Филипп Палмер - Ничейный космос
Кембрия — это даже не земная колония. Она была и остается подобием парка развлечений размером с планету, где главный аттракцион — люди. РД — идеальное тело бога; мужское, женское — выбирай на вкус и сексуальные предпочтения. Тебя ждут вина, еда, лучшая органическая пища, солнце, поля и луга и… рабы. Сколько угодно рабов, материала для пыток, удовлетворения похоти, но иногда и для дружбы.
Такова Кембрия, мой дом. Такова моя история, мое наследие.
Вот откуда во мне столько гнева, который мной управляет. Вот почему я тот, кто я есть — Майк Флэнаган, житель Кембрии, а ныне — капитан пиратского судна.
ЛЕНА
Меня окружает пламя. Зловещая картина.
Алби пытается быть очаровательным. Настаивает, чтобы со мной обращались как с гостьей, а не заложницей. Но взглянем правде в глаза — уйти я не вольна, и сам Алби скучен да к тому же всезнайка. Из него так и прет пафос. Еще эти искры (не подпалил бы). Знает, гад, что я во всем права на сто процентов, и ни в какую не желает признавать мою точку зрения.
Однако буду откровенной: этот асоциальный, ущербный и до отвратительного странный, чуждый мне огненный монстр находит мои шутки смешными. С ним (как ни противно это признавать) очень даже неплохо проводить время. Мы ужинаем, болтаем, спорим до хрипоты о политике, искусстве и мыльных операх. Мы будто старые супруги, ведущие хозяйство на орбитальной станции. Зависли над солнцем, где обитают разумные сгустки пламени.
Однажды дед показал мне первую пишущую машинку «Оливетти». По клавишам приходилось стучать со всей дури; лента сверху была синяя, снизу — красная. Достаточно опытный стенографист мог набить на ней двухцветный текст. Ах да! Помню еще, как приходилось править набранный текст: ошибки замазывались корректором, и новый текст набирался поверх замазанного отрывка. Имелся еще такой способ: на ошибочный текст накладывался кусок специальной белой бумаги и сверху — точно по линии неправильных слов — набирался тот же отрывок. Потом бумажку долой, а под ней тот самый неверный текст — белый! Поверх него уже можно печатать новый текст.
[Господи, как, должно быть, трудно следовать моей мысли, а? Сплошная тавтология, стиль — никакой. Хотя… пусть, так даже больше похоже на поток мыслей. ]
Я нахожу, что…
Молчать, железка! Не прерывай этот самый поток. Ну вот, значит, дедушкина машинка — живое воспоминание из детства, запечатленное у меня в мозгу — была верхом конструкторской мысли своего времени. Теперь же… теперь у меня в голове микрочип, а сама я болтаю с живым сгустком пламени.
Но самое удивительное — и загадочное — то, что ничего странного тут нет. Почему подобные веши воспринимаются как должное? Тысячелетиями люди создавали инструменты, пахали землю, охотились на животных, а теперь они — ходячие шедевры биоинженерии. Даже испражняются герметично запакованными какашками. Это ли не вершина человеческой эволюции, когда дерьмо твое не воняет!
Как я до сих пор с ума не сошла?..
Однако без чудес еще тяжелее. Представьте, что вы — доисторический человек, который изо дня в день возделывает землю и который ни разу в жизни не встречал пришельцев из космоса, не говорил с Богом, не имеет даже задатков телепатии и телекинеза, не видел привидений… вся жизнь у вас проходит размеренно, без происшествий. Вот это по-настоящему странно — жить без волшебства, ничему не удивляясь.
А сейчас я должна признаться: со мной таки случилось нечто удивительное. Я смирилась с ролью пленницы, предмета сделки. И я уверена, что Питер, мой сын, заплатит выкуп, спасет мамочку из этого ада.
Жизнь хороша.
В один вечер я сажусь ужинать. Компанию мне, как обычно, составляет Алби. Он не ест, не пьет, но в качестве собеседника за столом он не самый худший вариант.
Вдруг открывается дверь — входит женщина. Спокойно, плавным шагом она приближается к столу, садится рядом, отпивает вина из моего бокала. Смотрит на меня.
Я провожу рукой ей по лицу, по груди, сую палец ей в рот. Она терпит, не возражает, лишь улыбается. Потом говорит, обращаясь к Алби:
— Ну, как я тебе?
Хозяин искрится, мерцает. Он восхищенно смотрит на сногсшибательно привлекательную женщину. Алби полон гордости. Но я… я теряю дар речи, потому что вижу перед собой саму себя.
ФЛЭНАГАН
Я тренируюсь вместе с Аллией и Брэндоном. Подскакиваю к потолку, и Аллия стреляет мне в грудь из шокера. Я камнем падаю, поднимаюсь. Все повторяется.
Прыг — бах! падаю. Пять раз подряд, и я почти труп.
