Стивен Эриксон - Пыль Снов
Пробуждение заставило хрипло рыдать уродливую гнилую фигурку, что выползла из-под покрывавшего собой старую промоину ствола хлопкового дерева. Встав, она принялась озираться; серые пустоты под нависшим лбом искали смысл в подробностях пейзажа. Широкая низина, вдалеке заросли шалфея и огненных кустов. Серокрылые птицы взлетают со склонов.
В воздухе пахнет дымом и смертью. Возможно, стадо упало с утеса. Возможно, трупы уже облеплены червями и мухами, отсюда и отвратительное назойливое жужжание. Или дело обстоит лучше? Мир победил в споре? Она — призрак, возвращенный в насмешку над неудачами рода? Не найдет ли она поблизости прогнившие останки последышей ее племени? Она почти надеялась на это.
Ее звали Горькая Весна, на языке клана Бролд это звучало как Лера Эпар. Вполне заслуженное имя, ведь она совершила ужасные преступления. Она — один из тех цветов, что источают гибельный аромат. Мужчины бросали жен, чтобы стиснуть ее в объятиях. Каждый раз она позволяла себя сорвать, она видела в глазах мужчины самое желанное: что он ценит ее превыше всего — в особенности превыше недавней супруги. Что их любовь будет нерушимой. А потом все рушилось, такая связь оказывалась самой слабой изо всех. Затем появлялся следующий мужчина, с таким же алчным огнем в глазах, и она снова верила: теперь все иначе, теперь, наверняка, наша любовь обретет великую силу.
Любой согласился бы, что она самая умная среди членов Собрания Бролда. Она не любила мелководья, о нет — ее разум нырял в таинственные глубины. Она любила испытывать опасности жизни, рисковать искрой рассудка. Она гадала не по треснувшей лопатке карибу, а по отражению лиц в прудах, ручьях и чашах тыкв. Эти лица, лица сородичей… она знала, что внешние различия служат всего лишь легкости узнавания; за мелкими деталями все они одинаковы. Одинаковы их нужды. Их желания, их страхи.
В ней признавали великую провидицу, обладательницу духовного дара. Но по правде — это она понимала с полной уверенностью — никакой магии не было в ее чувствительности. Искры разума не возникают внезапно среди темных вод низших эмоций. Вовсе нет. И еще — искры не изолированы друг от дружки. Горькая Весна понимала, что искры летят от тайного огня — в душе разложены костры, и каждый посвящен одной неоспоримой истине. По костру на желание. По костру на надежду. По костру на страх.
Когда ее озарило, чтение будущего сородичей стало легкой задачей. Разум смущает нас иллюзиями сложности, но за всем этим мы просты как бхедрины, просты как ай и ранаги. Мы рычим, скалим зубы или подставляем горло. В наших глазах мысли могут пылать любовью или чернеть гнилью ревности. «Мы ищем компании, ищем свое место, и если оказываемся не на вершине, всё начинает нас сердить, отравлять нам сердце.
Вместе мы способны на все. На убийство, предательство. В компании мы изобретаем ритуалы, чтобы разжечь малейшие искры, полететь на мутной волне эмоций, снова стать свободными и безответственными как звери.
Меня ненавидели. Мне поклонялись. А в конце — уверена — меня убили.
Лера Эпар, ты снова пробуждена? Зачем ты вернулась?
Я была пылью в пещере, я была забытым воспоминанием.
Я некогда творила ужасные дела. Теперь я стою, готовая творить их заново».
Она Горькая Весна из Бролд Имассов, и ее мир — мир льда и покрытых белым мехом тварей — исчез. Она двинулась вперед. В руке болтается палица из кремня и кости, шкура белого медведя висит на плечах.
Когда-то она была красивой. Но история не отличается добротой.
* * *Он вылез из окружившей природный колодец грязи, отбрасывая гнилые корни, рыбью чешую и бесформенные комки грязи. Широко разинув рот, почти беззвучно завыл. Побежал прямо к ним. К трем Охотникам К’эл, повернувшим головы, рассматривающим его. Стоящим над трупами его жены, двух его детей. Тела присоединятся к другим выпотрошенным трупам, добыче Охотников. Самцу антилопы, мулоленю. Подруги павших зверей не бросались на убийц. Нет, они убегали со всех ног. А этот мужчина — Имасс издал боевой крик и побежал к ним, поднимая копье. Он явно сошел с ума. Отдаст жизнь ни за что.
Охотники К’эл не понимали.
Они встретили атакующего ударами плашмя. Сломали копье, избили до потери сознания. Их не хотелось мяса, испорченного безумием.
Так окончилась первая его жизнь. Возродившись, он стал существом, лишенным любви. Одним из первых принял он Ритуал Телланна. Чтобы избавиться от воспоминаний о прошлой жизни. Это же дар, драгоценный, совершенный.
