Огонь во плоти (ЛП) - Флауэрс Дэнни

Он увидел, что стоявший позади нее Сол засомневался. Тот протолкнулся мимо Делак и бросил взгляд на упавшую шокерную дубинку Канндиса. Нагнулся подобрать ее и скривился от боли, когда пальцы сомкнулись на рукоятке. Канндис услышал, как оружие тихо загудело, словно пробуждаясь от дремы.

— Всегда есть резерв, от которого можно запитаться, — произнес Сол со слабой улыбкой, вручая оружие Канндису. — Простите, это все, что я могу вам дать. Держите оборону, капитан. Пьюрберн заплатит за свои преступления. Обещаю.

Оба исчезли в бреши. Канндис услышал скрежет металла — с той стороны что–то подтащили.

Он был один, если не считать воплей и охотников, шедших за ним по пятам.

— Милорд!

Пьюрберн резко повернул голову на крик. Среагировав на движение, Пиромагир качнулся вперед, угрожающе испуская пар из–под челюстной пластины — к трону приближался Тритус. Кавдорец не обратил на существо внимания и повалился на колени. У него тряслись плечи: он силился контролировать себя.

— Что такое? — прорычал Пьюрберн, раздраженный вторжением. Он занимался тем, что при помощи одного из Огарков освящал камеру позади трона. Работа была непростой. Платформу окутывал дым, который перехватывал горло и забивал легкие. Однако он успел добиться успехов, создавая сосуд, чтобы завершить схему. После этого Вечное Пламя вновь расцветет, в этом он был уверен.

— Ложь, милорд. Ложь и кощунство! — прогремел Тритус, а Пьюрберн тем временем вернулся к своему труду. — Мы пробились сквозь оборону рабов. Но ходят слухи, мой повелитель, интриги и наветы, распространяемые против вас. Вас называют чудовищем, сэр.

— Для бедных и слабых богатые и могущественные всегда будут злодеями, — пробормотал Пьюрберн, утирая лицо обагренной рукой и тщательно изучая свою кровавую работу.

— Говорят, будто вы…

Тритус поперхнулся словами, явно дававшимися ему нелегко.

Пьюрберн нахмурился и отвернулся от камеры.

— Расскажи мне, Тритус, — мягко велел он.

— Заявляют, будто вы якшаетесь с мерзкой волшбой, милорд, — проговорил Тритус, языку которого каждое слово было в тягость. — Вас называют колдуном, утверждают, что ваше пламя порождено преисподней. Говорят, что ваши деяния осквернены.

Лорд Пьюрберн оглядел человека, дрожавшего перед ним. Плечи того дергались от безмолвной ярости.

— А что скажешь ты? — прошептал он.

— Они лгут! — зарычал Тритус, встречаясь взглядом с Пьюрберном. Его маску покрывали пятна, на прорезях для глаз остались следы кровавых слез. Странно, когда–то подобное встревожило бы Пьюрберна, но он уже не понимал, почему. Ведь из–под маски Тритус глядел на него взором фанатика — того, кто знает истину своим сердцем и не нуждается ни в каких иных доказательствах.

Его глаза были прекрасны. Они принадлежали безупречно преданному слуге.

— Этому не бывать, милорд, — забормотал Тритус. — Я разослал гонцов. Надежных солдат. Они донесут весть о том, что здесь случилось, остальному дому Кавдор. Как только тан узнает об этих кощунственных словах, спасения не будет. Перикулус очистят от еретиков.

Он продолжал что–то лепетать, но Пьюрберн уже не обращал внимания. Этот человек был слугой, а не оратором. Но он служил делу и был готов это делать и при жизни, и за ее пределами.

— Помоги мне, Тритус, — произнес он, протягивая руку. — Позволь показать тебе мой труд.

Тритус нерешительно потянулся к нему. Лорд Пьюрберн поднял его на ноги и подвел к упавшей платформе.

— Видишь? — спросил он, кивая на окутанную дымом камеру.

Тритус наклонился вперед, силясь увидеть сквозь смог.

— Милорд, я… что это?

— Осознание, — откликнулся Пьюрберн, не сумев скрыть улыбку. — Я осознал, что органический компонент является необходимой шестерней в машине. Пламя необходимо подпитывать — тогда она восстановится.

Он кивнул на обагренную камеру, на дымящуюся плоть и неровно обломанные кости, после чего посмотрел на Тритуса.

