Тернистая звезда (СИ) - "Anevka"

Эжес закончил играть, но не прижал струны пальцами, а позволил им свободно звучать, наполняя рубку корабля медленно угасающим «послезвучием». И лишь когда затихли даже они, раздались заслуженные овации. Всех, кроме Джегга. Чёрный священник неподвижно лежал в кресле, голова чуть склонилась набок, глаза закрыты, а дыхание ровно.

– Кажется, уснул под твою колыбельную, Эжес, – усмехнулся Сегой.

– У него был насыщенный день, – извиняющимся тоном сказала Астер. Как будто это её вина. – К тому же, мне кажется, Джегг ещё не вполне здоров.

– Здоров как бык, – возразила Нала. – Он у меня в медблоке после обеда сидел, я заодно полную диагностику провела.

Хэла удивлённо приподняла бровь. Интере-е-есно… что это Джегг в медблоке забыл, если диагностику ему проводили «заодно»?

– Эй, спящая красавица, вставай, – белый священник игриво похлопал чёрного по щекам. Густые и длинные, как у накрашенной девушки, ресницы дрогнули и…

Сегой не мог дышать. Словно кто-то схватил его за горло и поднял над полом. Только и пола никакого нет. Пустота вокруг. И кромешная тьма. Даже звёзд ни одной. Ужас пронизывал всё его существо. Сколько это длилось? Здесь не существовало понятия времени. Но вдруг, в один момент бесконечность свернулась до двух тёмных глаз, смотревших на него в упор.

Джегг моргнул. Сегой сделал глубокий, захлёбывающийся вздох, как будто очень долго пробыл под водой, хотя на самом деле его болтание на воображаемом крючке заняло не более одного взмаха ресниц чёрного священника.

Джегг слегка помассировал переносицу и небрежно провёл ладонью по лицу.

– Простите, – тихо сказал он. – Я, кажется, задремал. Это очень невежливо.

– Да чтоб тебя, – Сегой невольно попятился назад. За спину Астер. Вот для чего транквилизатор был нужен, оказывается. А он-то подумал, это дурацкая шутка главы Священной Миссии. Сегой вспомнил развороченную крышку криокамеры и судорожно сглотнул. Всё-таки у инженерки стальные яйца. Не то чтобы он раньше в этом сомневался, но…

– Всё хорошо? – на этот раз Астер сама взяла его за руку. Прежде это Джегга вроде бы успокаивало.

Но на этот раз его лицо исказилось жуткой гримасой. Всего на долю секунды, но девушка поспешно отстранилась.

«Отлично. Теперь ты и Астер испугал. Молодец, нечего сказать».

На самом деле он боялся сам. До заикания, до дрожи. Боялся, что она успела заметить сочащийся ядом сгусток нечистот у него внутри. Сегоя Джегг на дальней периферии перехватил, и то ему впечатлений надолго хватит. Но об этом чёрный священник почти не сожалел: белый должен быть в курсе, когда не стоит руки распускать.

Джегг неловко выбрался из кресла и встретился взглядом с поэтом, всё ещё сжимавшим в руках кифару. Постарался улыбнуться как можно сердечнее.

– Спасибо за балладу. Она в самом деле прекрасна.

Чёрный священник отвесил историку формальный поклон, довольно странно смотревшийся в мешковатом комбинезоне. Но Эжес серьёзно кивнул, принимая комплимент. Он мало что понял из разыгравшейся сцены, но склонялся к выводу, что Астер права и Джегг действительно не совсем здоров. Возможно, даже психически.

***

На двери каюты есть комм. Но что, если он уже спит? После недолгих раздумий, она постучала в металл костяшками пальцев.

Джегг не знал, сколько пролежал без сна, созерцая тёмный потолок. Он утратил чувство времени. Мысли перескакивали с одной на другую, не давая ни секунды покоя.

Сначала думал о Рейвзе. Чёрный священник презирал его тщеславие. И его методы. Но Рейвз по крайней мере во что-то верил. У него был какой-то идеал. Общество, которое конструировал ударившийся в мессианство белый священник, вызывало у Джегга отвращение, но кто он такой, в конце концов? Сам он, кажется, способен только разрушать. Чёрный священник долгое время считал себя неуязвимым к ереси. Ведь перед глазами всегда был пример учителя Стила. Казалось, невозможно пропустить через себя столько диктаторов, а потом самому стать одним из них.

