Андрей Березняк - Чернильные стрелы
После выпуска из Контрардского Универсерия Панари остался в старой столице. Город этот был странным, манящим, но отнюдь не дешевым. Еще начиная свой студиоз, молодой нуарвио Коста полагал, что по получении диплома вернется в родной Гуаз, где откроет мастерскую и будет пользоваться почетом и уважением до седых волос. Но уже после года обучения Панари понял: он влюбился в старый Контрарди, да так, что не может себе представить, что будет жить где-то еще. И когда его объявили пуйо и мастером механики, все свои скромные сбережения выпускник вложил в собственное дело, не покидая городских стен.
Все прикидки он сделал давно, во вред времени, которое мог бы провести в шумных гулянках студиоузов, Панари шастал по городу, изучая, как это было модно говорить на факультете деловых оборотов, рынок. Не в смысле «базар», а рынок в общем понимании: кто чем занимается, на что есть спрос, куда вывозят товары, что привозят. Казалось, что все теплые норы уже заняты, и бедному гуазцу после учебы останется либо собрать манатки и свалить домой, либо попытаться устроиться подмастерьем к кому-нибудь из признанных и успешных мастеров. Но студиоуз понимал, что это путь в тупик. Благородный, пусть даже пуйо, может работать на другого пуйо, да даже и просто на дельца, но это будет поводом для насмешек. Даже если добрых. Про то, чтобы зарабатывать достойно, не останется и мечтать, старость уж точно пройдет не в нищете, так в нужде. Нет, нужно было свое дело.
И Панари нашел дырочку, которую не успел заткнуть еще никто из потенциальных конкурентов.
Из Контрарди испокон веков уходило четыре дороги, как и из многих старых городов. На северо-восток шел тракт в Лиссано – нынешнюю столицу. На полпути к ней как раз и надо было свернуть на восток, чтобы добраться до родного Гуаза. На юго-восток вела дорога до Уйсто и дальше к портовым городам Белого моря. И прямо к югу отходил путь в Шессони – столицу богатого Шессотэ, житницы королевства.
Все эти три дороги полностью соответствовали гордому званию королевских – широкие, обжитые, с трактирами и гостиницами чуть ли не через каждые десять крепов. Через Шессони как раз в основном и ездили в сторону Лейно и Арли, если кому могло понадобиться в ту глушь.
А вот четвертый тракт отводил на восток. Если ехать в Арлатэ, то этот путь был бы самым коротким, но было и значительное неудобство: он пересекал Контрал. Древние горы, хотя уже и покорились ветрам и дождям, но все еще могли постоять за себя, если речь шла о попытке их обжить. Крайне неудобный, с множеством ущелий, речек, Контрал напоминал лабиринт, в котором дорога петляла от одного вроде бы маленького хребта к другому, от распадка к распадку, но и не объедешь ведь. Люди пытались там селиться, и каждый раз отступали: как можно вести хозяйство в месте, где ровной площадки креп на креп не найдешь, а зимы значительно холоднее чем даже на севере Септрери. Там снег обычно больше недели не держится, а в этих горах, хотя совсем рядом цветущий Контрарди, задувают лютые ветра, и метут самые настоящие метели. Масари пытались сооружать террасы, на которых устраивали плантации, но все равно сдавались, не выдерживая постоянной борьбы с природой.
Зато путь в Арли через Контральский хребет занимал обычно меньше недели, а не две минимум, как если бы ехать по Шессотэ и дальше через Лейно. И именно в этом молодой студиоуз Панари Коста увидел для себя шанс.
Прогресс хотя и медленно, но вторгался в жизнь ойкумены. Хотя старые уклады все еще держали свои веские позиции, но стремление человека к лучшей жизни и легкой наживе подтачивали вековые устои. Еще на памяти Панари случился скандал, когда мастер-кузнец Отраро Самкан соорудил паровой молот. Ох, как же цех кузнецов тогда негодовал, Самкана почти было исключили из мастеров, но тут уже взъярился декан факультета механики, выступивший в цеховом суде с горячей речью. «Что же вы, кузнецы, вот это произведение механического искусства полагаете ересью? Так, значит, и моя наука – ересь?!» Почтенный профессор раскраснелся и, казалось, сейчас начнет пускать из ушей пар, как и спорный механизм. Цеховики поворчали, но ссориться с Универсерией, естественно, не захотели.
