Уильям Бартон - Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк
— Что-то не так?
Робот взглянул на меня и ответил:
— У меня есть некоторые предрассудки: не могу есть то, что выглядит как кусок живого существа.
— Оно же синтетическое.
— Когда я был настоящим роботом, я это знал. Но органическому процессору с этим труднее справиться.
— Слушай, если даже я спокойно поедаю свою плоть, то почему это волнует тебя?
— Верно. — Робот сунул кусок мяса Уолли в рот и принялся жевать. Я даже мурашками покрылся.
После мяса было мороженое, теперь оно уже стало намного слаще и даже походило на то самое, ванильное, о котором я так мечтал. Робот попробовал его и сказал:
— Вот это нормально. Может, в следующий раз мне удастся его усовершенствовать, ведь теперь я понимаю, каким оно должно быть.
Но он почти ничего не съел и поставил тарелку на пол.
Я протянул руку и спросил, так и не дотронувшись до его руки:
— Скажи, в чем дело.
Казалось, он вздохнул.
— Так много всего, Уолли.
Внутри у меня похолодело.
— Например?
— Я не знаю, как доставить тебя домой.
— Ага.
— И еще я не могу понять, что произошло с цивилизацией моей планеты. Не знаю, куда они все подевались. И почему, тоже не знаю. — Он пододвинул ко мне вторую тарелку с мороженым: — Съешь.
— Хорошо.
Спустя какое-то время я спросил:
— Ты хоть знаешь, где мы находимся?
— Да. В моей галактике. В моем мире.
— Земля тоже в этой галактике?
— Думаю, что нет, Уолли.
— Ага.
Я доел мороженое. Робот убрал посуду. Двигался он, правда, очень медленно. Когда он вернулся, я уже встряхивал одеяло и устраивался на ночлег. Мне так хотелось, чтобы у меня была хоть какая-нибудь книга. Боже мой, я был согласен даже на «Зеленые дворцы» [11] или на «Лорда Джима» [12]. И даже на «Алый знак доблести» [13].
Робот остановился и посмотрел на меня; руки безжизненно болтались у него по бокам. Это не просто усталость. Я отбросил одеяло и позвал его прилечь рядом.
— Давай. Раз тебе теперь нужно есть, то, наверное, нужно и спать.
Он свернулся рядом со мной под одеялом. Вскоре стало тепло, а потом я, видимо, заснул.
Я проснулся, но глаза у меня еще были закрыты, и я плохо помнил, что видел во сне. Что-то из реальной жизни; скорее всего, что-то хорошее, иначе бы я точно помнил. А сейчас в груди какое-то теплое чувство, даже если спать в обнимку с подушкой, так тепло не будет. Ну и, конечно, эрекция, — правда, тут что-то не совсем как обычно.
О боже, я обнимаю робота.
Я попытался высвободить руку, спокойно, без паники. Интересно, что так щекочет кончик носа.
С трудом открыл глаза. Прямо перед моим лицом чья-то шея. Худощавая, с белой кожей, в обрамлении курчавых светлых волос. Длинные светлые волосы, заплетенные в длинные косы, которые аккуратно уложены вокруг головы…
Наверное, все мышцы у меня напряглись, как при хорошем столбняке. Я глубоко вздохнул, воздух так быстро проскочил по напряженной гортани, что из горла вырвался странный вскрик. Я мгновенно откатился в сторону, поднялся на руки и колени. Одеяло висело у меня на спине, а я так и стоял на четвереньках, выпучив глаза, и сердце бешено колотилось в груди.
Рядом со мной под одеялом, оказывается, лежала нагая девочка. Она повернулась лицом вверх, подняла голову, посмотрела на меня своими голубыми глазами и сказала уставшим и смущенным голосом: «Уолли…»
У меня изо рта опять вырвался странный звук — точно та кой же, какой испускает ошеломленный Джеки Глисон в каждой новой серии «Новобрачных», что-то вроде «хаммминахуммина…».
Девочка медленно села, скрестив ноги, и повернулась ко мне. Глаза ее прояснились, как всегда бывает, когда человек медленно пробуждается от сна. Бледная гладкая кожа, маленькие розовые соски на гладкой, ровной груди, курносый нос с россыпью веснушек, огромные, огромные голубые глаза и никакой одежды, кроме шпилек цвета латуни в волосах.
— Доброе утро, Уолли!
Я плюхнулся на пол. Проглотил комок в горле. По крайней мере попробовал.
— Трейси?
Девочка наклонила голову набок, улыбнулась, и вся комната наполнилась солнечным светом.
— Наверное, так, Уолли. Я та девочка, которая снилась тебе в снах.
— Мои… сны.
Странно. Обычно, когда во рту пересыхает, то пересыхает сразу, и человек замечает это уже потом, а мне сейчас казалось, что язык впитывает слюну, как сухая губка, — медленно и постепенно.
Девочка сказала:
— Да, Уолли.
Как же назывался тот рассказ? Кажется, Сильверберга. Точно помню на обложке цифру семь — седьмая подборка лучшего либо из «Гэлакси», либо из «НФ и фэнтези». Там еще телепат видит мысли людей, как целые предложения бегущей рекламы, соединенные специальными значками.
— Ты… читаешь мои мысли. — Без интонаций. Мне было не по себе.
Девочка поднялась на ноги, потянулась, как потягиваются все люди после сна. У нее еще по-девичьи узкие бедра, а между ног лишь немного светлых волос.
«Ей одиннадцать лет», — подумал я. Я вспомнил, что у большинства девочек груди начинали расти классе в седьмом.
Она заметила мой взгляд, улыбнулась и сказала:
— Ну да. Может, не совсем, как мне хочется. — Потом странно так на меня посмотрела. — А как, по-твоему, я научилась говорить по-английски? Думаешь, простое подражание твоей постоянной болтовне?
Я отвел глаза, щеки у меня пылали. Да. Именно так я и думал.
— Угу. Тебе мешает, что я все время разговариваю? — Я знаю, что это многих доставало, в том числе и моих родителей. Наверное, даже и Марри, хотя обычно он с удовольствием меня слушал.
Девочка сказала:
— Что ты, Уолли! Мне нравится с тобой разговаривать! — Глаза ее засветились. Я вдруг вспомнил, что настоящая Трейси именно так и говорила мне тогда. А эта Трейси (какой-то противный голос в мозгу напомнил мне, что это вовсе не Трейси, а робот) продолжала: — Со мной никогда не происходило ничего более прикольного!
Не происходило с Трейси? Или с роботом?
Я ответил:
— Со мной тоже. — И сел, подтянув колени к подбородку и сжав пятки. Черт побери, ушла бы эта эрекция! Туалет. Надо просто помочиться, вот и все.
Трейси… Нет! Боже мой. Робот! Его светло-голубые глаза неотрывно смотрели прямо мне в лицо, и в них читалось сочувствие. Девочка подошла ко мне, присела на колени, положила свою мягкую, теплую руку мне на колено и, нагнувшись, заглянула прямо в глаза.
Это он. Он, не она.
Мне трудно даже описать, как я струсил в этот момент.
Девочка сказала:
— Хочешь попробовать то, что тебе снилось во сне, Уолли? В твоих снах, правда, мало подробностей, но мне удалось добыть достаточно программного обеспечения на основе Х-хромосом и скопировать инстинктивные модели поведения из твоей генетической матрицы.
Я даже содрогнулся. Какой ужас. Запинаясь, я с трудом произнес:
— Но… ты же еще ребенок! — Настоящей Трейси, моей Трейси, сейчас шестнадцать лет, и она уже девушка. А эта… этот…
Девочка села на пятки. Вид у нее был очень грустный, так всегда выглядела настоящая Трейси — печальной и серьезной.
— Извини, Уолли. Я не знал, что это имеет значение.
На завтрак роботу удалось приготовить французские тосты. Даже желтые шарики сверху, — наверное, их можно назвать масло «Уолли». Правда, кленового сиропа не получилось, даже противного заменителя, который всегда ели мои сестры (они вечно сдирали все с телевизионных реклам, и этот сироп покупали только для того, чтобы подражать тому жуткому ролику).
Каждый раз, когда они это делали, я вспоминал, как менее десяти лет тому назад сам подражал за столом другому рекламному ролику. Но мое поведение меня почему-то не раздражало.
Робот принес мне тарелку прямо в ванную, я нежился в теплой воде.
— Смотри, Уолли. Скоро я научусь делать для тебя настоящий хлеб! — Потом она перелезла через край ванны и с улыбкой погрузилась в воду напротив меня.
— Ага. — Я взглянул на дымящиеся кусочки тостов с желтым маслом сверху. — Ты и себе приготовила?
Девочка взяла один тост, окунула его в масло и откусила.
— М-м-м-м…
После ванны мы вышли на улицу. Волосы у робота были такие чистые, это и понятно, они ведь совсем новые. Он настоял, чтобы я надел свои грязные носки и ботинки, хотя сам шел босиком. Я хотел было и одеться, но вещи мои все это время оставались на перилах крыльца и так задубели и выцвели, что я побоялся их надевать.
Я старался не смотреть на идущую рядом девочку.
— Куда направляемся, робот?
Она вдруг остановилась, повернулась ко мне, заглянула прямо в лицо, а глаза ее при этом стали еще больше и еще печальнее… нет, тоскливее? Наверное, так выглядела и Трейси, вовсе не печально и не серьезно, но я, одиннадцатилетний я, просто не разобрался в этом.
