Зверь (СИ) - "Tesley"

— И кому же ты намерен отдать корову? — нарочито бодрым тоном спросил Робер, чтобы хоть немного развеять мрачное настроение проводника. — Должно быть, той женщине, которая ждёт тебя в Гальтаре? Жене?

Последовала небольшая пауза.

— Не жене, — наконец отозвался разбойник словно нехотя. — Сестре.

— У тебя есть сестра? — слегка удивился Робер. — А говорил, что не имеешь никакой родни, кроме покойных родителей.

— Можно сказать, что не имею, — равнодушно отвечал бывший бандит, отворачиваясь. — Были, верно, всякие родичи, но отец помер, и никого не осталось. — Он помолчал и пояснил: — Мы ведь бедные крестьяне, голытьба. Если некому землю пахать – значит, нет и семьи. Отец помер, а мать пошла замуж во второй раз. Вот и всё. Не знаю, что с ней сталось после.

— А как же её дети от первого брака? — спросил Робер, поражённый спокойной обречённостью, звучавшей в словах Жана.

— Кому нужны лишние рты? — безразлично спросил тот, слегка пожав плечами. — Небось раздали по рукам: сестёр в услужение, а братьев – в батраки.

— А ты?

— Меня отдали нищим – побираться на большой дороге.

— Тогда откуда же у тебя сестра?

— Она узнала меня, когда я просил милостыню в одной деревушке. Вспомнила – верно, потому, что сама вынянчила, — рассеянно объяснил бывший разбойник. — Глядите-ка, господин, — оборвал он сам себя, показывая рукой вперёд: — вон на склоне того холма виднеется дорога, которая нам нужна. Там ещё берёзовая рощица. Раньше здесь кругом стоял лес, да его давно повырубили. Часа через два мы доедем до ручья в низине. Нам бы только успеть перебраться через него, а там будет и убежище, о котором я говорил.

Робер, щурясь, посмотрел в указанном направлении: действительно, в лучах заходящего солнца виднелась белая полоса дороги, уходящая вверх, к берёзовой роще. За ней, вероятно, начинался новый спуск: вся Чёрная Алати состоит из таких низких пологих гор, кое-где покрытых лесом.

— Едем! — решил Робер. — И расскажи мне про сестру. Как её зовут?

— Анна… — ответил Жан-коновал, как показалось Роберу, с неудовольствием. — Анна Перье́.

— Она, конечно, старше тебя?

— Угу.

— Сестра забрала тебя к себе, когда узнала? — допытывался Робер, сам не зная зачем – может, на случай, если ему придётся отыскивать родню Жана.

— Хотела, — отозвался бывший разбойник угрюмо. — Она послала меня к местному кюрэ, чтобы я выучился грамоте. Думала, что со временем я тоже смогу стать кюрэ, а то и костоправом: отец Корнель знал толк в лекарском искусстве… Но нищие приучили меня воровать.

— И поэтому сестра выгнала тебя? — предположил Робер.

— Сам ушёл, — равнодушно ответил разбойник. — Она считала, что лучше дохнуть с голоду, чем брать чужое.

Бедная, но честная крестьянка! Робер в душе пожал ей руку. Но, внезапно подумал он, как же тогда гальтарский бандит сможет подарить ей корову?

— Разве твоя сестра примет подарок от тебя? — спросил он резко.

Жан-коновал безразлично кивнул:

— Ничего бы не взяла, но с вашей дарственной – возьмёт.

Солнце зашло. Теперь над волнистой линией горизонта проступала лишь алая кайма догорающего заката. Трава под ногами налилась густыми малахитовыми оттенками, воздух стал темнеть.

— …моли-и-ись за нас! — вдруг дружно грянуло снизу, и Робер невольно обернулся. Далеко внизу церковный ход двигался вокруг Сакаци, похожий с такого расстояния на тонкую ленту, всю унизанную блёстками. Ветер, усилившийся к ночи, дохнул на путников молитвой и умчался прочь.

Жан-коновал поморщился.

— Уже зажигают свечи, — пробормотал он, указывая узловатым пальцем на блёстки. — Сейчас обойдут парк, и всё будет кончено. Пора, мой господин.

Робер машинально кивнул. Бросив случайный взгляд на небо, он заметил, что на востоке собираются тучи. Подсвеченные снизу последними лучами, они казались лиловыми скакунами с огненными гривами – как у тех демонов, о которых недавно рассказывала Вицушка.

