Марк Михаловски - Сияющая темнота
— Ничего страшного, — сказал Уейоу.
— А всё-таки, — добавил он, развернувшись и указав весь командный отсек и присутствующих, — здорово! — его глаза расширились. — Вы даже не представляете, как это всё интересно, не представляете. Летать по всему космосу, гоняться за плохими, и всё такое… Для вас это, наверное, рутина. А я всю свою жизнь провёл на Хламе. Каталогизировал, сортировал, организовывал, — он подвигал пальцами так, словно набирал что-то на клавиатуре. — А это жизнь, о которой многие из нас могут только мечтать. Что дальше? Куда мы теперь полетим?
Донна не смогла не улыбнуться — он был похож на щенка. И неважно, прав ли Мезант, и он лишь имитирует свой энтузиазм, или права Мама, и это всё искренне, но Донна не могла не заразиться этим энтузиазмом.
— На гиперпространственной траектории, по которой направился корабль Гарамана, есть две системы, — сказала Келлика, и в командном отсеке в воздухе возник прозрачный голографический дисплей. — Система Сентилли, в центре которой находится чёрная дыра, и Пью, в центре которой двойная звезда. Если они ищут ненаселённую планету, то Пью лучше подходит, впрочем, её шестнадцать планет движутся по очень нерегулярным орбитам. У Сентилли тридцать шесть планет, но из-за природы этого солнца они все безжизненные, — она пожала плечами. — Пока они не выйдут из гиперпространства, мы не будем знать наверняка. Через час появятся новые данные.
— А тем временем, — сказал Буни, повернувшись к Донне, — думаю, нам нужно поговорить.
Донна кивнула:
— Я очень, очень сожалею о том, что я…
— Нет, нет, — прервал её Буни. — Не об этом. Это можно и позже обсудить. Я имел в виду Гарамана и его банду. Нам нужно знать всё, что может помочь нам понять, что они задумали. Может быть, они что-то сказали, пускай даже неважное. Не торопитесь. Посмотрим, что мы сможем понять.
* * *— Я испытывал весьма тёплые чувства к вашей подруге, Донне, — сказал Мезант. — У неё были несколько… странные взгляды, но мне кажется, что в душе она была хорошим человеком.
— Вы не могли бы использовать настоящее время? — сказал Доктор. — Я надеюсь, что она ещё жива. И да, она хороший человек. А что такого она сказала?
— Её опыт общения с механизмами довольно интересный, — сказал Мезант, и Доктор почувствовал, что тот пах рыбой и лавандой.
Не самый обычный запах, но и не самый неприятный из тех, с которыми доводилось сталкиваться Доктору.
— Рассказала вам о роботах Санта-Клаусах, да?
Мезант кивнул.
— С её слов, у меня сложилось впечатление, что в вашей галактике меньше механических цивилизаций, чем в нашей.
— Пожалуй, да, — согласился Доктор. — Но ведь обе галактики такие огромные, что было бы неверно делать выводы на основании тех небольших их кусочков, которые мне довелось увидеть. Не хочу, чтобы вышло, будто я обобщаю. Обобщения до добра не доводят, — пошутил он, подмигивая, но Мезант, похоже, не понял шутку.
— Разумеется, — согласился Мезант (с немного излишней решительностью, как показалось Доктору). — Но вы должны согласиться, что всегда были трения между механизмами и организмами.
— Ну, «всегда» — это слишком громко. Всё равно как «каждый», «никогда», или «все они ленивые мерзкие попрошайки, пусть возвращаются на свою планету», верно? — он улыбнулся Мезанту, хотя его взгляд оставался жёстким и серьёзным. — А что мы говорили насчёт обобщений?
— А-а, — сказал Мезант после секундной паузы, — вы про-механик.
— Я? Серьёзно? — Доктора это предположение, похоже, оживило. — Сам я считаю себя про-человечным, какие бы формы человечность не принимала, — он поднял руку, увидев, что Мезант хочет что-то сказать. — И если вы хотите начать убеждать меня в том, что механизмы не по-настоящему живые, то лучше не надо, не тратьте время. Как только начинаешь думать о ком-то как не о таком, как ты, так тут же начинаешь относиться к ним по-другому. И обычно относиться хуже. Такой тип мышления приводит к сегрегации и концентрационным лагерям, не так ли?
— Факты остаются фактами, — сказал Мезант.
— А высокомерная, упрямая чушь остаётся высокомерной упрямой чушью, и у меня нет времени на то, чтобы слушать её. Расскажите мне лучше об этой штуке, части которой вы собираете.
Руки Мезанта снова начали извиваться.
— Мне кажется, — весело продолжал Доктор, — что если вы искренне верите во всю эту ерунду, то вы должны гордиться этой штукой, и гореть желанием часами рассказывать мне о ней. А все эти идеи о превосходстве организмов мне уже поднадоели. «Мы лучше вас, потому что сделаны из вязкой субстанции, а не из металла», и тому подобное. Вы производите впечатление умного создания. Вы действительно верите во всё это, или это у вас просто хобби в свободное от работы время? Как у других реконструкции военных сражений, или напиваться дешёвым сидром? Не можете же вы и вправду верить в это.
— Вы не сталкивались с тем, с чем сталкивались мы, — сказал Мезант. — Наша галактика переполнена представителями машинного разума. При наличии ресурсов они способны воспроизводиться с гораздо большей скоростью, чем большинство организмов.
— Это так, — согласился Доктор. — Но они ведь так не стали делать, верно? Как давно у вас тут мир? Сколько веков уже организмы и механизмы живут рядом почти без войн и ссор? Какой вклад организмы и механизмы сделали в культуры друг друга?
— Дело в том, — твёрдо сказал Мезант, — что это не может длиться вечно.
— Почему нет? — Доктор подался вперёд, и его лицо оказалось прямо напротив лица Мезанта. — До сих пор всё это работало довольно неплохо, не так ли? Если бы жители моей галактики увидели вашу, они были бы поражены тем, чего вы достигли. Неужели вам не льстит быть лидерами на пути межзвёздного мира, вместо того, чтобы стать ещё одной галактикой драчливых детишек?
— Вам, чужаку, это может показаться очень просто, — сказал Мезант, и Доктор уловил нотку разочарования в его голосе. — Вы не понимаете всех тонкостей.
— О, — возразил Доктор, — а мне кажется, что понимаю. В общем, мне вас не переубедить, а вам не переубедить меня, так давайте вы просто расскажете о том, что вы тут затеяли, в чём был великий план Хну, а затем я вернусь к Донне, а вы тут сами разберётесь?
Он широко улыбался, но в его улыбке было что-то жёсткое. Мезант устало посмотрел на него… и вдруг в интеркоме раздался голос Гарамана.
— Мы входим в систему Сентилли, — сказал он. — Всем членам экипажа занять свои места. Повторяю, всем членам экипажа занять свои места.
11
Поражённый собственной глупостью, Доктор наблюдал за тем, как собранное устройство вращается в пространстве, всего в пятистах метрах от корпуса «Тёмного Света». Когда четыре сегмента были водружены друг на друга, они образовали цилиндр, что теперь казалось очевидным. Пост-фактум всё кажется очевидным.
Сегменты вращались независимо друг от друга, а всё устройство тихо повернулось так, чтобы его конец был направлен на чёрный диск Сентилли.
— Вы хотите вскрыть чёрную дыру! — медленно сказал Доктор и повернулся к Гараману. — Я должен был догадаться.
— Как вы могли догадаться? — спросил Мезант.
Доктор пожал плечами:
— Ну, та часть, которую вы забрали с Уляля, содержала весьма хитроумные обмотки размерностного резонанса; та, что была на Каррисе, судя по тем обрывочным данным, которые мне удалось получить, содержала что-то вроде преобразователя энергии нулевой точки; ну и на той, которая была на Хламе, я заметил признаки того, что это дефазировщик пространства. Если собрать всё это вместе, получим самый большой консервный ключ в галактике.
Он усмехнулся своему уму:
— В других обстоятельствах я бы сказал, что это превосходно. Но у меня такое чувство, что никому кроме вас от этого превосходно не станет.
Гараман сухо рассмеялся:
— Консервный ключ. Мне это нравится. Был момент, когда я подумал, что вы догадаетесь о его предназначении. Но теперь это уже не важно.
— О, я думаю это очень важно, — уныло сказал Доктор, — но я уже вряд ли смогу этому помешать, так?
Гараман лишь улыбнулся.
— Так что же там? Армия органических тварей, которые ждут пробуждения, чтобы отобрать могущество машинных интеллектов вашей галактики? Или это какое-то убежище? Небольшая Шангри-Ла, где вы и ваши друзья из Культа сможете жить, не беспокоясь о своих паранойях? Маленькая Андромеда, так сказать. Рай без механизмов?
Гараман ничего не сказал. Вместо этого он указал на экран. С одной стороны, ближней к «Тёмному Свету», была маленькая ромбовидная фигурка консервного ключа, на поверхности которой мерцали синие молнии. А с другой стороны, вдалеке, был угольно чёрный диск Сентилли — чёрной дыры в сердце этой системы, который был виден лишь потому, что заслонял собой звёзды.
