Майкл Муркок - Хроники Корума (Сборник)
Никто не шевельнулся, пока Гованон не завершил песню. Кузнец-сид умолк и в ожидании низко опустил голову.
Со стороны тела, беспомощно распростертого на вершине холма, донесся слабый звук, почти ничем не отличающийся от уже знакомого трагического блеяния.
Гованон вскинул голову и прислушался. Блеяние на мгновение изменилось и тут же стихло.
Сид повернулся к тем, кто ждал.
— Это слово — Дагда! — сказал он тихим усталым голосом.
Услышав его, Корум задохнулся, потому что оно так потрясло принца, что он еле устоял на ногах, сердце заколотилось, и голова пошла кругом, хотя умом он понимал, что это слово для него ничего не значит. Он увидел, как Джери-а-Конел повернулся и, побледнев, посмотрел на него.
Раздались звуки арфы.
Корум и раньше слышал эту арфу. Мелодия приходила из замка Эрорн, когда он впервые оказался в Кер Махлоде. Эту арфу он слышал в своих снах. Только мелодия сейчас была другая. Сейчас она росла и торжествовала; в ней звучали и непоколебимая уверенность, и радостный смех.
Илбрек изумленно шепнул:
— Арфа Дагды! А я думал, что она замолчала навечно.
Коруму показалось, что. он тонет. Он судорожно набрал воздух в легкие, пытаясь справиться со своими страхами, в ужасе оглянулся, но не увидел ничего, кроме темных деревьев и падавших от них теней.
Но когда вадхагский принц снова посмотрел на холм, то чуть не ослеп. Золотой дуб рос на глазах, золотые ветви распростерлись над головами тех, кто стоял в ожидании, и от них шло волшебное сияние. Страхи Корума исчезли, уступив место изумлению. Золотой дуб продолжал расти, пока не закрыл собой весь холм, и в его тени скрылось тело Амергина.
И все, кто стоял вокруг холма, испытали потрясение, когда из дуба вышла высокая, как Илбрек, девушка; волосы ее отливали зеленью дубовых листьев, одежда была темно-коричневой, как кора дуба, а кожа — белой, точь-точь дубовая древесина в самой его глубине. Это была Женщина Дуба. Улыбнувшись, она сказала:
— Я помню свое обещание. Я помню пророчество. Я знаю тебя, Гованон, но не знаю остальных.
— Они все мабдены, кроме Корума и Илбрека, и славные люди, Женщина Дуба, они поклоняются дубам. Видишь, всюду растут дубы, ибо тут их святое место, — Гованон говорил, запинаясь, потому что его, как и мабденов, поразило это зрелище. — Илбрек — сын твоего друга, сын Мананнана. Из сидов остались только он и я. А Корум — близкий наш родич из расы вадхагов. Фой миоре вернулись, и мы деремся с ними, но мы слабы. Амергин, верховный король мабденов, лежит у твоих ног. Он под властью заклятия. Его душа стала душой овцы, и мы не можем найти его потерянную душу.
— Я найду ее, — улыбнувшись, сказала Женщина Дуба, — если она вам необходима.
— Так и есть, Женщина Дуба.
Она посмотрела на Амергина. Встав на колени, приложила ухо к его сердцу и пригляделась к движениям губ.
— Его тело умирает, — произнесла она.
Из всех уст вырвался стон — из всех, кроме Корума, потому что он продолжал прислушиваться к испугавшим его звукам арфы, но ее больше не было слышно.
Женщина Дуба подняла серебряного барана, стоявшего у ног Амергина.
— Было пророчество, — сказала она, — что баран должен получить душу. Та душа, что обитает в Амергине, начинает покидать его тело, превращаясь в душу барана. Амергин должен умереть.
— Нет! — сорвалось со всех уст.
— Подождите, — с улыбкой остановила их Женщина Дуба. Она поставила барана у головы Амергина и запела:
Душа спешит в море укрыться,
Ягненок блеет на ранней луне.
Стой, душа! Тихо, ягненок!
Вот он, твой дом!
Снова раздалось блеяние, но на этот раз оно было звонким и сильным, как у новорожденного ягненка. И когда лунный свет упал на серые завитки шерсти барана, он подал голос и стал расти у всех на глазах, а блеяние все крепло, превратившись, наконец, в низкий мощный звук. Когда баран повернул голову, Корум увидел в его глазах тот же ум, что светился во взгляде черного быка Кринанасса, и понял, что это животное, как и бык, из того стада, которое сиды взяли с собой, явившись в эту реальность.
Баран увидел Женщину Дуба и, подойдя, ткнулся мордой ей в руку.
Снова улыбнувшись, Женщина Дуба вскинула голову к небу и запела:
Душа, в пучине скрывшаяся,
оставь свой мирный покой.
На суше удел, свершится.
Здесь твой дом!
И верховный король потянулся, словно во сне, глаза его открылись, на безмятежном лице появилось выражение покоя и мудрости, разгладились морщины, лицо обрело молодость, а неподвижные руки и ноги налились силой. Спокойным звучным голосом с некоторым удивлением он произнес:
— Я Амергин…
Затем, встав, он откинул капюшон из овечьей шкуры, и густые волосы упали ему на плечи. Он сорвал с себя одеяние и предстал обнаженным и прекрасным, украшенным лишь браслетами из красного золота.
И теперь Корум понял, почему народ скорбел по своему верховному королю, ибо Амергин излучал достоинство и скромность, мудрость и человечность.
— Да, — изумленно сказал он, прикасаясь к груди. — Я Амергин.
В лунном свете блеснули сотни вскинутых мечей, которыми мабдены приветствовали своего главного друида.
— Слава тебе, Амергин! Слава, Амергин из рода Амергинов!
Многие плакали от радости, обнимались, и даже сиды, Гованон и Илбрек, вскинули оружие, приветствуя Амергина.
Женщина Дуба подняла руку и белым пальцем указала сквозь толпу туда, где стоял Корум, все еще полный страха, не в силах разделить с другими их радость.
— Ты Корум, — сказала Женщина Дуба. — Ты спас верховного короля, ты нашел дуб и барана. Теперь ты слава мабденов.
— Так мне говорили, — тихим измученным голосом ответил Корум.
— Твое величие останется в памяти этого народа, — сказала Женщина Дуба, — но ты узнаешь, как недолговечно будет твое счастье.
— Я это уже понял, — вздохнул Корум.
— Твоя цель благородна, — продолжила Женщина Дуба, — и я благодарю тебя за преданность ей. Ты спас верховного короля и дал мне возможность сдержать слово.
— Ты все время спала в золотом дубе? — спросил Корум. — И ждала этого дня?
