Чингиз Цыбиков - Бабайка
Хутор. Или как это у них называется. Ранчо, поместье, в общем, несколько домов с хозяйственными постройками, огражденные частоколом. Мы подошли к воротам, ведя груженного мясом коня под уздцы, и молчаливые собачьи тени всё так же скользили вокруг.
Блеснул приближающийся к воротам факел.
— Кого это бог принёс? — при звуках этого голоса воображение сразу нарисовало человека большого и спокойного.
— Здравствуйте, мастер Бэнкс!
— А-а, констебль! Здравствуйте! Опять браконьеры?
Голос не обманул. В зеленом свете факела было видно улыбающееся лицо мастера Бэнкса. Боже, какой он здоровый, думал я, глядя, как человек-скала принимает поводья.
— Нет, Гордон, — сказал, чуть помедлив, констебль Хёрст. Так медлят перед тем как сообщить близким неприятную новость. — Убийство.
Гордон?! Гордон Бэнкс?!
— А кого…?
— Роджера Ханта.
— Не слышал о таком, — неуверенно сказал здоровяк.
— Немудрено, — улыбнулся нерадостно констебль, — это в Далёкой Радости.
— В Далёкой Радости? Ну дела, — удивлённо прищурил глаза мастер Бэнкс. И тут же спохватился: — Пойдемте в дом, констебль. А это ваш помощник?
— Нет, — ответил констебль, — мастер Григорий есть подследственный. И знаете, что, Гордон, давайте сначала снесём в ледник мясо.
— Что за мясо?
— Косуля, которую я был вынужден подстрелить в связи с чрезвычайными обстоятельствами, — сухо сказал констебль. Вид у него был такой, словно он делал некое официальное заявление. — Гордон Бэнкс, вы окажете услугу Службе Королевских Констеблей, если в обмен на мясо дадите мне провианта на двух человек на четыре дня пути.
А может, это и в самом деле — официальное заявление?
— Четыре дня пути? — спросил я. Чёрт побери, я уже на первый день выспрошу у моих попутчиков все, что они захотят рассказать мне. И потеряю следующие три дня на дорогу до ближайшей цивилизации (я очень надеялся, что Далекая Радость — это именно цивилизация).
Никита. Сын. Где ты?
Констебль коротко посмотрел на меня и сказал:
— Да.
— А быстрее нельзя?
— Нет, — сухо ответил констебль.
— А зачем вам быстрее? — спросил Бэнкс и неожиданно подмигнул. — Быстрее только губернатор.
Издевается, громила.
VIII
Я проснулся оттого, что кто-то осторожно потрогал меня за плечо.
— Доброе утро, мастер! просыпайтесь!
Девичий голос. Или молодой женщины. В голосе сквозит неприкрытое любопытство.
Я открыл глаза.
Девушка. На вид лет семнадцати. Лицо живое, выразительное, из тех, что не назовешь красивым, но определённо внушающее безотчётную симпатию. Во всяком случае таким типам, как я.
— Мастер Хёрст просил вам передать, что время не терпит. Вам пора завтракать и отправляться в путь.
— Спасибо… — сказал я. — А как вас зовут, милая девушка?
Иногда прорезается во мне претензия на галантность, что приводит к таким вот обращениям.
Девушка улыбнулась:
— Джоанна.
— Доброе утро, Джоанна. Прошу прощения, но… мне надо одеться.
— Пожалуйста.
И стоит, не сдвинувшись с места ни на йоту.
Что за нравы у них?
— Простите, но… милая Джоанна, не могли ли бы вы выйти?
Джоанну моё предложение удивило и даже немного обидело. Иначе почему она вышла, поджав губы?
Я вышел во двор и с удовольствием совершил в отведенных для этого местах все полагающиеся гигиенические процедуры. Порадовался основательной бревенчатой уборной — позднее Хёрст объяснил мне, что изготовление досок здесь процесс довольно трудоёмкий. Поплескал на лицо дождевой воды с бочки, прополоскал рот, с лёгкой печалью вспомнив зубные щетки Жёлтого мира.
Замечательное летнее утро, свежесть, потихоньку уступающая место зною, щебетанье птиц, сельскохозяйственные звуки, вроде мычания коров и меканья коз. Всё это вдруг породило во мне бодрую уверенность в том, что всё будет хорошо, и забота моя, неотступно тихой тоской грызшая мне сердце, вдруг отступила.
Это отличный мир, и я со всем справлюсь.
Напевая, вошел я в дом, и застал хозяев и констебля за разговором; и хотя речь шла обо мне, увидев меня, они не прервали беседы.
— … вот и получается, что ничего он не помнит, — мельком глянув на меня говорил Хёрст. — И есть вещи такие, что заставляют если не верить, то по крайней мере, думать, что какая-то правда в его словах есть. И меч у него истинный, и в нём уже проявилась вера, слабая, правда. Огонь, к примеру, он разжечь не смог.
Что правда, то правда. Огонь развести я не сумел. Может быть, оттого, что и настоящий костёр я редко когда запаливал с одной спички?
