Зверь (СИ) - "Tesley"

— Это вы о ком? — спросил Альдо недовольно.

Эсперадор задумался. Его седая голова, сильно склонившаяся долу, тряслась от дряхлости.

— Ваше дело свято, досточтимый брат, — наконец проговорил он, обращаясь к Левию. — И я не могу отказать вам в богоугодной миссии. Вы сегодня же отправитесь в Талиг, имея при себе все полномочия для ведения переговоров. Постарайтесь остепенить графа Штанцлера и наших верных эсператистов, дабы их пыл не помешал делу истинной веры.

— Что мне сказать герцогу?

— Скажите, что Святой престол намерен действовать миром и увещанием, — твёрдо и ясно произнёс Эсперадор. — Если принц Карл обнаружится живым и суд признает его законным, быть по сему. Агарис примет его, ежели герцог Алва согласится на воссоединение церквей. То же касается и самого герцога, ежели он предъявит права на трон согласно завещанию Франциска.

— А как же я?! — вырвалось из груди у Альдо против воли.

— Церковь не отвергает ни одного пути к воссоединению! — торжественно возгласил Юнний, воздевая к тёмным сводам тощий сухой перст. — Ты обрящешь жезл, коего взыскуешь, чадо. Если с его помощью ты способен склонить соперника на свою сторону, благословение Агариса почиет на тебе и я увенчаю тебя короной анаксов. Если же не преуспеешь, твоё поражение не должно стать поражением веры. Как верный сын, ты обязан это понимать.

— Должен предупредить ваше высочество, — кротким тоном вставил Левий, — что если действия ваших наёмников помешают моим переговорам, я отрекусь от вас от имени церкви.

— Кровопролитие противно Создателю, — согласно подтвердил Юнний. — Делай, что можешь, с помощью силы, какую, по твоим словам, ты ощущаешь в себе. Ежели она есть, тебе не понадобятся ни наёмники, ни эпинские мятежники.

«Ого, как ловко!» — невольно восхитился возмущённый Альдо. — А Святой отец не дурак сыграть на два фронта. Это называется и рыбку съесть и в пруд не лезть! Если я проиграю, Агарис стакнется с Алвой и отречётся от меня. Если выиграю, Агарис напомнит мне о реликвиях, которые он мне одолжил. Однако у старого гриба есть чему поучиться».

— Я могу поехать в Талиг вместе с вашим высокопреосвященством? — невинным тоном осведомился он у Левия.

— Нет. — Дряхлый Эсперадор воззрился на него осуждающим взором. — Твоя супруга в тягости, чадо. Прежде всего ты должен позаботиться о ней. Отвези её в Алат, к своей достойнейшей бабушке Матильде.

— Но я не могу ехать в Алат, не получив обещанного, — упрямо упёрся Альдо. — Когда я получу свой жезл, ваше святейшество?

Юнний снова уткнулся взглядом в большую эсперу, висящую над алтарём и беззвучно зашлёпал губами, то и дело прикладывая к ним пальцы левой руки. Спустя несколько минут он ответил:

— Сегодня вечером.

___________________

[1] Соединяю вас в браке (лат).

Глава 6. Осенние волны. 5

5

Жезл был сделан из электрума – древнегальтарского белого золота.

Светло-серебристый, инкрустированный перламутром, в предрассветных сумерках он казался почти молочным – как морская пена, возникающая на гребнях волн, чеканные изображения которых покрывали его снизу доверху. Единственным тёмным пятном являлся крупный камень в набалдашнике – прозрачный продолговатый аметист. На солнце он, конечно, налился бы глубоким лиловым цветом, но сейчас, в рассеянной полутьме наступающего утра, казался тёмно-серым, даже чёрным.

Монахи хранили реликвию в кипарисовом ларце, похожем на раку, расписанном львиными мордами вперемешку с семилучёвыми эсперами – первый эсперадор Адриан был основателем Ордена Славы. Не потерял ли жезл своей силы от того, что многие века провалялся в этом эсператистском гробу? Альдо осторожно провёл пальцами, ощупывая чеканный рельеф – символы волн. Он не имел представления о том, как должна ощущаться магия, но сейчас это не имело значения: жезл молчал. Белое золото холодило кожу, отчего немного зябли пальцы, только и всего.

