Филипп Палмер - Ничейный космос
Закончив книгу, я глубоко и облегченно вздохнула, отослала рукопись в редакцию и приготовилась к бурным аплодисментам и лестным отзывам.
Однако же — фиг. Да, книгу напечатали, и она удостоилась пристального внимания прессы. Ее даже слегка похвалили, но мир, для которого книга писалась — мир науки, — разнес ее в пух и прах. Научное сообщество принялось побивать меня камнями, отметая доводы, и глумиться над сырыми уравнениями. Философы осмеяли мою трактовку Канта, в которой я напоролась на подводные камни платоновского учения о сущности. Нерды одну за другой препарировали ошибки, допущенные в «критике» компьютерных систем.
Два человека — именитые профессоры — критиковали меня особенно яростно. Профессор Джон Галахер из Университета города Айовы и доктор Ральф Катлер из Университета города Окленда. Они перечислили все до единой ошибки, допущенные в сверхамбициозном анализе возникновения — с момента Большого взрыва до рождения человеческого сознания. Но не прошло и нескольких лет, как эти двое подучили Нобелевку. За работу по теории возникновения и человеческому сознанию! Украли мои идеи, воспользовались моим прозрением! Лишь немногие пожелали указать им на плагиат, восходящий к моему научно-популярному труду, из которого только вычистили огрехи. «Ты — Бог», работа всей моей жизни, едва ли оставила след в истории науки.
Как всегда, я выполнила черную работу, а признание досталось другим.
Кипя от гнева, я решила уподобиться Ньютону и Дарвину: замкнулась, скрывала идеи, решив более тщательно проработать следующий труд. Но не тут-то было. Меня опять понесло — в новой книге я допустила несусветную кучу ошибок, запоров целые главы и потеряв доверие большей части коллег.
Но в итоге-то оказалась права. Я шла верным путем в своих уравнениях, потому что по мне, будто по склону на вершину Олимпа, взобрались наглые плагиаторы, ставшие в глазах публики гигантами мысли. Я ступенькой легла им под ноги, и они этим воспользовались — наступили, поднялись. Дура я, дура.
Но смеялись не все. Книга нашла своего читателя, приобрела культовый статус, как «Дзэн, или Искусство ухода за мотоциклом»[4] или «Дао Вини-Пуха».[5]
Среди моих поклонников оказался некий Джон Шерптон, служивший тогда комиссаром сил полиции ООН. Джон порекомендовал книгу коллегам, и тем пришелся по душе детальный анализ мировоззрения психопатов, ведь он позволял проникнуть в их разум.
Мне педложили работу — должность научного консультанта опергруппы по борьбе с преступностью. Эти ребята не разменивались по мелочам, а ловили крупную рыбу, международных преступников Номер один.
Легавым понравилась основная часть книги — о преступниках; философский ингредиент они нашли неудобоваримым. Но для них я была докой, спецом, необходимым членом команды.
На предложение я согласилась немедленно. Такой меня охватил экстаз.
Я стала ловцом воров.
Я купила себе летную куртку
Которая шла мне как корове седло. Зато соответствовала духу новой работы.
Моим боссом стал детектив-суперинтендант Том Грейг, добряк великанского роста. Впервые я встретила его за столиком в кафе возле Виктории; раскрыв рот, наблюдала, как он уплетает двойной горячий завтрак, одновременно вводя меня в курс дела. При этом он даже не делал пауз, чтобы перевести дыхание.
Я чуть не сошла с ума от волнения, но старомодные манеры Тома действовали успокаивающе. Для босса я была «секси дока», он отнесся ко мне с уважением и тактичностью, каких меня прежде никто не удостаивал.
А через месяц этот персик меня уже трахал. Такая удача! Мне прямо не верилось.
Спустя неделю после встречи в кафе Том представил меня команде, штаб которой разместился неподалеку от Тауэр-бридж в Лондоне. Я познакомилась с Тошем — он был родом из Глазго, носил пивное брюхо и обожал розыгрыши; с «Херли» Харли — жуликоватого вида острословом; с холеной девицей по имени Митито, выпускницей лингвистического колледжа и спецом по рукопашному бою. Компьютерами у нас заведовал Блэкс. Строила всех и морально вдохновляла сержант Рэйчел. А Наташа — принцесса Ганская — обладала такой харизмой, которой природа больше никому не отмерит.
Наша команда была как тугой узел, комок противоречий. Все посмеивались над моей практичной обувью, сдержанным характером, называли Профом, то и дело шокируя вульгарными шуточками; штаб напоминал улей, в котором, будто шершни, роились остроты и ругательства. В общем, атмосфера не сильно отличалась от университетской, и я довольно быстро привыкла, насобачилась использовать слова типа «чмырь» или «курва» в качестве ласковых обращений (оказывается, «дырка», «щель» может быть обращением к человеку). Позже, в порядке собственного — а может, и общего — развлечения придумала ругательство, этакую цепочку из грязных эпитетов, выстроенных пятистопным ямбом.
