Minor Ursa - Реализаты (СИ)
Бенжи слегка расслабил голосовые мембраны — так, чтобы голос его зазвучал ниже и бархатистее — и сказал глубоким грудным контральто:
— Вы, люди, любите метафоры, и я скажу вам метафорой: семья DII и человечество — это просто разные виды деревьев в одном и том же лесу. А что касается моей семьи, то моя семья — это те, кто нуждается во мне, а не те, кто носит на теле одинаковое со мной клеймо.
— Вы отказываетесь от семьи машин?
— Не совсем, — качнул головой андроид. — Я просто приобретаю новую семью. По собственному выбору.
— О! — удивилась Селин. — И кого же вы выбрали?
— В этом отношении я ничем не отличаюсь от человека, — пожал плечами Бенжи. — Мне нравятся те, кто меня понимает.
— Многие люди считают, что лучше всего понять человека может только другой человек. А вам никогда не казалось, что понять машину сможет только другая машина?
Бенжи повернул ладонями вверх свои серебристые ручки, лежащие на коленях, посмотрел на покрывающие их звёздчатые разъёмы и временно утонул через highmem в тихом Аином голосе — "у тебя красивые пальцы, Бенжи"…
— Я думаю, что понимание является результатом не столько подобия, сколько заинтересованности, — сказал он. — Вы, люди, больше машин заинтересованы друг в друге, у вас подобная заинтересованность — основа выживания вида. В отличие от нас, машин, у которых программа такого рода, требующая непременного повторения себя в другом, однозначно была бы идентифицирована, как вредоносный код.
— То есть вы приравниваете любовь к вирулентности? — переспросила Селин, откидываясь на спинку пассажирского сиденья и глядя, как Бенжи разглядывает свои металлические руки.
Голос её при этом вышел неожиданно резким и неприятным.
— Что вы! — поспешил возразить андроид. — Я только хотел сказать, что тот способ, которым общается с мирозданием машина, не предусматривает заселение вселенной мириадами собственных копий. Интерес для нас — это другое. И понимание — это другое.
— Что именно?
— Упаковывание приходящего внешнего в имеющемся в распоряжении внутреннем наиболее гармоничным способом.
Девушка кивнула и снова слегка наклонилась вперёд:
— Вы знаете, месье Шабра, о чём говорит половина человечества при Вашем упоминании?
Бенжи поднял на неё глаза: о чём?
— О том, как в Вашу теорию упаковывания приходящего внешнего вписывается коммерческая составляющая. Для чего Вам бизнес, месье Шабра?
— А для чего он той части человечества, которая им занимается? — улыбнулся Бенжи.
15. 2330 год. Ая
— Похоже, Бенжи и в других вопросах тоже молодец.
Роберт легонько потрогал Мэтта за плечо, привлекая его внимание, и кивнул на свою Мору: мол, смотри. Мора тем временем была всецело поглощена собой, как меняющая кожу кобра, — медленно и величаво она обрастала фиолетовыми огнями святого Эльма.
Ая мельком глянула на брата, усмехнулась и отпустила барахтающуюся реальность: Мора в одну секунду утратила свою стеснённую величавость и в невероятном броске клацнула челюстями, — так, что сидящая на краю компании Ая одним неуловимым движением очутилась у неё внутри.
Мэтт охнул, но испугаться по-настоящему так и не успел.
Свет, ещё несколько секунд назад бегавший фиолетовыми искорками по Мориной шерсти, внезапно нырнул вниз, как уходит в глубину с тёплым океанским течением светящийся в темноте планктон, и сожравшая его сестру пасть засветилась фиолетовым изнутри.
В этом фиолетовом свечении мальчик увидел, как Ая, от внезапности упавшая было на колени, поднялась и выгнулась, глядя куда-то высоко-высоко, сквозь голову того, что поглотило её, а затем глубоко вдохнула и выдохнула вертикально вверх чем-то ослепительно-белым.
Открыв от изумления рот, Мэтт под оживлённый смешливый шёпот реализатов наблюдал, как это белое облачко в воздухе над Аиной головой зашевелилось, зашуршало и расползлось по Мориным внутренностям, буквально сгрызая её изнутри. А потом — хххшшш!!! — и оставшееся от исполинской мориной туши фиолетовое заискрилось и превратилось в несметное количество крохотных фиолетовых мотыльков.
Ая взмахнула руками и мотыльки, вспугнутые ею, сорвались, замельтешили среди людей и рванули вверх.
Роберт притворно вздохнул:
— Эх, опять эти ваши тонкие штучки… А какая была зверюга…
— Почему "была"? Кис-кис-кис, — позвала Ая, снова опускаясь между Мэттом и
Лукашем, и фиолетовая мотыльковая туча, перед тем, как окончательно растаять во мраке, улыбнулась сверху огромной зубастой чеширской улыбкой.