— Я думал, что Он взыскует нечистых, Тритус, — сказал он. — Сила от принесения в жертву недостойных. Но теперь я вижу: это было глупо. Лишь праведные могут возродить пламя. Лишь те, кто принимает Его свет.

Взгляд Тритуса перескочил с окровавленного тела на лорда Пьюрберна в отчаянной попытке понять. Ничего удивительного, учитывая мизерность его интеллекта. Однако несмотря на эту неудачу, в его глазах не было сомнения, ни единого намека на коварство. Только вера.

Пьюрберн ответил Тритусу доброжелательной улыбкой, и его пальцы сомкнулись на рукояти кинжала.

8

Вирэ рывком открыла глаза.

На какой–то миг она задалась вопросом, почему лежит ничком. Попробовала встать, но нога была придавлена. Она зарычала, борясь с весом и откашливая пыль и кровь, которыми был заполнен рот. В голове стучало, глаза болели так, словно вот-вот лопнут. Вирэ соскребла с лица камешки с кровью, а затем вгляделась в дым и пыль.

В темноте лежало что–то искореженное.

Элле.

Вирэ застонала, царапая пальцами по ржавой металлической обшивке пола и силясь выдернуть ногу. Икру пронзила острая боль. Она не обратила внимания и ухватилась за решетку обеими руками. Глубоко вдохнула и потянула, вырвавшись на свободу. По ноге обильно потекла кровь, но это Вирэ тоже проигнорировала и поползла вперед на четвереньках. Она попыталась окликнуть, однако ее рот все еще оставался набит пылью.

Глаза Элле были открыты. Она прижимала к груди разбитый шлем Вирэ. Руки и ноги превратились в кровавую кашу, дыхание было неглубоким и слабело. Должно быть, она пребывала в агонии, но стоило ей встретиться с Вирэ взглядом, как на ее губах появилась ласковая улыбка.

— Я вас спасла, — прошептала она. — Несокрушимая, я сделала что–то правильно. Я вас спасла.

Вирэ покачала головой, со слезами на глазах ища слова, которые бы помогли девушке отойти легче. У нее их не было.

— Не плачьте, — пробормотала Элле, пытаясь дотянуться до ее лица изуродованными пальцами. — Все в порядке. Вы сделали все, что могли. Я могла… прожить жизнь и похуже.

Свет в ее глазах погас. Однако губы продолжали непристойно подергиваться: поврежденный когитатор пытался ее оживить.

Вирэ почувствовала на щеках слезы. Она смутно сознавала, что на другом конце комнаты стонет Ривв, но этот звук был где–то далеко. Она просто продолжала глядеть на мертвую девушку. Раньше она обещала спасти ту, дать ей жизнь лучше, чем у невольницы. Вместо этого Элле умерла в муках на холодной металлической плите глубоко под ульем.

Так же, как Блок. Так же, как Порез. Все приговорены только ради того, чтобы озлобленный старик набил себе карманы.

Она снова вытерла лицо и на миг нахмурилась при виде кровавых полос, оставшихся на руке. Какой–то голосок внутри удивился, почему у нее кровоточат глаза. Однако его было не слышно за стуком сердца и ревом крови.

Рядом с телом Элле лежала ее выпавшая цепная глефа.

Незнакомец был выше Калеба, и эффект усугублялся из–за его головного убора. Тот мог бы показаться комичным: две болтающиеся полоски ткани, украшенные звенящими бубенцами и приделанные над стильной костяной маской, которая скрывала все, кроме носа и рта. Однако Калеб узнал презрительную самодовольность походки и то, как рука человека покоилась на яблоке эфеса. Из благородных, и притом убийца.

— Добрый день. Я Арамиста [17] Даэ Каталл, — произнес аристократ, остановившись в дюжине футов от Калеба и отвешивая насмешливый поклон. — Я здесь, чтобы забрать жизнь Калеба Пропащего.

— Благодарение Богу-Императору, — выдохнул Калеб и указал в сторону леса кабельных лиан. — Он пошел туда. Если поторопитесь, то схватите. На самом деле, мимо него не пройти: в нем около восьми футов роста, а его глаза горят, будто…

Аристократ бросился вперед, и его клинок запел. Калеб присел, и оружие срезало верхушку его ирокеза. Перекатившись, он поднялся на ноги, вскинул пистолет и нацелил его в грудь благородному.