«Разумеется, Раканы использовали его в Гальтаре, на Холме Ушедших, — думал Альдо, вертя жезл и так и сяк. — Здесь, в Агарисе, нет такого места силы. Но всё равно: действовать он должен повсюду. Анакс везде анакс. Хорош бы я был, проявляйся сила Раканов только в одном определённом месте! Нет, моё право должно быть моим где угодно на Золотых Землях».

Альдо встал с валуна, на котором сидел, рассматривая возвращённую Юннием реликвию, и повернулся на северо-восток – туда, где по его представлениям находилась Гальтара. До восхода оставались считанные минуты. Несмотря на то, что осень уже перевалила за вторую половину, день обещал быть ясным: на небе кучевались редкие облака, больше похожие на клочья пены, оторвавшиеся от волн. Море синим глазом поглядывало на анакса снизу, из небольшой бухточки, на отвесный берег которой Альдо взобрался, чтобы опробовать жезл.

На этой окраине Агариса жила портовая беднота, но сюда навряд ли забрёл бы даже самый нищий рыбак: бухта была совершенно непригодна для лодок.

Альдо повернулся спиной к морю и поднял жезл, ловя первые лучи солнца, которое как раз показалось из-за шпилей агарисских соборов.

Аметист в набалдашнике вспыхнул алыми искрами, как морская гладь, отражающая рассвет, и засиял мягким лиловым светом. Холодные предутренние сумерки съёжились, исчезая; в осеннем воздухе пахну́ло теплом. Альдо почувствовал, что кровь веселее побежала по его жилам: от мерно гудящего сердца к озябшим пальцам, которыми он сжимал жезл, и обратно. Так волны ритмично перекатываются от одного берега к другому и возвращаются назад. «Но что движет ими? — лениво подумал Альдо, наслаждаясь горячим током крови в собственном теле (от сидения на валуне он немного продрог). — Почему они вечно мечутся туда-сюда? Под действием ветра или звёзд? Или у волн, как и у меня, есть собственное сердце?».

Ответ пришёл из ниоткуда:

«У них твоё сердце».

Альдо замер, внезапно осознав: никакая волна не рождается сама по себе. Взбаламуть сонную запруду – и по её поверхности побежит тяжёлая рябь. Брось в воду камень – и она пойдёт кругами, всколыхнувшись. Сердце океана рождает движение в его глубине, но это сердце бьётся в груди Повелителя. Пока океан не слышит его, он живёт по прихоти ветра или звёзд – по воле случайностей, так же произвольно, как волны играют кораблём, утратившим руль и паруса. Но дай ему почувствовать свой пульс, дай ему зажить в одном ритме с тобою, и он отзовётся тебе. Морская вода – это солёная кровь в твоих жилах, извилистые реки – твои вены, ливень и дождь – твои слёзы. Лишь одно биение твоего сердца способно породить океанскую волну.

Альдо широко распахнул глаза. Разве он не всегда знал это?

Инстинктивно он повернулся спиной к Агарису и лицом к бухте, наставил сияющий аметист на линию горизонта – туда, где небо смыкалось со сверкающей синей гладью, и позвал нежно и тихо, как зовут едва проснувшегося ребёнка:

— Иди ко мне! Я здесь!..

Море наливалось кровью в свете восходящего солнца и широко раскинулось в утренней дрёме – безмятежное и равнодушное. День обещал быть тихим; царил полный штиль.

У Альдо заслезились глаза от серебристой ряби. Он сморгнул влагу и внезапно понял, как нелепо он выглядит, застыв, как истукан, с занесённым над морем жезлом. Воровато оглянувшись, он быстро удостоверился, что алатские слуги-телохранители, оставленные внизу под берегом, не посмели тайком подняться, чтобы подсматривать за ним.

К счастью, он был один.

Наверно, это символы волн на жезле навели его на нелепые фантазии. Впрочем, почему нелепые? Разве море не должно повиноваться Ракану?

Согласно древним легендам, анаксы и Повелители умели приказывать стихиям. Истинный Ракан мог с помощью жезла творить то, что абвениаты называли чудом, а эсператисты – колдовством, наваждением Чужого. Анакс взывал к Ушедшим и владел ключом от входа в Лабиринт.

Правда, последний Ракан обобран как последний нищий. Он лишён законного наследства: его корона у Олларов, меч у Ворона, а ключ от Лабиринта Леворукий знает где. Но этот жезл! Этот жезл теперь в его руках, и он должен повиноваться своему анаксу!