А некоторые города, Контрарди в том числе, уже больше ста лет освещались газовыми фонарями. Но, как рассказывали на факультетских лекциях по истории механики, добиться разрешения на это когда-то было очень непросто. Так же сопротивлялись цеха и строительству первых коксовых печей, без которых не было бы ни тех самых фонарей, ни литейных мануфактур. Хотя мануфактуры-то – они королевские, поэтому судьба того противостояния была предрешена.
Но если с цеховиками все было понятно – они защищают свои доходы – то вот с масари всегда было сложно. Нет никого, кто более бездумно, слепо и фанатично почитал бы традиции предков, чем крестьянин. Поэтому появление новых инструментов он воспринимает очень тяжело. Но прогресс неизбежен – это безустанно повторяли профессора. И масари потихонечку, оправдывая себя тем, что, мол, предки ведь и не запрещали, начали покупать и новые плуги с отвалами, а то и плуги-сеялки. А там и до механических жалок недалеко.
Большая часть механизмов традиционно делалась в Контрарди. Именно тут открыт один из немногих факультетов механике, тем более что контрардийский факультет – старейший и самый уважаемый. Соответственно и распространение крестьянских механизмов происходило центробежно – из старой столицы. Но запад-то остался обделен! И действительно, зачем тащиться через неудобный Контрал в глухомань Арлатэ, если можно сбыть свой товар куда как ближе, тем более что большую часть его поглощал щедрый на урожаи Шессотэ, черная, жирная земля которого могла и старое копье, воткнутое жалом вниз, превратить в цветущее дерево. Все это так, но арлатские масари – это сотни дворов, каждый из которых имеет свой надел.
И свежетитулованный пуйо Панари Коста, взявший в аренду маленькую мастерскую на самой окраине города, принялся за работу. Он стучал, плавил, заклинал железо, позабыв про сон, не обращая внимания на время суток. Хотя о последнем напоминали соседи, появлявшиеся ночами на пороге и грозившие запихнуть молодому мастеру молоток туда, откуда вытаскивать его будет очень неудобно, особенно если вставить его бойком вперед. И когда первая партия его инструментов была готова, те же самые соседи с радостью одолжили ему старую телегу, даже не попросив за то денег. Наверное, с надеждой, что беспокойный механик где-нибудь сгинет. Арендовав старую, уже слеповатую клячу, Панари тронулся в путь.
Первая его экспедиция могла закончиться, едва начавшись. Уставшая от жизни лошадка отказывалась тащить груженую железом телегу в горы, но Коста поставил на это предприятие все, что у него было. Поэтому не постеснялся впрячься в смастеренный тут же хомут, помогая несчастному животному. Зато уже по возвращении, подсчитав прибыль и прикинув размеры заказов, Панари сначала улыбнулся, а потом истерично хохотал, не имея возможности остановиться. Сорок принцев чистой прибыли – огромные деньги для вчерашнего студиоуза без знакомств и родственников! Даже в недешевом Контрарди можно прожить целый месяц, не слишком затягивая пояс. Хотя и не шикуя.
С тех пор Панари успел отрастить густую бороду, раздаться в теле, хоть и не жиром, а мясом, обзавестись женой, своим домом и мастерской. Но основа его скромного благополучия осталась прежней: торговые экспедиции в Арли по старому тракту. Там его знали, там его всегда ждали, предпочитая порой отказаться от товаров залетных купцов. Два раза его пытались ограбить, но стреломет, смастеренный в качестве дипломной работы, помог сохранить и кошель, и жизнь. Вообще же дорога эта была тихой. Это только в сказках разбойники селятся в безлюдных местах, на деле же они всегда будут держаться к оживленным путям, где есть чем поживиться. Тут же раз в неделю кто проедет – уже за толкотню принять можно.
Олег же заставил мастера задуматься о других вещах. Ему уже почти пятьдесят, как бы то ни было, но половина жизни уже позади. Да, сделано много, но все ли? Ведь каждый ребенок мечтает о славе, каждый юноша – о славе и богатстве. К зрелости мечты стираются прибоем реальности, и вот ты уже доволен тем, что сумел добиться. Но порой вдруг да нахлынут воспоминания о тех чаяниях, которыми горела молодая душа.
Чужак мог дать шанс сделать позабытые мечты былью. И даже если Панари не прав, то Олег способен расшевелить слишком уж застоявшийся быт мастера.
– Панари, сколько еду дни?
Коста замешкался с ответом, не будучи уверенным, что правильно понял вопрос. И Олег попытался уточнить:
– Мы. Еду. Дни сколько?
– А, не так. Сколько дней нам ехать, – Панари произнес слова медленно, жестами стараясь показать смысл. – Три дня. Или два.
Олег показал сначала три пальца, затем пару, мастер кивнул.
