Чингиз Цыбиков - Граница нормальности
Обзор книги Чингиз Цыбиков - Граница нормальности
Чингиз Цыбиков, Цокто Жигмытов
Граница нормальности
Белочка
«Я вроде как это рассказывал уже…
На дворе 199.. год, больница номер 69. Дежурим. Привозят абсолютно белого мужика, весь в царапинах и порезах, к тому нет пол-задницы, кровь льет, рваная рана и всё такое.
Мужик — реальный шизик, алкаш, в стадии обострения прыгает с 8-го этажа. Попадает в растущий под домом тополь, его пружинит и на уровне 3-го этажа он влетает в чьё-то окно. Выбивает собой раму, естественно. Падает в полном шоке на пол. Из соседней комнаты выходит мраморный дог и откусывает (молча) ему половину ж..ы. Хозяйка прибегает на крики, вызывает скорую.
Мужик после этого женился, поменял работу, вообще вышел из кризиса.
Собаки — рулят».
(Doctor)
* * *«Жалобы: боль в области раны, кровотечение, слабость, боль в спине и во всём теле. Со слов больного, во столько-то часов… <…>.
Объективный осмотр: состояние тяжёлое, сознание ясное, кожные покровы бледные, язык сухой, обложен серым налётом, pulm — дыхание жесткое, хрипов нет. ЧДД — 20 в мин. Cor. — тоны ясные, ритмичные.
Живот — мягкий безболезненный, доступный во всех отделах.
Стул и диурез — без особенностей
Нервная система D=S. Реакция на свет живая, менингиально-отрицательная.
Локально: рвано-кусаная рана левой ягодицы, обильно кровоточит, края неровные.
Пальпаторно: болезненность грудной клетки, подкожные гематомы мягких тканей грудной клетки, бедер.
Изо рта запах алкоголя, речь невнятная, движения дискоординированные.
Диагноз.
Ушиб ГрК, рвано кусаная рана ягод. области. Геморрагич. шок, алк. опьянение».
(Из анамнеза). * * *…Самое унизительное занятие после запоя — это рыскать по квартире в поисках несуществующей заначки. Настоящему, дальновидному алкоголику — себя не обманешь, да, алкоголику — такая ситуация знакома до боли в надбрюшье; китайцы утверждают, что именно там у нас находится стыд.
Стол завален исписанными листами бумаги. А где комп?… Плохо, плохо. Значит, я писал от руки. Писать — в разы медленнее, чем печатать, а время для меня — это всё. Значит, я написал в пять раз меньше и в десять раз слабее, чем должен был. И почерк стал поганый совсем. Плохо. Зря.
Я пошел на кухню, разбирая на ходу с листа.
— Мы с тобою там и тут светлы. Наши шеи не берут петли. Шиты головы к телам прочно, но без эшафота нам — скучно…
Стивен Кинг всю жизнь боролся со своими кошмарами, и продолжает бороться. Но я не хочу писать кошмары, у меня нет жены, которая меня вытащит, я хочу писать стихи, а на краю зрения густеют тени. Я хочу водки, портвейна, вина, агдама, мартини, катанки, паленки, бухла, бухла, бухла, а за спиной кто-то с кем-то шепчется.
Я швыряю туда стул.
Некоторое время стоит тишина, и это еще страшнее. Наконец я сдаюсь и говорю — ладно, черт с вами, шепчитесь, но только, сука, не громко! Это будто бы я с ними такой весь на дружеской ноге и запанибрата. Я знаю, что у меня должен быть делирий, — я алкаш, я после запоя, и я трезв, трезв как стеклышко, сука, сука, сука, сухой как лист, сука!
А, черт, что включай весь свет в квартире, что сиди в полной темноте — один хрен. Один хрен придет ко мне гигантская рыжая белочка с огромным орехом под мышкой, постучится в дверь, улыбнется — два резца в локоть длиной:
— Как дева, бватифка?
— Хо-хо, — отвечу я, — дела отлично, только вот выпить нечего.
— А это нифефо, — скажет белочка ласково, — вато погововить мовно новмавно.
— Давай, поговорим, — соглашусь я.
— Да ты не бвойфя, — скажет она и улыбнется еще шире, — я добвая бевочка. Я ф у тебвя певвая. Фто ф я, звевь какой.
И мы оба заржем над этой исключительно уместной шуткой.
Белочка не пришла, голоса исчезли. Квартира выглядела как обычно. Было пусто и уныло, как будто помер кто.
Зачем я об этом подумал.
