Уильям Гибсон - Периферийные устройства
Недертон смотрел, как Флинн все трогает: ведет пальцем по лакированному шпону. Постукивает костяшками пальцев по дверной ручке. Видимо, проверяет органы чувств периферали.
– Мне они понравились. Было видно, что не собаки, но из той же оперы. – Она коснулась черных штанов. – Почему от этой одежды такое чувство, будто ты в трениках?
– Она без швов, – ответила Тлен. – Наружные швы декоративные, дань традиции. То, что на тебе, сделали ассемблеры. Сразу целиком.
– Сфабили, – подытожила Флинн. – Не обижайся, но если у тебя не линзы, то что? Какая-то болезнь?
– Модификация. Своего рода визуальная шутка на тему мифического заболевания pupula duplex. Обычно его описывают как двойную радужку, но я выбрала буквальный вариант.
– И как при этом все выглядит?
– Я редко использую нижнюю пару. Она видит в инфракрасном диапазоне, что удобно в темноте.
– А ничего, что я все время спрашиваю? Я же тут ничего не знаю. Может, ты с ними родилась. Или у тебя такая секта. Откуда мне знать? А вот насчет бегающих тату я вроде как поняла.
– Спрашивай, конечно, – ответила Тлен.
– Где телефон, здесь? – Флинн подняла руки. – Я пыталась объяснить подруге.
– Я могу спросить у «Гермеса», – сказал Лев. – Впрочем, компоненты очень маленькие и распределены по телу. Я не смогу ответить, где мои, не сверившись с медицинской картой. У моего двоюродного брата часть как-то воспалилась, пришлось менять. В основании черепа. Хотя их могут вживить куда угодно. – Он оперся на край стола. – Хочешь посмотреть Лондон? Сейчас над домом вертолет, такой же, каким ты управляла для нас. Советую сесть.
– Можно, я им поуправляю?
– Позволь нам показать тебе виды, – с улыбкой проговорил Лев.
Флинн перевела взгляд на Тлен, потом на Недертона, сказала: «О’кей» – и села.
Тлен заняла другое кресло, Недертон встал рядом со Львом у края стола, радуясь, что не сидит на начальственном месте.
– Во второй раз это не было для тебя таким потрясением, – заметил он.
– Мне было невтерпеж попасть сюда снова, – ответила Флинн. – Только я не обязательно буду во все верить, о’кей?
– Разумеется, – ответил Лев.
Недертон поймал себя на том, что улыбается глупейшим образом. Тлен с усмешкой скосила на него двойные зрачки. Потом повернулась и заговорила с Флинн:
– Сейчас ты увидишь мою эмблему.
Флинн кивнула. Недертон тоже увидел эмблему Тлен. Следом появились эмблемы Льва и Флинн – последняя была без рисунка.
– Я открою трансляцию, – сказала Тлен. – Полное бинокулярное зрение.
Каюта сменилась туманным утренним Лондоном с птичьего полета. Остроугольные ледышки шардов торчали среди плотного лабиринта старых улочек, разреженных променадами, по которым Недертон катался в детстве, и густыми лесами на месте снесенных зданий, портивших городской ландшафт. Бледное солнце отражалось в стеклянном покрытии очищенных и выведенных на поверхность рек, Темзу испещряли плавучие острова, опять на каком-то другом месте: подводные лопасти перемещали их так, чтобы полнее использовать силу течения.
– Черт, – проговорила Флинн. Зрелище явно произвело на нее впечатление.
Тлен полетела к Хэмпстеду, куда родители в десять лет водили Недертона на день рождения одноклассника. Праздник проходил в керамической трубе под ажурной железной скамьей. Узкий тоннель освещали гирлянды цветных фонариков, мыши в забавных костюмчиках пели, танцевали и разыгрывали поединки на шпагах. Руки у его гомункула были грубые, полупрозрачные, примерно как у мусорщиков. Пока Недертон все это вспоминал, Тлен рассказывала Флинн о гидротурбинах, приводимых в движение восстановленными реками. Однако она обходила молчанием то, что было раньше, – ужасы, тьму.
Недертон кончиком языка провел по нёбу, выключил трансляцию и вернулся в гобиваген. Наблюдать за Флинн было куда интереснее.
– А где все? – спросила она. – Людей совсем нет.
– Это довольно сложно, – ровным голосом ответила Тлен, – но с такой высоты ты бы никого не разглядела.
– И машин почти нет, я еще раньше обратила внимание.
– Подлетаем к Сити, – сказала Тлен. – Чипсайд. Вот тебе и толпы.
Однако это не люди, подумал Недертон, наблюдая за лицом Флинн.
– Косплейная зона, – пояснил Лев. – Тысяча восемьсот шестьдесят седьмой. Нас бы оштрафовали за вертолет, если бы он не вуалировался или был слышен.
