Тернистая звезда (СИ) - "Anevka"

Джегг посчитал провокацию слишком грубой, а потому промолчал, сосредоточившись на трапезе. Но на этот раз заинтересовалась Астер:

– В смысле «гипотезы»?

Землянин одарил её мудрой улыбкой.

– У нас на Терре, – сделал он ударение на современном самоназвании планеты, – наиболее правдоподобной считается теория о независимом первичном заселении гуманоидных планет. Вероятнее всего, какой-то другой, может быть, даже не белковой сверхцивилизацией.

За столом повисло напряжённое молчание.

– Изящно, – Джегг отложил приборы в сторону. – И отлично решает проблему ответственности метрополии за Тёмные Века и кровавые бойни на планетах первичных колоний. Просто объявить, что первичной колонизации не было. А генетически совместимые люди по всей обитаемой Вселенной самозародились из разбросанных высшим разумом «спор жизни».

– Терра не обладает технологией строительства прыжковых ворот, – привёл Эжес железный с его точки зрения аргумент. – Так что первичной метрополией стать не могла. Может быть, вы отчасти и правы – и первичная колонизация действительно имела место. Но тогда её отправной точкой была не Терра.

– Сейчас не обладает, – пожал плечами Джегг. – Было ли это так на протяжении всех Тёмных Веков, с уверенностью сказать не может никто. Но что я могу утверждать однозначно: именно языки Старого Дома лежат в основе всех наречий обитаемых миров.

– Вы не можете этого однозначно утверждать, – мягко возразил историк. – Обитаемых миров сотни, и…

– Это он-то? – вмешался, наконец, Сегой. – О, чёрный священник может это утверждать, уж поверь. О чём, о чём, а о словах им известно всё. Это ведь их рабочий инструмент. Джегг, на скольких языках ты говоришь?

– Не знаю, – отмахнулся чёрный священник. – Зависит от того, что считать за отдельный язык, а что за диалект. А обитаемых планет на текущий момент двести восемьдесят три.

Историк тихо выругался на родном языке. Разговор явно сворачивал куда-то не туда. А странный человек в комбинезоне не по размеру коротко усмехнулся и, глядя куда-то в ребро переборки, выдал на том же наречии тираду таких скабрезных, но при этом гармонично сочетающихся между собой ругательств, что Эжес невольно заслушался.

– Красивый язык, – сказал Джегг, уже повернувшись к землянину. – Поэтичный. Хотя и не из самых распространённых на периферии. Может быть, из-за сложной грамматики.

– А могли бы мы, наконец, молча поесть?! – не выдержала Хэла. Ей были абсолютно безразличны и языки Старого Дома, и происхождение аборигенов на обитаемых планетах. Но ещё чуть-чуть, и эти двое подерутся! И ладно бы, из-за неё! Но из-за Астер?!!

Джегг воззрился на Хэлу так, как будто только что заметил. Её пышная грудь тяжело вздымалась, щёки заливал яркий румянец. Страстная женщина пылала гневом.

– Простите, капитан. Я, в самом деле, немного забылся.

Сегой, всё это время не спускавший глаз с чёрного священника, зябко повёл плечами. О, нет. Джегг ни на секунду не забывался. Уж кто-кто, а Сегой знал, на что способен голос такого, как он. Чёрный мог бы убедить землянина в своей правоте одной фразой, произнесённой должным образом. Но не сделал этого. Видимо, посчитал разногласия по поводу метрополии недостаточно еретическими. Или решил, что это не его юрисдикция. В конце концов, на «Гибралтаре» Джегг просто пассажир. Однако… (и Сегой расплылся в улыбке при этой мысли) экивоки Эжеса в сторону Астер его явно зацепили. Ага! А то всё сидит, морду кирпичом делает. Но белого священника не проведёшь!

А Нала думала о том, что весь этот бессмысленный спор можно разрешить очень просто: с помощью генетической библиотеки. Вот прямо сейчас она пойдёт в медблок и погрузится в изучение многообразия гаплогрупп. Хотя для анализа такого объёма данных алгоритм лучше задать. Придётся у Астер помощи попросить. Но ничего, не переломится Нала. Тема-то интересная. На научную работу тянет. А может, с алгоритмом справится Джегг? Вон, с синтезатором пищи у него выходит не хуже, чем у инженера. А это мысль!