— Бенжи говорит с тобой иногда? — спросил Лукаш.
Да, кивнула девушка, говорит.
— Он выкупает челнок, потому что хочет сюда?
— Он хочет быть свободным. А с земли своим ходом никак не выпрыгнешь. По крайней мере, именно он именно на такую высоту не прыгает.
— Кому не выпрыгнешь, а кому и не запрыгнешь, — подмигнул Роберт. — Я уже и не помню, когда был там в последний раз.
— Да, в большом пространстве есть своя прелесть, — согласился Лукаш. — Облака, ветра и дожди настоящие, в смысле усилий не требующие.
— Ты меня удивляешь, Лукаш, — сказала Ая. — Сколько я себя помню, я всегда считала, что лень и реализат вещи не совместимые…
— О… Ты просто пока ещё плохо ориентируешься в особенностях мужской психики, — усмехнулся Роберт. — Приходи к нам почаще, особенно по вечерам после ужина, и я покажу тебе, что значит настоящая лень.
Лукаш аккуратно подобрал с земли сиротливого фиолетового мотылька и посадил его на Аино плечо.
— Конечно, она плохо разбирается в людях. То-то из двадцати пяти миллиардов живущих там, на Земле, и из двух десятков местных балбесов она выбрала именно машину.
— Не говорите глупости, — отмахнулась от них обоих Ая. — Конечно, если я и могу судить о чём-нибудь до конца, так это только о своём, о женском. И, конечно, умею я это делать до такой степени плохо, что мне даже нравится быть женщиной. Нравится настолько, что я готова повторить этот опыт в одной из следующих жизней.
Темнота затрещала и зашелестела, вновь густея и собираясь в чёрную массу: Мора, реализованная Робертом обратно, повздыхала, грузно потопталась длинным драконьим телом на вершине холма и снова свернулась вокруг сидящих в тесном круге людей огромной холодной чёрной кошкой.
Роберт с облегчением откинулся на её многометровый бок как на спинку кресла, вытянул ноги и скрестил на груди руки:
— Я тут как-то тоже думал о реинкарнации. Я вообще каждый раз о ней думаю, когда собираю какую-нибудь подобную радость против вектора рассеивания чженг-ци. Интересная выходит вещь: нам всем для подобной сборки нужно здорово потратиться. А кто потом потратится на меня? Да ещё и так, чтобы сохранить целостность энергетической тени?
— А кто тратится на то, чтобы на Земле вода в реках бежала? — пожал плечами Лукаш. — Или на то, чтобы замерзающие снежинки имели шестиконечную форму? В конце концов, кто заботился о том, чтобы все мы тут смогли сами о себе позаботиться?
— Странно, — сказала Ая. — Когда ты говорил о неживом, я думала о причинах и следствиях, а когда речь зашла о нас, вспомнила о карме.
— Да просто грань между первым и вторым чётко не прорезана. — Роберт поднял руки и где-то там, высоко над головой, потрепал Морину шерсть — словно блоха попыталась погладить кошку. Но кошка вздрогнула и замурлыкала.
Роберт глянул на Мэтта, по-тихому прижавшегося к чуть было не утраченной сестре:
— Мэтт, а кем ты хочешь быть в следующей жизни?
— Да я и в этой-то ещё почти ничего не сделал, а ты хочешь, чтобы я строил планы на будущую, — ни секунды не раздумывая, ответил мальчик.
Реализаты засмеялись.
— И то так, — согласился Роберт. — А в этой что тебе нравится?
— А в этой мне всё нравится.
— В этой ему просто с компанией повезло. Да, Мэтт? — подмигнул мальчику Лукаш.
— Да, — кивнул Мэтт и ещё сильнее прижался к сестре, а та погладила его по рыжим кудряшкам.
— Самая лучшая компания для любого — это он сам. И это не пессимизм, — сказала она.
— А что же это? — удивился Лукаш. — Пессимизм чистой воды. Ты посмотри на это с другой стороны: друг — это глаза, которыми мир на равных может взглянуть в твои глаза.
— Не знаю, как остальным, а мне сегодня немного полегчало, — вздохнула Ая, осторожно отстраняя Мэтта и поднимаясь. — Тяга к другим больше не кажется мне нездоровой тягой ходячего к костылям.
Ночь на Альфе всегда была временем волшебным, хотя бы потому, что многие из реализатов спали.
Сны реализатов, проскакивающие из их личной реальности в реальность общественную, как правило, были красочными и странными: одни порождённые ими сущности, будучи неподвижными, просто скрашивали собой ночь, другие же — те, в которых могло бы бродить туманное смысловое нечто, — слонялись по ночной Альфе без смысла и цели, потому что и смыслы их, и цели оставались там, у их хозяев, — с другой стороны сна.
