Стивен Эриксон - Пыль Снов
— Думаешь, мои крохи знаний подарят тебе уверенность? Ты что, совсем отчаялась…
— Да! Точно!
— Почему?
Смола замолчала, сжав челюсти.
Мазан Гилани глянула на Целуй-Сюда, словно спрашивая: что за проблема? Почему так трудно рот раскрыть?
Но у Целуй-Сюда не было ответов. Ну, удовлетворительных ответов. — Сестра, — сказала она, — человек очень преданный. Но преданность она ценит превыше всего. Я о том, что она отдаст…
— Но тот, — прервала ее Мазан, — или то, чему она отдаст свою преданность, должны быть по-настоящему важными. Правильно. Похоже, я начала понимать. Вот только, Целуй-Сюда, посмотрела бы ты на собственные чувства.
— Как это?
— А так. Ты говоришь с изрядной горечью. Как будто преданность — проклятие, которого никому не пожелаешь. Готова поспорить: сестра затащила тебя сюда, чтобы в чем-то убедить. Смола, я правильно догадалась?
— Это наше личное дело.
Целуй-Сюда сверкнула глазами на сестру.
— Ладно, — сказала Мазан Гилани. — Выдам то немногое, что знаю. То, что сложили по кусочкам Эброн и Бутыл, Мертвяк и Наоборот. Может, поможет, а может, и нет. Тебе решать. Вот что мы думаем. — Она помедлила, потянулась к меху.
Целуй-Сюда отдала вино.
Мазан выпила и присела, принимая позу сказительницы, отлично им знакомую. Сестры сели перед ней.
— Он об этом не просил. Но он давно устраивает неприятности. Быстрый Бен встречался с ним лицом к лицу. Как и некий кузнец-оружейник из мекросов, как нам удалось узнать. Вифал. Он — яд, он это знает, но ничего не может сделать, ведь он не отсюда. Его части разбросаны по миру, но самая большая находится в месте под названием Колансе. И ей… пользуются.
— Мы идем убивать Увечного Бога.
Целуй-Сюда метнула на сестру дикий взгляд: — Но кто захочет нам помешать?
Смола покачала головой. Лицо ее исказилось смущением.
Мазан следила за ними. Голос ее был холодным: — Ты поскакала по неверному пути, Смола. Словно одноглазая мангуста. — Она выпила еще, смяла бурдюк, скривилась. — Надо было взять два. Мы не думаем, что идем его убивать. На деле мы идем к цепям Увечного. Ну, то есть Адъюнкт. Она идет. — Подняв голову, она внимательно поглядела на Смолу, потом на Целуй-Сюда: — Мы идем освобождать ублюдка.
Целуй-Сюда хрипло засмеялась. — Не удивляюсь, что все нас бросают! И я первая в очереди!
— Тихо, — сказала Смола, закрывшая лицо руками. Она дрожала… нет, ее прямо трясло. Целуй-Сюда видела слезинки, просочившиеся между пальцев сестры.
Мазан Гилани молчала с серьезным видом.
Целуй-Сюда обрушилась на сестру: — Нет! Нельзя! Невозможно! Что, если они ошибаются? Должно быть так — пусть Адъюнкт и не похожа на дуру. Все боги и властители мира выступят против нас, уж не говорю про идиотов в Колансе! Она разум потеряла! Наша командующая безумна, и нет такого закона, чтобы нам за ней идти!
Смола глубоко вдохнула, опустила ладони. Лицо ее стало твердым, как будто под ониксовой кожей теперь был несокрушимый камень, а не мягкие ткани. Глаза уже не были мутными. — Сойдет, — сказала она. — Думаю, — добавила она, — всё иное не сошло бы.
— Что…
— Это справедливо. Правильно.
— Все ополчатся на нас, — протестовала Целуй-Сюда. — Ты сама сказала…
— Если мы ничего не сделаем, так и выйдет. Они накинутся на нас. И лишат нас последних шансов на успех. Нужно заставить их передумать.
— Как? — спросила Мазан Гилани.
— Я вам скажу, — заверила Смола. — Всё начнется с тебя, Целуй-Сюда.
— Я не говорила, что хочу помогать…
— Ты дезертируешь?
— Что… а?
— Так всё начнется. Единственный путь. Ты сама этого хотела, не пытайся возражать. Ты дезертируешь из Охотников, прямо сегодня ночью, на самом быстром коне, которого найдет Мазан.
Но Мазан Гилани протестующе подняла руку: — Погоди. Я должна обсудить с…
— Разумеется, — бросила Смола. Только ничего не изменится. А теперь дослушай. Мне нужно от тебя то же самое…
— Дезертировать? Мне?
Смола кивнула: — Но поскачешь ты в противоположном направлении, Мазан Гилани. При удаче обе вернетесь.
— Чтобы быть повешенными? Нет, спасибо, сестричка…
— Нет. Адъюнкт — холодное железо, самое холодное, какое только бывает. Она всё поймет быстрее молнии, она всё поймет.
— Тогда почему просто не сказать ей? — спросила Мазан. — Мол, мы тут поняли, в чем проблема, и только вы можете ее решить.
Смола улыбнулась. Ее улыбка была бы очень к лицу самой Таворе. — Я так и сделаю… едва вы скроетесь.
— И всё же она может послать погоню.
— Не пошлет. Она же быстрая.
— Тогда зачем ждать?
Смола потерла лицо, стирая последние слезы. — Вы не поняли. Она заперта в камере, в тюрьме собственного изготовления. Она там ничего не слышит, ничего не видит. Она там совершенно одинока. Сжимает меч так, что костяшки побелели. Это ее бремя и она ни на кого его не переложит, даже на кулаков и Верховного Мага — хотя он и сам, должно быть, всё понял. Она встала между нами и правдой, и такая позиция ее убивает.
— Значит, — сказала Мазан, — ты покажешь ей, что она не одинока, что не все мы дураки, что мы, наверное, уже готовы к правде. Мы не просто догадались, мы примкнули к ней. Готовы помогать, хочет она того или нет.
— Точно.
Мазан Гилани вздохнула и ухмыльнулась Целуй-Сюда: — Ты никого не удивишь. Вот я — это другая история.
— Адъюнкт бросит кое-какие намеки, чтобы не поганить твою репутацию, — сказала Смола. — Иначе ты станешь примером для тысяч колеблющихся солдат. Целуй-Сюда… ну, сестра, тебе никто не удивится. Так?
— Спасибо. Пока люди будут понимать, что я не трусиха…
Мазан Гилани хмыкнула: — Они подумают именно так. Тут ничего не сделаешь. Мы идем на войну, а ты сбежала. И я. Тогда Смола и Адъюнкт скажут что-то, намекнут, что я отослана с заданием…
— Истинная правда, — бросила Смола.
— И это поможет. Да. Но суть в том, что многие уже видят в дезертирстве выход, и мы дадим идеальный повод. Адъюнкт может не пойти на такой риск, что бы ты ни говорила, Смола.
— Я не трусиха, — повторяла Целуй-Сюда. — Просто армия — не семья, сколько не твердите обратное. Чепуха. Командиры и короли говорят так, чтобы мы всегда были готовы вычищать их дерьмо…
— Верно, — рявкнула Мазан. — Догадываюсь, что в диких джунглях, где ты росла, никто не слышал рассказов насчет армейских мятежей. Как убивают командиров, свергают правителей. Берут…
— И при чем тут сказка о том, что мы «одна семья»?
— При том, что некоторые делают дела, а другие прохлаждаются. Ничего более. Как в семье. Кто-то один главный, не все. Узурпаторы ничем не отличаются от тех, кого они убили. Обычно всё становится хуже. Семья сражается за выживание. Ты встанешь до упора ради родных, а не чужаков. Понимаешь?
— И главные воспользуются нами. До конца. Они-то себя нашими родственниками не считают, сама знаешь.
— Вы, — бросила Смола, — можете пререкаться всю ночь. Но времени нет. Целуй-Сюда, давно ли тебе важно, что скажут люди за спиной? Или ты нашла особую гордость в звании солдата Охотников…
— Тебе нужна помощь или нет?
— Ладно. Мир. Дело в том, что ты только кажешься дезертиром. Как Фаредан Сорт под И’Гатаном.
— Я еду на юг.
Смола кивнула.
— Найду Напасть и хундрилов.
— Да.
— И что скажу?
— Убедишь их не бросать нас.
— Как, во имя Худа?!
Смола лукаво улыбнулась: — Попробуй свои чары, сестра.
Мазан Гилани сказала: — Сержант, если она едет к обеим союзным силам, куда еду я?
— Нелегко объяснить, — смущенно сказала Смола.
Мазан хмыкнула: — Постарайся. А я пока пойду красть коней.
* * *— Ага, лейтенант, наконец я вас нашел.
— Я теперь старший сержант, сэр.
— Разумеется. И где ваши подчиненные, старший сержант?
— Распущены, сэр.
— Простите?
— То есть разосланы, сэр. Распределены по взводам, причем как родные пришлись, ни складки ни заусенца.
— Ну, просто превосходно, старший сержант. Вы заслуживаете благодарности, если вообще чего-либо заслуживаете. Увы, внимательно изучив недавние списки, я сделал открытие: ни одного из ваших рекрутов нельзя найти в армии.
— Да, сэр, они отлично обучены.
— Чему, старший сержант? Исчезновению?
— Ну, сэр, я сейчас припомнил историю из юности. Разрешите?
— Прошу, продолжайте.
— Благодарю, сэр. Ах, юность… внезапное рвение овладело Арамстосом Прыщом…
— Арамстосом?
— Да, сэр…
— Ваше второе имя?
— Так точно, сэр. Могу продолжить рассказ, сэр?
— Продолжайте.
— Внезапное рвение, сэр, вырыть пруд.
— Пруд.
— Прямо за кучей битого кирпича, сэр, у задней стены сарая. Я часто там играл, когда родители заканчивали перебрасываться словами и начинали перебрасываться ножами, или когда хижина загоралась, хотя она этого не любила. Я встал на колени и принялся копать руками среди битых черепков и острых собачьих зубов…