***

После ужина, на этот раз протекавшего в деликатном молчании, все обитатели «Гибралтара» собрались в рубке. Астер заканчивала последние настройки мнемосхемы, Джегг расслабленно лежал в своём кресле, наблюдая за ней из-за полуопущенных ресниц. Хэла шепталась с Налой, отбиваясь от Сегоя, который то и дело пытался встрять в их разговор. А Эжес играл на кифаре.

Да, у него, в отличие от Джегга, был багаж. А в багаже лежала настоящая кифара. И историк, представившийся поэтом, оказывается, недурно умел обращаться с ней. Постепенно все разговоры затихли и даже Астер перестала стучать по терминалу – заслушалась. Тогда Эжес начал петь.

Твои дети всегда печальны.

Завещай им другую участь.

Твой гонимый народ опальный

Умирает, подолгу мучась…

Голос у землянина оказался неожиданно приятный, и баллада о межзвёздных беженцах, искавших свободы и безопасности, а вместо этого встретивших лишь ксенофобию, презрение и рабство, трогала за душу. Даже Джегга. Он прекрасно знал, за счёт чего это происходит. И мог бы разложить всю песню по косточкам и рассказать, как рассказывал не раз, отвечая урок своему наставнику, как на восприятие влияет размер стиха, как подчёркивают ритм и скрепляют строки удачные приёмы аллитерации, как хорошо, что название родной планеты несчастных беглецов ни разу не прозвучало – так что представитель каждой колонии мог соотнести историю со своей. Но было и что-то ещё. Что-то сродни дару священника сквозило в голосе историка, представившегося поэтом. Джегг мог разнести в пух и прах исторические теории Терры. Но талант певца проникал в слушателя минуя ворота логики. Эжес доносил до них свою чистую эмоцию. И сопротивляться этому ты не мог. Или не хотел.

«Наверное, так чувствуют себя те, кому ты читаешь проповеди», – мрачно подумал Джегг. Какой-то холодный наблюдатель на задворках сознания отмечал, как ему нравится эта музыка. И стихи. И одухотворённое лицо землянина, преобразившееся, пока тот пел. И… зависть. Зависть, теснившую грудь тем сильнее, чем слаще было наслаждение от баллады. Вот проклятье! Джегг всё сильнее сжимал подлокотники кресла, стараясь задушить в себе этого чёрного змея. Но тот лишь смеялся, оплетая его всё новыми кольцами.

«Взгляни на Астер, – шипел он, – как она прекрасна, когда у неё так сияют восторгом глаза. Как блестят слёзы, будто капли росы на бархатистом лепестке розы»

И тут же внутренний голос разразился хриплым, надтреснутым смехом.

«У тебя даже метафоры избитые, Джегг. Как там сказал Сегой? Слова – твой рабочий инструмент? Ты владеешь им недостаточно хорошо. Это я ещё мягко сказал. На самом деле…»

На какое-то время Джеггу удалось сконцентрироваться на мелодии кифары, заглушившей неприятный внутренний монолог. Но его взгляд снова упал на Астер.

«Посмотри, как чуть приоткрылись её губы! А этот мечтательный взгляд! Сейчас бы её и целовать. Только не тебе, Джегг. Конечно, не тебе. Ты… вроде Амока для неё. Техническое приспособление, которое, кроме прочего, беседу может поддержать».

Хуже всего то, что он ощущал восхищение Астер. Почти так же ярко, как своё. Возможно, именно в резонансе всё дело. Золотая ниточка, за которую он цепляется с такой настойчивостью, вибрирует на частоте его сердца, и так же, как в открытом космосе, во власти бесконечности Вселенной, разделённое с Астер чувство становится объёмней и полней. Джеггу было одновременно очень хорошо и очень плохо. Хотелось метаться и выть на мифическую земную луну, но он заставлял себя неподвижно сидеть, и, по возможности, не смотреть в сторону девушки. Лучше закрыть глаза и вообще никуда не смотреть. Хорошо бы уплыть отсюда на волне мелодичной реки в реальность баллады, где падают трагические тени, так хорошо гармонирующие с коварным змеем, пожирающим душу чёрного священника…

Сегой с интересом наблюдал за этим маленьким спектаклем. Сам-то он до песен-слезогонок не охотник. А девчонки слушают, открыв рот, даже Налу немного проняло, хотя на что уж вобла холодная. Эжес отдачу чувствует и наяривает ещё активнее. Но больше всего белого священника чёрный коллега интересует. Судя по его репутации, да и выходке за обедом, поэту сегодня может прилететь ментальная затрещина. Как бы Сегою мозги ему обратно вправлять не пришлось.