Вернувшись домой, я подала в суд на турагентство и лично на гида — за сексуальные домогательства. В итоге мне возместили стоимость поездки. К материалам дела, естественно, приобщили запись оскорблений — было забавно прослушать их вновь, но уже в зале суда. Победа не доставила удовольствия. Мне больше нравилось вспоминать, заново переживая, тот момент умиротворения, когда я пила воду из одного источника с антилопой.
С тех пор прошло много лет, но мое сердце по-прежнему принадлежало Африке, ставшей мне вторым домом. Вдобавок я не могла сидеть без дела, мне требовалось совершить какой-нибудь подвиг. В Палестине к тому времени воцарился мир; Ирак стал оплотом капитализма; Северная Ирландия невероятно прославилась правительством — коалицией католиков, протестантов и мусульман. Кроме Африки, настоящему идеалисту — вроде меня — и развернуться-то было негде!
Свою цель я преследовала безжалостно, настойчиво, вероломно, не брезгуя шантажом, взятками и враньем. Кого-то удавалось пристыдить, так что мне уже не могли отказать в помощи. В конце концов, опытный психолог без труда убедит власти предержащие, будто его личный успех — в их же интересах.
На долгие годы меня захватило ощущение, что мы творим нечто волшебное. Я искренне верила, будто мы меняем мир к лучшему.
Но вскоре открылась правда — оказывается, мы трудились напрасно. Наши «новые сообщества» были всего-навсего разрекламированными лагерями для беженцев, а сами африканцы впали в зависимость от белого Запада. Из-за коррупции, растлившей членов организации — всех, от низов до верхушки, — рушились тщательно продуманные гигантские схемы. Эпидемия СПИДа продолжала выкашивать население Африки. Когда же СПИД научились лечить, на смену ему пришел инфекционный остеопороз, а вслед за ним — иммуноподавляющая чума, страшней которой болезни не знали.
У меня опустились руки. Африка — обреченный континент, проклятый Богом, такое во мне крепло убеждение.
Но я не я была бы, если бы не решила докопаться до сути. Отчего в Африке дела шли так плохо? Почему прогрессировала коррупция? И почему люди там мерли как мухи, ведь они здоровее, чем где бы то ни было?! Странно, но иммуноподавляющая чума убивала только темнокожих африканцев моложе восемнадцати. Как такое могло быть?
Я стала копать еще глубже. Читала газеты, романы, слушала популярную музыку, радио. Когда моя команда заканчивала работу и напивалась, я донимала вопросами их. Начались мои собственные походы по барам — я флиртовала с мужчинами, расспрашивала их о политике. Они распускали руки, и пару раз я даже оказалась в щекотливом положении. Но нащупать некую систему мне удалось.
Я стала посещать больных чумой в больницах. Познакомилась с девочкой четырнадцати лет по имени Энни. Кожа слезала с нее кусками — именно так убивала чума, вызывая у кожи аллергическую реакцию на саму плоть. Я пела Энни колыбельные, рассказывала сказки на ее родном диалекте. Потом заснула, а проснувшись, обомлела от ужаса: по лицу девочки ползала жирная муха, топча грязными лапками оголенные вены и сухожилия.