— Доброе утро, мастер Григорий, — сказал человек-скала. — Садитесь, поешьте. Путь вам неблизкий предстоит. Это моя жена Сэди, — и он указал на миловидную женщину лет тридцати пяти на вид. — С Джоанной вы уже признакомились, а сыновья на покосе.
Завтрак, состоял из какой-то каши, впрочем, довольно вкусной, и… молока? Трудно судить о продуктах питания, когда все они имеют разные оттенки зелёного.
Сборы были недолгими. Мастер Бэнкс дал нам пару переметных сум с провиантом. Констебль заседлал Буца, Бэнкс с Джоанной тоже заседлали пару лошадей масти посветлее, нежели конь констебля. В нашем мире они, верно, были бы гнедыми.
Констебль вскочил на Буца, Джоанна — на одну из лошадей.
— Ну, — дружелюбно сказал Бэнкс, — чего же вы ждёте, мастер Григорий?
Утро сразу перестало быть чудесным, и спина моя покрылась холодным потом.
Самому управлять лошадью?!!
— Но ведь… — боюсь, я выглядел в этот миг не очень вразумительно.
— За лошадь не волнуйтесь, — утешил меня мастер Бэнкс. — Джоанна проводит вас до Далёкой Радости и вернётся с лошадьми назад. Заодно навестит Розанну.
Я вздохнул и обречено взялся за луку седла. Поставил левую ногу в стремя. Довольно ловко, на мой взгляд, вскочил в седло.
Джоанна посмотрела на констебля Хёрста, тот еле заметно пожал плечами.
— Джефф, — обратился мастер Бэнкс к констеблю, — вы присмотрите за ним. Похоже, ваш подследственный не мастак держаться в седле.
Сказано с фермерской прямотой, что и говорить.
Ну да ладно, самое главное — теперь я на коне. В конце концов, я же не прикован к этому констеблю. Улучу момент, и ищи ветра в поле.
IX
Однако уже через полчаса я от своего намерения отказался.
— Что-то в последнее время зачастили в наши края чужестранцы, — сказала, с любопытством глядя на меня, Джоанна. Вот уж кто хорошо смотрелся в седле. Седло, кстати сказать, было мужское, несмотря на то, что девушка была в длинной, широкой юбке.
— А что, кто-то был еще? — улыбнулся я. Разговоры с девушками — это мой конёк. С девушками я натужно остроумен, неестественно громок и естественно туповат.
— Ну да, — сказала Джоанна, — три дня назад проезжали через наши Холмы на Далёкую Радость двое. Мужчина и мальчик.
Сердце моё сдвоило, и застучало чуть чаще.
— А сколько лет мальчику?
— Откуда мне знать, — пожала плечами девушка. — На вид лет двенадцать.
Значит, не они, подумал я. И потом мужчина, а были медвежонок, змей и дракон. Тоже не получается.
— На глазах ещё у него такая штука была…
— Очки, — машинально сказал я.
— О, точно! — обрадовалась девушка. И сердце сдвоило снова.
Человек, дракон, думал я, какая разница, если бабайка может быть драконом, почему не может быть человеком? да запросто, чем человек лучше, вон у Шварца дракон спокойно превращался в человека, но почему Никитке двенадцать лет? Что я буду делать с двенадцатилетним сыном? Как он у меня школу закончит? Стоп, стоп, сказал я себе. Ты еще не знаешь, точно ли это они.
— И были они вроде тебя, — продолжала меж тем Джоанна, — какие-то не такие.
Вопрос: можно ли на таком зыбком показании строить планы?
Дальше пошло ещё хуже. Уже к полудню я осознал, что из всех испытаний выпавших на мою долю это, похоже, самое тяжкое. Болело всё тело, и сильное подозрение, что мне в наказание дали какую-то специально обученную лошадь, потихоньку превращалось в уверенность.
Один раз меня стошнило.
Привал, который мы сделали, дабы пообедать, облегчения не принёс. Я кулём свалился с лошади и, ноги нараскоряку, отошёл в сторонку. Констебль с укоризной посмотрел на своего подследственного, то есть на меня, но ничего не сказал. Мысли его, впрочем, можно было без труда прочесть на лице. Откуда берутся, понаехали тут, да, были люди в наше время — и так далее в том же духе.
Джоанна быстро нарезала снедь, аккуратно разложила её на холщовом полотенце, и вместе с констеблем с аппетитом взялась за еду.
— Мастер Григорий, — позвал меня Хёрст.
— Не-е, — замотал я головой. Подумать было страшно что-то съесть.
После привала стало ясно, что до вечера мне не дожить. Да что ж такое-то, думал я. Какие-то сплошные приключения тела. То я мотаюсь бегом туда-сюда, то меня истязают целую неделю для того, чтобы я не мешался в бою, теперь вот выясняется, что лошадиное седло и моя задница — две вещи несовместные. Нет, умом я понимал, что не я первый, не я последний. Помнится, в «Поднятой целине» Давыдов тоже мучался с непривычки, да только тело упорно гнуло свое. Ты сдохнешь, говорило мне моё собственное тело, свалишься с лошади, и косточки твои разлетятся в разные стороны, потому что нельзя так глумиться над своим организмом.
