Minor Ursa - Реализаты (СИ)
— re'i.i la aias cu caca'o denpa do fe'eco'a la alfa[14]
Ая ждала его почти на том же месте, сидя на траве у самого шлюза.
— Я безумно скучаю по тебе, когда тебя нет, — прошептала она, поднимая на него глаза.
— Иногда я вижу, что вы, люди, удивительно похожи на нас, — ответил Бенжи, опускаясь рядом. — Когда планируете, когда алгоритмы синтезируете в процессе решения задач. А иногда я вижу, что вы совершенно другие. И цели ваши другие, и способы их достижения какие-то парадоксальные. Тоска, скука, огорчение, страх — это же так затратно и так непродуктивно… Сколько ни бойся, сколько ни тоскуй, сколько ни огорчайся — ни страх, ни тоска, ни огорчение тебя никогда ни от чего не спасут.
Ая, не говоря ни слова, подвинулась к нему поближе, и он в ответ обнял её за плечи своей тонкой серебристой ручкой.
Пару минут они так и сидели — молча, глядя на то, как неподалёку, в нескольких десятках метров от шлюза, озадаченно топчется брошенный Аей дом.
— Испуганному и тоскующему очень трудно удержать ситуацию, — сказал Бенжи. — Хотя в итоге однозначная мотивация, наверное, стоит и тоски, и огорчений, и всего остального.
Да, кивнула Ая, с мотивацией у вас, у машин, и правда не очень кучеряво.
— Между прочим, у меня твоя репатриация запланирована на четыре часа на сегодня, — снова подал голос андроид. — И в мой план входит наличие у тебя собственных планов. Видишь ли, я никогда не был озадачен многими важными вещами. Например, жильём.
— С планами у меня пока неважнецки, — Ая сорвала травинку и поднесла её на раскрытой ладони поближе к лицу, внимательно наблюдая, как та сосредоточенно и деловито отращивает глазки и ножки. — И ты будешь смеяться, но некоторые важные вещи проплывают и мимо меня тоже. Правда, боюсь, в твоей "колыбели" мне действительно будет немного тесновато.
— Я думал про Прагу, — сказал Бенжи. — Но мне кажется, что это плохая идея.
Плохая, согласилась Ая.
— Значит, мы купим квартиру в Париже, — подытожил андроид. — Если я правильно понимаю, вещей у тебя немного?
— Я, — пожала плечами Ая.
А потом она снова сидела в пассажирском кресле — том же самом, что и восемь лет назад, — так же спелёнутая той же противоперегрузочной парой под самый подбородок.
— Ну что, — подмигнул ей Бенжи, отрываясь от Альфы и разворачивая материнский челнок носом к клубящимся далеко внизу облакам. — Поехали, покатаемся?
* * *— ORY, готовность к посадке, пассажир на борту, — сообщил он при довороте на посадочный курс, слушая, как в эфире обезличенный человеческий голос бубнит зачем-то про эшелон перехода, и повернулся к Ае: — Я буду ждать тебя у выхода.
— Хорошо, — кивнула она, расстёгивая надутую воздухом колыбель.
27. 2330 год. Мэтт
Грозовой циклон подтягивал за собой хвосты. Ветер за окном трепал, обламывая, хрупкие тополиные ветки. Дрозд, дремавший на подоконнике, то и дело испуганно вздрагивал.
Мэтта мучила лихорадка.
Он температурил, беспокойно раскинув горячие руки и ноги, и снилось ему, что его, снова впервые прилетевшего в Рузыне, встречает сам Президент Организации Объединённых Наций.
— Ты, Мэтт, самый сильный, умный и добрый из всех мальчиков, когда-либо посещавших Землю, — ласково шептал он и всё норовил погладить Мэтта по голове, а Мэтт слабо уворачивался, и голова его раскалывалась от боли. — Такому мальчику обязательно положена большая красивая медаль.
Президент слащаво улыбался и махал руками, а потом каким-то едва уловимым движением достал чуть ли не изо рта у Мэтта большую искусственную бабочку:
— Вот. Держи.
Бабочка была такой красивой, что помимо своего желания Мэтт протянул руку и взял её.
— Ай!!! — вырвалось у него: вся бабочка была утыкана изнутри иголками, даже не утыкана — она сама состояла из сплошных иголок.
С чувством глубокого омерзения Мэтт выронил её из исколотых рук и в тот же миг почувствовал, что и во рту у него, между языком и нёбом, тоже торчит такая же тонкая металлическая игла.
В ужасе, боясь нечаянно проглотить её, он сперва языком, а потом и пальцами попробовал её достать, но она только уходила всё дальше и дальше, и, вконец испугавшись, Мэтт изо всех сил рванул руками тонкое жало наружу, беспощадно раздирая себе гортань.