Я потряс головой и вытаращил глаза. Я таращил их сильнее и сильнее, чтоб видеть… да что угодно, только не свой собственный труп в соседней комнате. Отличный свежий труп, между прочим. Алкогольная интоксикация. Завтра-послезавтра начнет разлагаться. Через неделю запах дойдет до соседей, они вызовут милицию и скорую. Те выломают дверь и, морщась, упакуют мое тело в черный пластик. Квартира опустеет, и только грустная ничья белочка пройдется по квартире, погрызет орешки, песенку споёт, да и свалит.
В подъезде завыла собака.
Да какое в подъезде — прямо под моей дверью. В ноздри ударил тошнотворный запах.
Я повернул лампу так, чтоб она получше осветила дверь в спальню.
Собака продолжала выть. Я с интересом крутил лампой, освещая разные углы кухни. Судя по обертонам — это была талантливая собака. Выла она басом. Мой друг Серега Х-ов похоже поет, когда напивается, только не так прочувствованно.
Вой собаки приблизился
Теперь она выла в моей квартире. Прямо в прихожей. За углом. Я слышал в паузах тяжелые вдохи и легкий стук когтей по полу.
Страха не было.
В соседней комнате лежал мой сгнивший труп. Я находился в другом мире, и надо было постигать его законы.
Я посмотрел на окно.
Есть такое понятие — генеральная проверка.
* * *Собака заткнулась. Я услышал ее шаги; стуча когтями, собака пересекла прихожую и заглянула ко мне на кухню.
Лампа погасла.
В лунном свете стояло чудовище из детства — собака Баскервилей.
Я уже стоял на подоконнике, а пальцы рвали шпингалет. Собака, сияя фосфором, там и сям налепленным на ее теле, не двигалась. Затем повела носом — я успел подумать, что она слепая — и зарычала.
Я уже стоял за окном, держась только за раму. Попытался дотянуться до телевизионной антенны соседей.
Антенна прошла сквозь мою руку.
Дважды.
Собака уперлась передними лапами в подоконник. Я нависал над двором с высоты восьмого этажа.
Собака гавкнула.
Я отпустил раму и прыгнул.
Я улыбался.
* * *Восьмой этаж — это гарантия. Генеральная проверка обещала быть успешной.
Я летел вниз головой. Что-то больно ударило в бок. Затем на этот же бок обрушились еще удары, насколько частые, что слились в один. Удары переместились в область спины, под конец меня так крепко приложило, что я едва не потерял сознание.
На секунду я замер.
И полетел куда-то вверх, воя от боли.
Обратно.
В лунном свете я видел, как ко мне приближалось освещённое окно; я летел в него по точной параболе, как умная американская ракета во время «Бури в пустыне». Конечно, никто меня там не ждал. Ударился плечом в раму, зазвенело стекло, рама влетела в комнату вместе со мной; я грохнулся на пол, а осколки падали на меня. Я лежал на спине, крепко зажмурившись, прикрыв одной рукой голову.
Наконец звон затих.
Некоторое время я лежал не шевелясь. Потом попробовал пошевелить ногами. Ноги слушались. Я попробовал повернуться и заорал.
Бока и спины не было. Отдышавшись и действуя очень осторожно, я проверил правую руку.
И снова заорал.
— Вы напрасно так шумите, — сказал кто-то.
Я осторожно повернул голову. В полутора метрах от меня сидела собака, но не та, которая сбросила меня из окна. Эта была другой породы, что-то вроде бульдога, но много крупнее и в то же время изящней. Я, неудобно задрав голову, осмотрел комнату. Никого, кроме этой собаки, рядом не было. В ванной кто-то принимал душ.
— С-сука, — сказал я.
— Кобель, — холодно заметила собака.
— Белочка, — сказал я. — Пришла всё-таки, родная.
— Сами вы белочка, — печально ответила собака-кобель. — Я боксёр. Согласен, дурацкое название для породы. Хотя… — он встал на задние лапы, а правой передней сделал несколько выпадов, имитируя при этом уходы; затем снова сел по-собачьи. Ааааааааааа, подумал я. В голове вертелось «…не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены». Все-таки я много читал в детстве.
— Вы везучий, — сказал боксер. Был он степенный, обстоятельный, внушающий доверие. Похож на моего психоаналитика. Когда у меня был психоаналитик. Был. Ключевое слово — был. Хотя всё равно по первой специальности он был травматолог; может, поэтому ему не удалось мне помочь.
— Вы хоть поняли, что с вами произошло?
Я помотал головой, очень осторожно.
— Вы упали на дерево, — объяснил боксер, — дерево не сломалось, а согнулось, потом разогнулось и швырнуло вас сюда на манер катапульты. Это третий этаж, соседний подъезд. Вы очень везучий.
— Но мертвый, — я вспомнил про свой труп в моей квартире. И про запах тоже вспомнил.
— Нет, вы живы, — снисходительно сказал боксер, — то был обычный бред, во время делирия и не такое привидится.