Аллия на добрых десять лет моложе меня — ей сорок шесть. Она всегда в хорошей форме, подтянутая, словно взведенная пружина. Ей заменили мышцы лица, бедер, влагалища, а также зубы и позвоночник. Аллия не устает. Я же, напротив, поддаюсь возрасту: кости болят, трудно вставать по утрам. Волосы поседели, и мне даже в голову не приходит искусственно вернуть им цвет. Выгляжу настоящим стариканом, но мне так нравится: пожилой — значит, опытный. Уважения больше.
Но вот ноги у меня как у молодого, генетически усиленные. Иначе я не смог бы прыгать до потолка. В прыжках в высоту мне равных нет. И когда надо драпать, равных мне тоже не сыщете.
Брэндон надевает боксерские перчатки, и мы с ним выходим на ринг. Обмениваемся парочкой ударов, но тут он будто срывается с цепи — бьет, бьет и бьет. Защита у меня ни к черту, про контратаки молчу. А Брэндон наседает как бешеный. В конце концов кидаю на ринг полотенце. Все, хорошего понемножку.
К Брэндону на ринг выходит Аллия. Для нее бокс — искусство, ведь с ней занимался Роб. Бьется она виртуозно — нет, просто-напросто вытирает пол нашим доходягой-астрофизиком, и к концу боя у Брэндона сломан нос, а челюсть вообще отвисает, так что рот не закрывается. Парень держится молодцом, но знает: такие травмы лечить ему пару часов у автодоктора.
Дальше у нас — поднятие тяжестей. Грубо, конечно, но для развития мощи лучшего пока не придумали. Главное — не перебрать с мышечной массой. Так-с, беру на плечи двухсоткилограммовую штангу, подбрасываю и жду терпеливо, пока она… УПАДЕТ мне на спину!!! Ох, будто крыша на голову рухнула.
Такая вот у нас подготовка к абордажной схватке и прямому попаданию из бластера.
И-эх, подняли штангу, подбросили, ждем… БУХ! Подняали… бро-осили… жде-ом… БУХ!
Аллия берется за саблю и пытается отрубить Брэндону голову Но он юркий, быстрый — поди угонись и достань. Такое упражнение идеально для наработки ловкости, рефлексов и скорости, но очень опасно. Брэндону как-то раз отсекли голову — до сих пор доказывает, мол, у него должен быть шрам на шее. Выделывается. Микрохирургическая сшивка тканей не оставляет следов. По крайней мере видимых невооруженным глазом.
Потом все вместе принимаем душ. Не стесняемся. Чего стесняться троим измотанным жизнью боевым товарищам? А насчет секса — так Брэндон у нас гомосек, отрывается со своими по неделям, когда мы заходим в какой-нибудь порт. Аллия держит траур по Робу.
Что до меня — я старик, с головы до пят покрытый шрамами, и джунгли на лобке давно присыпаны снегом. Для экипажа я не мужик. Наверное, они правы, ведь я, черт возьми, два года не трахался!
Мне легко и приятно стоять обнаженным перед теми, кого я люблю, о ком забочусь, за кого с радостью отдам жизнь перед товарищами.
ФЛЭНАГАН
К точке обмена мы подлетаем за неделю до назначенного срока. Вдруг Гедир задумал нас «кинуть» и устроит нам западню?
Мы выбираем астероид, выдалбливаем в нем полость, которую затем наполняем нейтронием.
Неподалеку летают спутники. Размещаем на них топографические проекторы — ма-аленькие, так что вражеские роботы-разведчики их не заметят.
Заряжаем лазерные пушки, разбрасываем в пространстве нанобомбы, надеваем нательную броню и ждем… а Гедир не прилетает.
ФЛЭНАГАН
Посылаем новый е-мейл с требованием выкупа. Отвечает Гедир моментально: мол, денег получим меньше, а если снова попытаемся устроить ему западню, огненные твари начнут на нас охоту.
Стандартный прием, ха! Выпендреж. Думает взять нас на понт.
Назначаем новую точку обмена. В этот раз на встречу летит только Гарри. Он ведет мощный буксир, чтобы притаранить домой судно с деньгами и освобожденными узниками, ради которых мы все якобы и затеяли.
Буксир сбивают. Гарри удается спастись, улетев на ракетном ранце. В открытом космосе в такой передряге только лопер и выжил бы. Потому-то мы и послали Гарри.
Отправляем Гедиру третье письмо. Диктатор совсем обнаглел: предлагает нам сдаться и позволить казнить себя. Тогда наши семьи избегнут кары, а иначе их уничтожат, устроят настоящую бойню.
Пустые угрозы. Я и моя команда уже давно потеряли всех близких, любимых. Мы отвечаем встречным предложением: даем еще день, чтобы отдать выкуп, иначе Лена умрет.