Закапала кровь, и, глядя сквозь растопыренные ладони на то, как она покрывает пятнами натёртый до блеска пол, он внезапно увидел, что держит в руках собственное сердце с торчащей из него тонкой иглой.
Помогите, подумал он и проснулся.
Горло так саднило, а постель была такой мокрой и липкой, что он испугался ещё раз, теперь уже наяву.
— Ая, — прошептал он, одновременно понимая, что её рядом нет и не будет, а потом с безмерным облегчением расслышал, как сердце гулко бьётся у него в груди — целое и невредимое.
Он сполз с кровати и прошлёпал горячими босыми ногами к окну.
Там, за окном, в начинающем светлеть предрассветном небе, всё текли и текли густые тяжёлые облака.
— Фрррр! — встрепенулась спавшая на подоконнике птица. — Что с тобой?!
— Мне снилась какая-то гадость, — хрипло пожаловался Мэтт. — Я так хотел внимания, что оно оставило меня бессердечным.
— Иии, это август. В августе мне тоже всегда снятся кошмары. Это всё потому, что скоро будет зима.
— Зима? — удивился Мэтт. — А что это?
— Ты что, с луны свалился? — в свою очередь изумился дрозд, и в этот момент даже тот, кто хоть что-нибудь понимал в причинах и следствиях, не нашёл бы в нём и тени сходства с замешанным в спектакле реализатом: — Зима — ужасно скверное время. Ни поесть, ни согреться, каждый раз засыпаешь и думаешь, что навсегда.
Он тяжело вздохнул и нахохлился, глядя на то, как за окном проплывает начинающая редеть темнота, а потом сверкнул глазами-бусинами снизу вверх:
— По-моему, ты не совсем здоров.
— У меня горло болит, — пожаловался Мэтт.
— Подожди-ка! — встрепенулся дрозд.
Он вспорхнул на ладонь, которой Мэтт опирался о подоконник, маленькой чёрной курицей потоптался по ней, то присаживаясь, то прислушиваясь, и, в конце концов, выдал заключительный вердикт:
— Да ты почти такой же горячий, как я. По-моему, у тебя температура. И, по-моему, для вас, людей, это нехорошо.
— И что делать? — растерялся Мэтт.
— Спать, — уверенно заявил дрозд. — Я всегда в таких случаях сплю.
28. 2330 год. Бенжи
Бенжи, как и планировал, ждал Аю в зале ожидания у выхода с миграционного терминала — там, где толпились встречающие, и стоял резкий и тягучий запах суррогатного кофе.
Он пристроился в стороне от толпы, под одним из передатчиков, накрывающих зал бесплатным вайфаем, и, пользуясь удобным случаем, гонял местный поисковый движок по запросу "потребности человека".
Что касалось его собственных потребностей, то с ними всё было просто и более или менее понятно. По большому счёту в отсутствие движущей им цели даже та единственная, которую можно было бы считать базовой — потребность в периодической подзарядке — таковой не являлась: Бенжи прекрасно понимал, что случись ему как-нибудь не добраться вовремя до источника тока, сам он не будет по этому поводу ни грустить, ни тревожиться.
Для человека же важно было всё: постоянная вовлечённость в протекающую мимо человека и сквозь человека вселенную обязательно должна была иметь отличную от нуля степень. Запахи, звуки, отражения — всё это составляло саму суть человеческой жизни, всё это и было ею.
Надо сказать, любопытство Бенжи было не совсем праздным: пристально вглядываясь в абстрактного человека, он через него вглядывался в Аю.
К тому моменту, когда она появилась на входе в зал, он успел уяснить, что удовлетворение всех человеческих потребностей было не только невозможным, но и нежелательным, и как раз заканчивал оформление договора на покупку студии в районе Рю дес Лилас.
— Я не знаю, что я намерен с тобой делать, — заявил он Ае, — хотя бы потому, что не знаю, что ты намерена делать со мной. Но общая квартира для всего этого у нас, похоже, уже почти есть.
— Вот и славно, — сказала она так буднично, словно изначально была во всём уверена. — Тогда сегодня в ней должно пахнуть яблоками.
Рю дес Лилас была узкой зелёной улочкой, выходившей торцом на десятые ворота Орли. Близость к космодрому делала её шумной и многолюдной.
Бенжи сразу узнал этот дом: он был точно таким же, как на рекламной голограмме в сети — разноярусным, жёлто-белым, с полукруглыми прозрачными балкончиками вдоль вертикальных рёбер и широкими зелёными галереями.
— Вроде бы мы теперь живём с тобой на самом верху, во-он там, — показал он.
Квартира была пустой и, видимо, именно поэтому показалась Бенжи большой и гулкой. Даже от самого входа в огромном, во всю стену гостиной, окне было видно, как в небе над Орли трассируют многочисленные лунники.