Он встал из грязи, призванный еще раз — но на этот раз все иначе. На этот раз он помнит всё.
Кальт Урманел из Оршайн Т’лан Имассов стоял в грязи, склонив голову и беззвучно завывая.
Рюсталле Эв упала на колени перед кучей глины в двадцати шагах от Кальта. Она понимала его, понимала, чем он так опечален. Она тоже очнулась, вспомнив всё, что считала давно утраченным. Она смотрела на Кальта, которого любила всегда, даже во времена, когда он ходил мертвецом и пепел потерь густым слоем покрывал его лицо. Тем более прежде, когда любовь мешалась с яростной ненавистью к его жене. Она молила всех духов, желая сопернице смерти.
Возможно, его вопль никогда не кончится. Возможно, что, когда все поднимутся, соберутся, не веря, что воскресли, желая найти того, кто так жестоко призвал Оршайн — ей придется его бросить.
Беззвучный вопль оглушал ее разум. Если он не прекратит, безумие сможет заразить остальных.
В последний раз клан Оршайн бродил по земле в другом месте, далеко отсюда. Когда оставалось лишь три разбитых рода — шесть сотен и двадцать воинов, трое раненых Гадающих — они убежали от Шпилей и стали прахом. Прах высоко взлетел в воздух, ветры унесли его за полмира — и они не хотели снова становиться костями и потрепанной плотью, они хотели рассыпаться пылью по просторным равнинам.
Эта земля, знала Эв, знакома с Имассами. Знакома она — тому подтверждением муки Кальта — и с К’чайн Че’малле. «Но что здесь делаем мы?»
Кальт Урманел пал на колени, крик его затих, только отзвук остался в ее черепе. Она стояла, тяжело опираясь на копье из окаменевшего дерева, чувствуя утешение знакомого оружия. Это возвращение незаконно — память подсказала ей верное суждение. Кто посмел вернуть им грубую телесность, повторить все ужасные преступления любви и желаний? Она ощущала в себе гнев, вздымающийся подобно кипящей крови матери-земли.
За колодцем показались три фигуры. Т’лан Имассы Оршайна. Гадающие по Костям. Наверное, они смогут дать ответы.
Бролос Харан всегда был здоровяком, и даже сейчас кости под иссохшей тонкой кожей выглядели неестественно толстыми. Ясные, подобные кристаллам голубые очи, по которым его и назвали, давно исчезли; на их месте виднелись высохшие, черные остатки глазных яблок. Рыжие волосы напоминали паутину. На плечах висела охряная шкура эмлавы. Губы потрескались, обнажив стесанные зубы, походившие цветом на сырую медь.
Слева шла Ильм Эбсинос — тощая узкоплечая фигура покрыта серочешуйчатой шкурой энкар’ала, косы украшены змеиными выползнями. Казалось, и посох в костистой руке извивается как змея. Она шагала, сильно хромая — память о переломе бедра.
Улаг Тогтиль был столь же широк в плечах, как Бролос, а ростом превышал даже Ильм. Он всегда считался среди членов клана отщепенцем: полукровка, рожденный в первом племени Треллей, он юношей забрел на стоянку Кебралле Кориш, став объектом всеобщего любопытства (особенно среди женщин). В обычаях Имассов было позволять чужакам жить среди них; если совместная жизнь не порождала насилия, чужаки могли найти себе дом и перестать считаться чужаками. Так было и с Улагом. Во время войны с Орденом Красного Пояса он показал себя способнейшим среди гадающих по костям Оршайна. Увидев его сейчас, Рюсталле Эв ощутила покой, уверенность, словно он один мог вернуть вещи к нормальному течению.
Хотя он не может. Он такой же пленник Ритуала, как все остальные.
Улаг заговорил первым: — Рюсталле Эв, Кальт Урманел. Мне дано благо отыскать наконец два родных клана. — Громадная рука сделала изящный жест. — С рассвета я тяжко страдаю под напором двух танцующих тучек. Бесконечная их радость стала ужасным бременем.
Умей Рюсталле улыбаться, улыбнулась бы. Образ двух танцующих тучек так нелепо разнился с видом двух мерзких существ, что она готова была захохотать. Но и смеяться она разучилась. — Улаг, ты знаешь истину происходящего?
«Что за хитрый заяц. Смотрите, как скачет и носится, избегая удара пущенного из пращи камня. Как перепрыгивает ловушки, как шевелит ушами при малейшем шорохе. Я немало пробегала, стараясь схватить тварь руками, ощутить стук сердца, трепетное шевеление тельца».
Ильм Эбсинос сказала: — Нас поджидает Инистрал Овен. На обратном пути соберутся и другие. Кажется, так недавно ходили мы вместе. Вряд ли многие потерялись безвозвратно.