Недертон щелкнул языком по соответствующему участку нёба и вернул трансляцию Тлен. Они висели над утренним уличным затором: кебы, двуколки, ломовые телеги, все на конной тяге. У старших Зубовых, деда и отца, были собственные лошади, на которых они, по слухам, даже катались, хотя, разумеется, не в Чипсайде. В детстве мать водила его по здешним лавкам. Серебряная посуда, духи, шали с каймой, приспособления для вдыхания табака, толстые часы, оправленные в золото и серебро, мужские шляпы. Он дивился, как обильно лошади роняют навоз, который тут же сметали прыткие мальчишки, младше его. Такие же ненастоящие, как лошади, они тем не менее казались совершенно живыми и пугающими в том рвении, с которым, ругаясь на чем свет стоит, шаркали короткими щетками между ногами у лошадей. Люди в цилиндрах, про которых мама сказала, что это банкиры, поверенные, коммерсанты и биржевые маклеры, вернее, их симулякры, торопливо шагали под живописными вывесками: «Обувь», «Фарфор», «Кружево», «Страхование», «Стекольная мастерская». Вывески зачаровывали маленького Недертона, и он, идя за руку с матерью, в обязательной неудобной одежде, режущей под мышками, старался защелкать их все. Отчаянные мальчишки с криками «Разойдись!» бегом катили тачки и пропадали в темных дворах, откуда несло вонью, такой же аутентичной, как конский навоз. Мама для этих прогулок надевала коричневое платье с узким лифом и длинной, подметавшей мостовую широкой юбкой, узкий жакет и невероятную шляпку. Ей это все было совершенно неинтересно, она просто считала, что должна водить ребенка сюда, и, может быть, ее неприязнь еще усилилась в нем, превратившись с годами в стойкое отвращение.
– Ну надо же! – проговорила Флинн.
– Это ненастоящее, – сказал Недертон. – Разработано по архивным материалам. Среди тех, кого ты видишь, почти нет людей, а те, что есть, – туристы или школьники на уроке истории. Вечером иллюзия полнее.
По крайней мере, меньше раздражает, подумал он про себя.
– Лошади ненастоящие? – спросила Флинн.
– Да, – ответила Тлен. – Лошади теперь редки. С другими домашними животными у нас получилось лучше.
Пожалуйста, не начинай, взмолился про себя Недертон. Лев, наверное, подумал о том же, потому что сказал:
– Мы доставили тебя сюда, чтобы кое с кем познакомить.
Они начали снижаться.
Недертон увидел Лоубир, в юбке и жакете, примерно как были у его матери. И она смотрела вверх.
47. Субординация
Посреди движущегося леса черных цилиндров стояла седая женщина с очень яркими голубыми глазами. Прохожие, судя по всему, ее не видели, как не видели и аппарат, которым управляла Тлен и про который Лев сказал, что он завуалирован, хотя ощущали завихрения воздуха и каждый на ходу поднимал руку придержать цилиндр. Они обходили женщину, а та стояла, глядя вверх на то, чего они не видели, и рукой в серой перчатке придерживала шляпку.
Рядом с бляшками Уилфа, Льва и Тлен появилась еще одна: золотая корона – силуэтом на бежевом фоне. Остальные потускнели.
– Сейчас мы в приватном режиме, – сказала женщина. – Другие нас не слышат. Я инспектор Эйнсли Лоубир из Лондонской полиции.
Ее голос звучал у Флинн голове, шум толпы и скрип колес сделались тише.
– Я Флинн Фишер. Это из-за вас я здесь?
– Ты здесь из-за себя самой. Если бы ты не согласилась подменить брата, то не стала бы свидетельницей преступления, которое я расследую.
– Извините, – ответила Флинн.
– Не стоит извиняться. Наоборот, без тебя у меня бы не было ничего. Раздражающее отсутствие каких бы то ни было улик. Тебе страшно?
– Иногда.
– Нормально в таких обстоятельствах, насколько их можно назвать нормальными. Ты довольна своей пери?
– Чем?
– Перифералью. Я выбирала ее сама и, боюсь, в большой спешке. Мне почудилась в ней некоторая поэзия.
– Зачем вы хотели со мной поговорить?
– Ты наблюдала крайне неприятное убийство. Видела лицо человека, который мог быть организатором или сообщником.
– Я так и думала, что по этой причине.
– Неустановленное лицо либо лица пытались убить тебя в твоем родном континууме, предположительно с целью устранить свидетеля. Я была шокирована, когда узнала, что покушение на твою жизнь не составляет здесь преступления, поскольку наши ведущие юристы не признают тебя реальной.
– Я такая же реальная, как вы.
– Безусловно. Однако люди, которые на тебя покушались, без колебаний убили бы тебя или кого-либо другого здесь, сейчас и когда угодно. Люди такого сорта – моя забота. – Ярко-голубые глаза, очень холодные. – Однако и ты – моя забота. Я за тебя отвечаю, но в несколько другом смысле.