Пять поразительных лет моей жизни прошли в поисках с последующим психологическим давлением и ликвидацией международных преступников: колумбийских наркобаронов, крестных отцов мафии, олигархов из Восточной Европы, боссов Триад, офисных мошенников, координаторов педофильских банд, главарей вооруженных преступных группировок, «эскадронов смерти»[6] и проч., и проч. Под нашу юрисдикцию подпадала вся планета; правила честной игры нас не касались. Стоило засечь цель — и к ней применялся весь арсенал средств уничтожения.
Письма с угрозами и оскорблениями.
Случайные налоговые аудиты.
Вовлечение в психологические игры.
Но чаще всего мы пользовались… ментальной атакой. Искусством мозгового траха.
Например, дело Вонг-Кея, одного из боссов Триад, потомственного гангстера, работорговца и сутенера. Одним холодным мартовским утром Том предоставил нам досье на него: фотографии жертв Вонг-Кея, видеофайлы, схемы его преступной империи.
И мы составили план.
Сперва Митито внедрилась в его синдикат под видом наркокурьера: возила героин в презервативах, которые проглатывала или прятала в заднем проходе. Опасности она себя подвергала невероятной, и поэтому за девушкой во время рейсов неотступно следовала команда санитаров. Самого босса Митито не видела, но знала всех его шестерок, посещала точки, где тусовались люди Вонг-Кея. И везде, куда бы Митито ни приходила, она оставляла микроскопические самовоспроизводяшиеся следящие устройства: кому бы она ни пожала руку, кого бы ни чмокнула в щечку — всякий уносил на себе жучки размером с молекулу, удалить которые можно было только вместе с кожей.
Вскоре мы уже прослушивали разговоры всех подручных Вонг-Кея. Митито же срочно отправили в клинику — на клизму, удалять смертельный груз. Она потом с полгода ходила на полусогнутых.
Тем временем Тош и Рэйчел наблюдали за семьей Вонг-Кея, армией его любовниц и легионом внебрачных детей. Постепенно составился детальный психологический портрет босса. На его основе Блэкс создал программу умопомрачительной сложности, которая объединяла все факты в стройную систему.
Тут в игру вступила я. Прочла стенограммы телефонных переговоров босса, изучила его фотографии, схемы передвижений, электронные письма, копию расшифрованного личного дневника, биографии любовниц — бывших и настоящих, — друзей, работников, отпрысков. Составила психологические профили родителей Вонг-Кея, братьев, сестер и друзей детства.
Преобразовав полученные данные в сложные уравнения согласно теории возникновения, я составила окончательный план ликвидации Вонг-Кея.
Я задумала сыграть на его глубокой суеверности. Мы сделали так, что босса повсюду стали преследовать дурные знамения; подсыпали ему в пищу психотропные препараты, вызывающие галлюцинации и приступы паники. Писали жуткие гороскопы и подбрасывали ему в дом. Войг-Кею регулярно перебегали дорогу специально выдрессированные черные кошки. А в его любимом ресторане мы повесили зеркала, в которых он попросту не отражался. (Пришлось их потом снять, пока другие клиенты ничего не заподозрили.) Мы вырыли из могил кости деда и бабки Вонг-Кея, истолкли их в порошок и посыпали им самого босса. (Позднее, когда полиция проводила обязательный анализ на ДНК, Вонг-Кей чуть не хлопнулся в обморок, узнав, что на лице у него — прах давно почившей бабки.)
Далее наступил второй этап операции. Мы распространили слух, будто Вонг-Кей — извращенец, растлевающий собственных внуков.
Естественно, его брак оказался под угрозой: жена и раньше подозревала, что Вонг-Кей спит с несовершеннолетними проститутками. А я знала о педофильских наклонностях и сексуальной озабоченности нашего объекта (знала из результатов опросника, который двадцатитрехлетний Вонг-Кей заполнял при приеме на работу, а также из его беседы с одним человеком в пекинском баре — тридцатидевятилетний Вонг-Кей тогда опрокинул в себя три больших бренди «Реми-Мартин»; и еще я прочла рассказ, написанный им в студенческие годы). Гордость не позволила ему просто объяснить супруге, что все это — наглая ложь, слухи. Отец учил его: «С женой личную жизнь не обсуждают. Жену ставят перед фактом». Семя отцовской морали глубоко сидело в душе Вонг-Кея, проросло там и дало плоды — вкупе со зловещими предзнаменованиями, из-за которых он начал бояться собственной тени.
