Евгений Якубович - Программист для преисподней
– Не будем горячиться, – примирительно сказал компьютер. По моему тону он понял, что игры закончились. – Завтра утром Каценовича отправят в командировку в столицу, на курсы повышения квалификации.
– А как он встретится с Сергеем?
– Курсы рассчитаны на месяц. Каценовича в столице знают. Я имею в виду компанию Арика, и всю эту среду. В ближайшие выходные Каценовича пригласят к Арику на домашний концерт. Там будет и Сергей. Остальное – дело техники. Вашей, Александр Леонидович, техники.
Я согласно кивнул. Компьютер продолжил:
– Я отправлю вас в любой момент их реальности. Можно прямо сейчас отправиться в дом Арика, в тот момент, когда концерт завершится. Самое время спокойно поговорить с Сергеем.
– Отлично. Только отправь меня чуть пораньше, и не к Арику, а в гостиницу. Я хочу вместе с Каценовичем прогуляться по городу.
– Слушаю и повинуюсь.
Вселенная привычно раскололась и соединилась. Я опять был в сознании Каценовича. Как и в прошлый раз, все прошло без проблем, только сильно болела голова. Но теперь простого присутствия мне было недостаточно. Я решил провести эксперимент. Мягко, не напрягаясь, я спросил у Каценовича, который час. Каценович тут же поднял к глазам руку с часами. Я посмотрел на них: это были модные в то время электронные часы с календарем. Время было подходящее – утро субботы.
Я усилил свое влияние, и неожиданно Каценович просто уснул. Он отключился так внезапно, что я едва успел взять на себя контроль за телом, иначе он бы просто грохнулся на пол. Отлично. Тело Каценовича было в полном моем распоряжении. Можно начинать операцию.
Первым делом следовало разыскать тетрадь Сергея. Компьютер обещал переместить ее вместе со мной. Скорее всего, она находится где-то здесь, в комнате. Я по очереди осмотрел шкаф, тумбочку, заглянул под подушку и приподнял матрас. Хотел поискать в ванной комнате, но вовремя вспомнил, что таковая в номере отсутствует. Тогда я взялся за личные вещи Каценовича. Чувствуя себя страшно неудобно, я перерыл содержимое его чемодана, но ничего не нашел. Затем по возможности аккуратнее уложил вещи обратно, стараясь соблюдать первоначальный порядок. Агент тайной полиции из меня не получился: если Каценович будет приглядываться, то обязательно заметит, что в его вещах кто-то рылся. С другой стороны, Каценович тоже не шпион, и вряд ли станет проверять свой чемодан на предмет, «а не делали ли там обыск в его отсутствие?».
Я тяжело вздохнул. Оставалось выпотрошить огромную сумку с покупками, сделанными Каценовичем в столичных магазинах за неделю. Мне так не хотелось этого делать, что я решил поступить иначе. Я потихоньку разбудил Каценовича, так чтобы он только слышал меня и мог отвечать, не больше:
– Каценович, ты знаешь, где тетрадь, которую я ищу?
– Знаю, – лаконично ответил Каценович.
Я обрадовался. Значит, все в порядке и тетрадь здесь. Я продолжил:
– Подскажи, пожалуйста, где она?
– Она на месте, как всегда.
– Будь добр, расскажи, а где у нее место?
– В кармане чехла гитары. Все нормальные люди носят тетрадки со словами песен в кармане чехла.
Это был сюрприз. Я рано радовался. Оказывается, Каценович имел в виду лишь свою тетрадку-песенник. В принципе, верно: для него это была самая большая ценность, и отвечая на вопрос о тетради, он автоматически имел ввиду именно свой песенник. На всякий случай, я все же взял в руки зачехленную гитару. Снаружи, сбоку к чехлу был пришит вместительный карман, закрывавшийся на молнию. Я открыл его. В кармане лежал комплект запасных струн и прочие мелочи, которые стоит иметь при себе гитаристу. Кроме этого в кармане лежали две почти одинаковые общие тетради. Одна из них была песенным архивом. А вот вторую я узнал сразу. Это та самая Сережкина тетрадь, на поиски которой я угробил половину утра. Компьютер, зная психологию Каценовича, разместил мое сокровище в его персональном сейфе.
Убедившись, что все в порядке, я освободил Каценовича, а сам устроился в дальнем уголке его сознания. План действий мы с ним уже составили: перед тем как зайти к Арику, мне хотелось немного погулять по городу.
Каценович честно постарался показать мне все местные достопримечательности. Моим первым впечатлением от увиденного стал царивший вокруг красный цвет. Город был красным. Бесконечные флаги и огромные транспаранты с лозунгами виднелись повсюду. На доме напротив висел огромный агитационный щит, закрывая собой окна нескольких квартир. Я мысленно посочувствовал жильцам.
Мы шли по прямому, непропорционально широкому проспекту. По дороге с завыванием проносились переполненные троллейбусы, громыхали трамваи. Автомобили, в подавляющем большинстве старые, ехали осторожно, огибая ямы в асфальте. Вдоль проспекта тянулся красивый благоустроенный тротуар, но между ним и ближайшими домами лежал десятиметровый участок глиняной целины. От троллейбусных остановок по направлению к домам отходили утоптанные тропинки. Сейчас, летом, пустырь был покрыт толстым слоем знаменитой среднеазиатской пыли. Я представил себе, каково добираться по этим тропинкам во время дождя, и подивился строителям.
По проспекту мы дошли до станции метро. В отличие от помпезного московского метрополитена, в котором я, можно сказать, вырос, здешнее метро было маленькое и уютное. Поезд ничем не отличался от привычного мне московского, все было таким узнаваемым, домашним. Я закрыл глаза и полностью погрузился в знакомый с детства ритм движения. Можно было легко представить, что я снова в Москве. Привычный перестук колес успокоил меня, головная боль прошла.
Проехав две станции, мы вышли из вагона, прошли через зал и оказались в подземном переходе. Наверх вели широкие гранитные ступени. Пока мы поднимались, я загляделся на стены перехода, которые, как и зал станции, были выложены красивым местным мрамором. Наконец я поднял глаза, вздрогнул и порадовался тому, что контроль над телом сейчас у Каценовича.
Наверху, прямо напротив выхода из подземного перехода, стоял гигантских размеров транспарант с портретом руководителя компартии республики. По мере того, как пассажиры метро поднимались по лестнице, этот портрет возникал перед ними, как встающее на рассвете солнце. А если засмотреться по сторонам, а потом резко поднять голову, то портрет вставал перед прохожим сразу во всей своей красе. Так и случилось со мной.
Пока я приходил в себя от полученного шока, я услышал за спиной детский плач. Я оказался не единственным, на кого подействовал портрет. Маленький мальчик, лет трех-чтырех, шел за ручку с мамой и смотрел по сторонам, думая о чем-то своем. Внезапно он поднял головку и обнаружил, что на него в упор смотрит огромное лицо с портрета. Испуганный ребенок заплакал. Мать, не разобравшись в чем дело, громко спросила его:
– Что случилось, мой маленький? Кто тебя испугал?
– Дядя!
– Какой дядя, где? – женщина остановилась и недоуменно огляделась по сторонам.
– Вон тот дядя! – закричал малыш, показывая пальцем на портрет. – Я его боюсь!
– Ну, что ты, этот дядя очень хороший! – Теперь уже была напугана мать малыша.
– Нет, он плохой, – громко, на весь переход кричал перепуганный карапуз.
Не вдаваясь в дискуссию, женщина схватила ребенка на руки и, шепотом отчитывая сынишку за что-то ему непонятное, бегом поднялась по лестнице, свернула за угол и исчезла из нашего поля зрения.
Я понял, что прогулка по городу мне надоела. Мы проходили мимо гастронома, и я предложил Каценовичу зайти туда. Перед входом в магазин я взял контроль в свои руки. Сейчас это давалось мне совсем легко. Каценович как бы засыпал на это время, и я свободно управлял его телом как своим собственным. «Мы идем в незнакомый дом, – подумал я. – Надо купить что-нибудь для хозяев, не идти же в гости с пустыми руками…».
Я стал раздумывать: что купить? Пусть это будет нейтральный стандартный набор. Он хорошо подойдет для незнакомой компании. Значит так, куплю большую коробку шоколадных конфет, желательно покрасивее, и бутылку вина. А какое вино выбрать? Это, конечно, вопрос серьезнее, чем покупка шоколадных конфет. По вину, которое приносит собой гость, можно много о нем узнать. Я решил, что возьму красное сухое – «Каберне», «Совиньон» или «Мерло». Это все пьют с удовольствием. Гостя, принесшего с собой такое вино, это характеризует как человека серьезного, с хорошим вкусом.
Войдя в магазин, я откровенно изумился. На полках стояли крепостные стены из одинаковых рыбных консервов в пожелтевших от старости бумажных наклейках. В соседнем отделе меня встретила ровная шеренга коробок с макаронами. Витрины холодильников перед этими полками были отчасти украшены теми же консервами и макаронами, а отчасти – просто пусты. В обоих отделах покупателей не было. Скучающие продавцы скользнули по мне невидящим взглядом, и вновь вернулись к апатичному безделью.