А ревность и зависть? Разве мало было их среди тех, кому Джегг когда-либо читал проповедь? Память услужливо подсунула подонка, несколько часов истязавшего девушку только за то, что та решилась его бросить. Даже не к другому уходила – просто сказала, что не может больше на него смотреть. А он избивал её, душил, пока она не начинала терять сознание, потом приводил в чувство, и снова избивал. Топил в ванне. И снова приводил в сознание. Потом начал резать. Воспоминания такие яркие… как его собственные. Они и есть его собственные. Джегга скрутило таким спазмом отвращения, что он помимо воли свернулся на кровати в позу эмбриона. Почему он не может это забыть? Почему он не в состоянии забыть никого из них? Смог бы он ударить Астер? Сейчас об этом невозможно даже подумать. А потом? Эти мысли сводят с ума. Или наоборот? Может быть, только эти мысли спасают его от того, чтобы стать одним из них?

Нервы в самом деле ни к чёрту. Надо бы встать. Сделать серию дыхательных упражнений. Попробовать погрузиться в медитацию. Но он продолжал лежать, уткнувшись лбом в тёплый металл стенки и кусал губы. Не хватало то ли воли, то ли сил, то ли мотивации. Какая разница, в конце-то концов, заснёт он, или нет? А если заснёт, какие будет видеть сны?

Его внимание привлёк стук в дверь.

Странно. Есть же комм. Но кто-то негромко стучал с той стороны. Энна когда-то так стучала в дверь его комнаты в интернате. Как будто надеясь, что он не услышит.

Джегг встал и открыл. Увидев Астер, не удивился. Но внутренне напрягся. Он физически не мог сейчас с ней говорить. И заранее боялся неловкого молчания, которое повиснет по обе стороны двери.

Астер его настроения не разделяла. Напротив, убедившись, что Джегг одет и даже отдалённо не напоминает разбуженного человека (зато очень походит на мучимого бессонницей), она мысленно похвалила себя за верное предположение.

– Я собираюсь сходить наружу. Хочешь со мной?

Он молча кивнул.

На этот раз священник справился со скафандром гораздо увереннее и быстрее. Но Астер всё равно, как только задраила внешний люк, кроме обычных страховочных тросов закрепила ещё один – связывающий их скафандры между собой. Джегг не возражал.

Скопления галактик поглотили его, как и в прошлый раз. Как и в прошлый раз сомнения, боль и страхи больше не были важны. Так же, как надежды, мечты и…

– Астер… – тихо позвал он. Тихо, но всё-таки вслух. И чувствительный микрофон в его скафандре педантично передал этот полушёпот-полувздох в её наушник.

– Я думаю, Ничто распадается на противоположности, так как Вселенной интересен процесс, но в целом не имеет значения результат, – сказала она, продолжая созерцать панораму перед собой. Как будто продолжала беседу, в прошлый раз прерванную оторвавшимся тросом. – Вселенной отчего-то важно, чтобы что-то происходило: скопления газа уплотнялись, звездообразование шло, галактики разлетались или сталкивались, взрывались сверхновые или образовывались чёрные дыры. Не знаю, может быть, она расширяется за счёт происходящего. Или нет. Не важно, в общем-то. Потому что нам, в отличие от Вселенной, ведь не всё равно. Мы существуем в таком узком диапазоне граничных условий, что это едва можно себе вообразить. Крохотный отрезок температур, давления, гравитации, количества измерений, скорости и направления течения времени, а ещё соотношения норм морали и уровня цивилизации… Сочетание всех этих условий – меньше статистической погрешности. То, что мы существуем – достойный удивления факт. И чтобы он имел место и дальше, нам придётся направлять реальность вдоль того же узенького коридора. И мы не можем позволить себе роскошь сваливаться ни в абсолютный ноль, ни в сердце голубой звезды, ни в абсолютное добро, ни в абсолютное зло, ни в полный контроль, ни в разнузданную анархию.

– А если я устал бежать по канату, балансируя над пропастью? – глухо спросил Джегг не столько у неё, сколько у себя.

Но Астер ответила:

– Тогда найди того, кто будет тебя страховать.