— Собирается гроза, — бездумно бросил он. — Если пойдёт дождь, это не к добру.

Дождь в Огненную ночь означал, что святой Филипп не доволен людьми – так говорил ещё дед. Гневаясь, Филипп насылает ливень и гасит свечи грешников. Однако ещё хуже, если в Огненную ночь случается пожар: это означает, что святой отвернулся от чад своих.

— Грозы не будет, — поспешно возразил Жан-коновал. — А коли и случится, нам нужно постараться её опередить.

И он решительно пустил своего мула напрямик к дороге, на которую показывал с холма. Робер двинулся следом за ним. Клемент, было затихший в своей котомке, снова громко вознегодовал.

Сумерки надвигались стремительно: небо темнело, заполняясь тучами с востока, однако ни грома, ни молний не было. Только ветер швырял туда и обратно обрывки молитв и гимнов, которые пели в Сакаци и на юге, в предместьях. Теперь Робер отчётливо видел, как разгораются свечи, показавшиеся ему сначала блёстками, как тоненькие золотые ручейки текут по склонам холмов по правую руку от него. Когда-то он и сам шёл в голове подобной колонны, обходя свой замок и парк, а впереди, с толстою свечою в руке выступал одетый в алое с золотом дед…

Как давно это было! Теперь старик Анри-Гийом умер, и вымерла вся его семья. Остался только он, Робер, последний в роду Эпинэ.

Блеснула молния.

Она ударила в самую вершину холма, на котором они только что стояли – так, во всяком случае, показалось Роберу. Огромная и ослепительная, она сверкнула внезапно и бесшумно, озарив всё вокруг почти на хорну.

Грома не последовало. Зато из долины, где находился Сакаци, и с юга, где тянулись предместья, послышались испуганные вскрики. Золотые ручейки на мгновение замерли, а потом побежали опять, но уже гораздо быстрее.

Странное дело, но близкий удар молнии не встревожил Робера. Наоборот: его сердце забилось чаще и уверенней, а все сомнения разом исчезли. Он словно поменялся ролями с Жаном-коновалом: тот, напротив, боязливо втянул голову в плечи, внезапно став похожим на десятикратно увеличенного Клемента.

— Быстрее, мой господин! — лепетал он, едва шевеля губами от страха. — Нам нужно успеть до грозы!

Робер мимолётно подивился его трусости: бывший разбойник – и боится ненастья! Однако он пришпорил Дракко и, выехав на нужную дорогу, поравнялся с Жаном-коновалом.

Вторая молния ударила позади них. В её свете Робер неожиданно узнал места, по которым вёл его проводник. Это были горные тропы, пользующиеся у здешних жителей дурной славой. Немного левее и впереди должна была обнаружиться поляна с Белой елью. Судя по всему, Жан-коновал собирался обогнуть её и выйти к низине, отстоящей хорны на четыре к западу. Ручей, о котором он говорил, местные называли Лисьим.

— Разве за Лисьим ручьём есть жильё? — спросил Робер вслух, вспоминая рассказы Альдо, который гонял там лисиц пару месяцев тому назад, в самый несезон. — Я слышал, что в тех местах не останавливаются даже охотники. Ты говоришь, там есть дом?

Бывший разбойник повернул к Роберу совершенно белое, перекошенное от ужаса лицо, на котором лопатой стояла вздыбленная борода.

— Убежище... — отвечал он, едва не клацая зубами. — Только бы успеть, господин!

При виде его перепуганной физиономии Робер едва не расхохотался, но жалость удержала его.

— Ты так боишься молний? — удивлённо спросил он, подавляя неуместное веселье.

— Они накажут… Они хотят наказать меня! — невнятно забормотал Жан, трясясь как в лихорадке.

— Молнии? За что? — изумился Робер.

— Я должен… Я обязан вернуться! — в отчаянии выкрикнул несчастный гальтарец, однако не сделал ни единой попытки повернуть мула вспять, а наоборот, сильнее ударил его пятками.

— Ты боишься, что святой покарает тебя за нарушенный обет? — догадался Робер. — Успокойся, братец: это всего лишь гроза и больше ничего. Говорят, конечно, что дождь в такую ночь – недобрый знак, но ты же не настолько суеверен, чтобы бояться примет?

Утешение вышло так себе. Робер, мысленно выругав себя за недогадливость – конечно же, всякий эпинский крестьянин чрезвычайно суеверен! – предложил: