Сергей Кочетов - Ленон и Гаузен: Два клевых чужака (СИ)
— Поцелуемся? — неожиданно предложил Гаузен свидетельнице.
— Зачем? — испугалась она.
— Чтобы все вокруг нам завидовали, — тут он схватил девушку за плечо и прижал ее к своим губам. Девушка тут же оттолкнула его и вскочила со стула. От нанесенной обиды на ее лице выступили слезы:
— Вы все, все как один, хулиганы! Один заманил меня, другой… другой…
Она не смогла больше сдерживать рыданий и выскочила из кабинета. Юноша озадаченно посмотрел ей вслед, так как ожидал совсем другой реакции.
— Вот так я и целовал флаг, — объяснил он несколько мгновений спустя.
— Нарушаете, товарищ Гаузен, нарушаете порядок следственного эксперимента, — злорадно усмехнулся Петя, глядя на реакцию девушки, и Гаузен еле сдержался, чтобы не ударить его. Тут вошел Митя, держа в руках тот самый флаг в свернутом виде.
— И не стыдно вам, гражданин Гаузен? — осуждающе поинтересовался Митя. Судя по всему, Митя приблизительно догадался, что произошло в стенах кабинета.
— Мне не стыдно! — горячо возразил юноша. — Потому что я сделал это из-за любви! Ведь я представлял себе другую девушку… — разоткровенничался Гаузен. Но юноша успел взять себя в руки и вспомнить то, чему его учил бывалый зэк Волжанин. — Прекрасную девушку по фамилии Родина.
— Думаешь, свидетельница еще вернется? Может она составит заявление на насильственные действия со стороны этого хулигана? — спросил Петя коллегу, проигнорировав показания, и ткнул пальцем в Гаузена.
— Вряд ли она вернется, — покачал головой Митя. — Тем более она может составить жалобу и на тебя — ты же недостаточно ограничил контакты свидетельницы с подозреваемым.
— Ну ладно, и без нее управимся, — замялся Петя, похоже, испугавшись последствий, и снова обратился к юноше. — Итак, гражданин Гаузен, вы подтверждаете, что вы злостно надругались над флагом?
— Да какой это флаг?! — не выдержал юноша, которому уже вконец осточертел этот спектакль и его роль в нем. — На настоящих флагах нарисована королевская корона, зверь или оружие какое-нибудь…. На худой конец, черепушка! А это…. Это просто тряпка полосатая!
После подобных кощунственных слов в кабинете воцарилась гробовая тишина.
— Митя, батарейки в диктофоне не сели? — подал, наконец, голос Петя.
— Да я говорю же! Разверните и сами увидите, — продолжал гнуть свою линию Гаузен. Хоть он и позволил себе вставить слова, которые он говорить был не должен, но все равно он за собой никакой вины не признавал, так что решил идти до конца.
Митя, развернув полотнище, начал пересчитывать полосы:
— Красный, белый…
— Ага! — торжествующе вскрикнул Петя. — Это же наш флаг!
— Да подожди ты, это еще не все, — перебил Митя и начал заново. — Красный, белый, снова красный… Подожди, Петя, это как в рекламе: Красный, белый, снова красный — вот наш флаг мясоколбасный, — напел знакомые слова Митя и понюхал. — Ну вот, и запах даже соответствующий.
— Я и говорю! Без вины виноватого пытаетесь осудить! — поддержал Гаузен.
— Это же еще серьезнее! — не сдавался Петя. — Это же флаг колбасного завода! Градообразующего предприятия! Что скажет Филимон Григорьевич?
— А чего ему говорить, — пожал плечами Митя. — Флаг целый, не рваный, не грязный, не жеванный… Даже следов от засоса не осталось. Да и нету такой статьи «за надругательство над колбасой». Вот был бы хлеб — другое дело. Он символ плодородия и вообще всему голова. Был бы это колбасный хлеб, еще можно было бы что-то приплести, а так — сам понимаешь.
— Но ведь можно еще к чему-то прицепиться, — не отступал Петя. — Сам же видишь, какой опасный преступник!
— Да ладно, какой уж там опасный… Даже в сводках нет никого на него похожего, — не согласился со своим коллегой Митя.
— Слишком уж он чист и молод для простого бомжа, — настаивал Петя.
— Ну, надо же с чего-то начинать, — равнодушно предположил Митя. — Фемида слепа, а это значит, что ко всем надо относиться непредвзято.
— Может, Фемида и слепа, — перебил Петя. — Но я нюхом чую, что этого мерзавца надо засадить!
— Петя, придется его отпустить, — произнес Митя, добавив нажима в голос.
— Как же его отпустить? А как же раскрываемость? Как отчетность? Как же очередное звание? — отчаялся Петя.
— Все-то тебе хочется любой ценой наловить побольше преступников! А в армии можно годами числиться и ни разу не побывать в настоящем бою. Вот у меня и друг такой. Уже пять лет служит, а подвигов никаких толком так и не насовершал. И ничего, не выгнали. Скоро майора дадут. Чего нам-то тогда так гнаться за раскрываемостью? — поинтересовался Митя.
Услышав про майорское звание, Петя сдался и даже вернул Гаузену вещи. Тот порылся в сумке и заметил, что не хватает одного важного предмета.
— Отдайте нож! — потребовал Гаузен.
— Не отдам! — заспорил Петя, которому не хотелось отпускать Гаузена за просто так. — Это холодное оружие! И важная улика!
— Я же им флаг не резал! — разумно заметил юноша.
— А мог бы, — не сдавался милиционер.
— Тогда я буду жаловаться! — пригрозил Гаузен и добавил со значением:
— Мне кажется, что я видел для этого достаточно. Револьвер-то, — вспомнил мудреное слово юноша, — небось, тоже не в магазине покупал?
— Петя, верни ему его вещи, — шепнул Митя и кивнул головой на любимую игрушку приятеля. — Хватит тебе уже всякого барахла.
Петя нехотя протянул Гаузену его нож.
— То-то, — одобрительно хмыкнул юноша и вернул оружие в ножны.
— Петя, я его сам выведу, — проинформировал коллегу Митя.
Петя ничего не ответил, а лишь со злобой посмотрел Гаузену вслед.
— Если вы меня выпускаете, то вы должны освободить Лин! — уже в коридоре обратился к Мите Гаузен. Юноша подумал, что есть вероятность, что ее тоже держат в заключении.
— Кто такой Лин? — не понял милиционер. — Это еще что за кличка?
— Лин — это имя девушки! — возразил Гаузен, и, как мог, описал ее внешность.
— Таких приличных к нам обычно не прибывает, — отозвался Митя.
— Может, вы ее прячете, как упрятали меня. Сколько я времени здесь потерял! Да я чуть не постарел тут, пока ждал! — начал возмущаться Гаузен, который не доверял стражам порядка в принципе.
— Если тебе так хочется, можешь посмотреть в женское отделение. Там никого, — предупредил Митя. Милиционер провел юношу в другую камеру и отпер ее. Там действительно было пусто.
— Можно по приметам ее в розыск объявить, — участливо предложил Митя, который, похоже, по натуре был добрым малым. — Как можно с тобой связаться?
— Я сам вернусь за новостями, — уклонился от ответа Гаузен, которому не терпелось отыскать девушку самому.
— Постой-ка, — вспомнил уже в коридоре Гаузен. — Мне нужно обратно в свою камеру.
— Странно, — удивился Митя. — Только освободился и уже обратно захотел. Так нельзя — сначала надо что-то совершить!
— Да нет, не в этом смысле… Мне надо попрощаться с другом, — пояснил Гаузен.
— Только ненадолго, — согласился Митя и впустил юношу внутрь.
— Спасибо за советы, Волжанин, — поблагодарил Гаузен. — А то Петя хотел заточить меня настолько, что я выросшей бородой смог бы три раза обернуться.
— Не надо благодарности, — скромно ответил Волжанин. — Я просто не люблю тесноту в камере.
— Я вот что хотел спросить… Если ты такой добрый, что ты делаешь в таком нехорошем месте? — попытался разузнать юноша.
— Ну, не знаю, — почесал подбородок Волжанин, видимо размышляя о прожитой жизни. — Может быть, все мы всего лишь фишки в руках бога, — задумчиво произнес заключенный.
— Какого из них? — чуть не спросил Гаузен, но вовремя вспомнил, что такой вопрос в этом мире больше не стоит. Еще он вспомнил из здешних разговоров, что эта фраза произносится как-то не так…
— Может пешки?
— А кто его знает, фишка или пешка? По-моему, он азартный. Ты себе не представляешь, как он играл с моей судьбою. А вообще иногда мне кажется, что он самый главный ростовщик. Дает всего лишь один раз, а расплачиваться приходиться всю оставшуюся жизнь, — тут зэк грустно улыбнулся, видимо, погрузившись в давнишние воспоминания.
— Ну, а чего помогать-то каждому встречному? — вновь поинтересовался Гаузен, не давая собеседнику замечтаться.
— Как знать, может, даже в гестапо должен быть свой Штирлиц, — глубокомысленно изрек Волжанин.
— Штирлиц — это типа шиворотня что ли? — не понял Гаузен.
Тут зэк оторвался от мыслей и с подозрением уставился на юношу. Но тут же не выдержал и рассмеялся:
— Я еще сомневался, за кого это ты себя выдаешь! А ты точно деревенский! Даже телевизора в доме не было!
Гаузен кивнул в знак согласия, хотя так и не понял, что имел в виду заключенный.
Тут Волжанин неожиданно посерьезнел. В его в глазах мелькнуло странное выражение — надежда, смешанная с осторожностью. Зэк нагнулся и зашептал юноше:
