Стивен Эриксон - Пыль Снов
— Почему бы это? — сказал он, посылая коня вперед.
Она видела: воины Акрюна разъезжались полукругом, опустив наизготовку копья.
Тук скакал прямо на них, наложив стрелу.
Приблизившись, акрюнаи начали колебаться, копья поднялись. Еще миг — и воины рассыпались, погоняя коней. Несколько ударов сердца, и все бросились в отступление. Тук не спеша развернул коня и вернулся к своим. — Кажется, ты не ошиблась.
— Лошади всё поняли еще раньше седоков.
Он остановился, вернул стрелу в колчан и бережно уложил лук.
— Но стрелы тебе понадобятся, — сказала Сеток. — Нам нужно поесть. И вода нужна.
Кажется, он ее не слушал. Голова повернулась к востоку.
— Что такое? Еще охотники?
— Она не была удовлетворена, — прошептал он. — Ну разумеется. Может ли одиночка сравниться с армией? Вряд ли. Но ему не понравится. Никогда не нравилось. Он ведь может их прогнать. Что же, Гадающая, как ты поступишь? Если он освободит их?
— Не понимаю, о чем ты. Она? Он? Какая армия?
Его взгляд устремился ей за спину. Сеток повернулась. Мальчик встал и пошел к волчьей пирамидке. Она напевал: — Бла-ла-ла-ла-ла-ла…
— Хочется, чтобы он так не делал, — сказала она.
— Ты в этом желании не одинока, Волчья Дочь Сеток.
Она посмотрела на неупокоенного воина. — Я вижу, у тебя один глаз, Тук Анастер. Мертвый глаз. Но в ту первую ночь увидела…
— Что? Что увидела?
«Глаз волка». Она повела рукой в сторону могилы: — Ты притащил нас сюда.
— Нет. Я утащил вас оттуда. Скажи, Сеток: невинны ли звери?
— Невинны? Невиновны?
— Заслужили они свою участь?
— Нет.
— А это имеет значение, заслужена участь или нет?
— Не имеет.
— Сеток, чего желают Волки?
По интонации видно было, что он имеет в виду бога и богиню. Она знала, что они существуют, хотя не знала даже их имен. Если у них вообще есть имена. — Они желают, чтобы все мы ушли. Оставили их наедине с их детьми.
— А мы?
— Не уйдем.
— Но почему?
Она пыталась найти ответ.
— Потому, Сеток, что жить — значит вести войну. Так уж вышло, что противник оказался слабее нас.
— Не верю тебе! Волки ни с кем не воюют!
— Стая метит территорию, стая отгонит любую другую стаю, которая вторгнется к ней. Стая защищает свои владения — землю и зверье, которое ловит на земле.
— Это тебе не война!
Он пожал плечами: — По большей части это угроза войны — пока угроза действует. Каждая тварь борется за доминирование, среди сородичей и над территорией. Даже собачья свора находит короля и королеву, они правят благодаря силе и угрозы силой, пока кто-то не их свергнет. И что из сего следует? Что политика свойственна всем общественным существам? Кажется, так. Сеток, если бы Волки могли убить всех нас, людей — убили бы?
— Если речь идет о том, «мы или они» — убили бы! Как иначе?
— Я только задаю вопросы, — ответил Тук. — Знавал я женщину, способную сравнять с землей город одним движением прекрасной брови.
— И равняла? — спросила Сеток, радуясь, что теперь сама задает вопросы.
— Время от времени. Но не каждый встречный город.
— А почему?
Неупокоенный усмехнулся, заставив ее вздрогнуть. — Она любила часто принимать теплую ванну.
* * *Тук оправился на поиски пищи; Сеток сложила круг из найденных поблизости камней, чтобы разжечь костер. Мальчик всё сидел перед пирамидкой и пел свою песню. Близняшки проснулись, но говорить не хотели. Глаза их были тусклыми — результат шока, понимала Сеток.
— Тук скоро вернется, — сказала она. — Слушайте — вы можете заставить его прекратить это бормотание? Прошу. У меня мурашки по коже ползут. Он случайно не умалишенный, ваш мальчик? Или все дети такие? У Баргастов дети другие, я ведь помню. Они сидят тихо, вот как вы две.
Девочки молчали. Они просто смотрели на нее.
Мальчик вдруг закричал.
Тут же земля в двадцати шагах за могилой взорвалась. Взлетели камни, поднялась туча пыли.
И что-то вылезло наружу.
Близняшки завопили. Но мальчик… мальчик хохотал. Сеток выпучила глаза. Громадный волк с длинными ногами и плоской головой, челюсти усажены клыками — он вышел из пыли и встал, отряхивая покрытые тусклым, спутанным мехом бока. Это движение изгнало из Сеток последние следы страха.
А мальчик завел новую песню: — Ай — ай — ай — ай — ай — ай …
Тварь горбилась, но все равно была выше Сеток. И еще она умерла. Очень давно.
Сеток метнула взгляд на мальчишку. Он призвал ее. Призвал нелепой песенкой.
«Могу ли… могу ли я сделать так же? Кто этот мальчик? Что тут творится?»
Одна из сестер заговорила: — Ему нужен Тук. Рядом. Рядом с нашим братом. Ему нужен единственный друг Тоола. Они должны быть вместе.
Вторая девочка, подняв взор на Сеток, добавила: — Им нужна ты. Но у нас ничего нет. Ничего.
— Не понимаю, — бросила Сеток, ощутив почему-то укол вины.
— Что случится, — сказала девочка, — если ты поднимешь прекрасную бровь?
— А?
— «Куда бы ты ни шла, кто-то ступает впереди». Так говаривал наш отец.
Огромный волк подошел к мальчику. С боков все еще сыпалась пыль. Сеток вдруг посетило видение: этот зверь рвет горло коню. «Я видела таких, но призраками. Призраки живых существ, не гнилая кожа на костях. Они держались в стороне. Они не доверяли мне, но… я плакала по ним.
Я не могу равнять с землей города.
Не могу?»
* * *Привидения вдруг выросли из земли, окружая Тука. Он не спеша встал над разделанной тушей антилопы, которую убил выстрелом в сердце. — Если бы владения Худа были поменьше, — сказал он, — я знал бы вас. Но я вас не знаю. Чего вам нужно?
Один из неупокоенных Джагутов отвечал: — Ничего.
Остальные тринадцать засмеялись.
— От тебя — ничего, — сказал заговоривший первым. Хотя то была женщина… если для мертвецов важны подобные различия.
— Тогда почему вы окружили меня? Вряд ли вы голодны…
Снова смех. Оружие загремело, возвращаясь в ножны и в поясные петли. Женщина подошла ближе. — Отличный выстрел, одна стрела, Глашатай. Особенно примечательно, потому что у тебя остался один глаз.
Тук сверкнул глазом: — Не прекратите ли смеяться, Худа ради?
Мрачное веселье удвоилось.
— Неверная просьба, Глашатай. Меня зовут Варандас. Мы не служим Худу. Мы уважили просьбу Искара Джарака, а теперь свободны и делаем что нам угодно.
— И чего вам угодно?
Смех плескался со всех сторон.
Тук снова присел, заканчивая потрошить антилопу. Вокруг уже жужжали мухи. Краем зрения он видел глаза зверя, еще ясные и блестящие, но устремленные в никуда. «Искар Джарак, когда ты призовешь и меня? Думаю, скоро. Все стягивается в одну точку, но Волки тут ни при чем. Их интерес в другом. Что будет? Меня попросту разорвет надвое?» Он помедлил, поднял взгляд. Джагуты всё стояли вокруг. — Ну, чего тут забыли?
— Бродим, — сказала Варандас.
Другой Джагут добавил глубоким голосом: — Ищем, кого бы убить.
Тук снова поглядел в незрячие глаза антилопы. — Выбрали неподходящий континент. Тут пробудились Т’лан Имассы.
Веселье немедленно прекратилось. Воздух пронизало холодом.
Тук бросил нож, руками вытащив кишки зверя.
— Мы никогда их не встречали, — сказала Варандас. — Мы погибли задолго до этого ритуала вечной нежизни.
Третий Джагут сказал: — К’чайн На’рхук, теперь Т’лан Имассы. Неужели никто не уходит навсегда?
И тут они захохотали снова.
Среди веселья Варандас подступила к Туку. — Зачем ты убил животное? Ты не сможешь его съесть. Значит, ты охотишься для других. Где они?
— Недалеко, — ответил он, — и не представляют для вас угрозы.
— Тем хуже.
— На’рхук — о них просил Искар Джарак?
— Именно.
— Какие цели они преследовали?
— Не какие, а кого. Но нас не спрашивай — мы обсудили этот вопрос и не смогли понять смысл. Мир перестал быть простым.
— Мир никогда не был простым, Джагута. Если вы верили в иное, вы обманывали себя.
— Откуда тебе знать о древних временах?
Он пошевелил плечами: — Я знаю лишь времена недавние, но почему древность должна была быть иной? Память лжет, мы называем это ностальгией и улыбаемся. Но каждая ложь имеет назначение. Если мы искажаем прошлое…
— К чему бы это делать, Глашатай?
Он вытер нож о траву. — Не вам спрашивать.
— Но я спрашиваю.
— Мы лжем о прошлом, чтобы примириться с настоящим. Приняв истину истории, мы не нашли бы мира — не позволила бы совесть. И ярость.
Варандас была заинтересована. — Тебя сжигает ярость, Глашатай? Ты слишком четко видишь единственным глазом? Сильные чувства мешают восприимчивости. Почему у тебя иначе?
— О чем ты?
— Ты не заметил моей насмешки, когда я говорила о простоте былого мира.
