Зверь (СИ) - "Tesley"
Чтобы открыть Фердинанду дорогу ко второму браку, а главное, чтобы восстановить испорченную репутацию короля-рогоносца, королеву требовалось приговорить к смерти. Но это противоречило кодексам короля Франциска I, сообразуясь с которыми женщин в Талиге не казнили в течение всего царствования династии Олларов.
В этой-то ситуации новый супрем Талига, достопочтенный доктор Питер Гольдштейн, стал козырной картой Сильвестра.
— Господа, мы призваны сегодня его величеством разобрать crimen exceptum, иначе говоря, исключительное преступление, — сказал этот учёный муж, обращаясь к членам Совета. — К таковым относятся ересь, колдовство и государственная измена. Согласно Secundo Phillippi Tertii[1] под государственной изменой разумеются шесть деяний, verbatim et letteratim[2], — и супрем процитировал на память: — «если кто-нибудь замышлял или осуществил убийство короля, или его супруги, или их сына и наследника; item, если кто-либо отрицал, или каким либо образом не признавал, или уклонялся от исполнения Акта о Верховенстве, провозглашающего короля главою церкви; item, если кто-нибудь совершил прелюбодеяние с королевой, или с дочерью короля, или с женой его сына и наследника; item, если кто-нибудь поднял войну против короля в его королевстве, или был сторонником врагов короля внутри страны, оказывая им помощь и поддержку в королевстве или вне его; item, если человек подделал Большую или Малую королевскую печать, или королевскую монету, или же привез в королевство фальшивую монету из-за рубежа; item, если человек убил кансильера, тессория, супрема или же любого судью, назначенного для разбора дел, при исполнении их обязанностей».
— Дело королевы Катарины содержит в себе признаки трёх из вышесказанных преступлений, — продолжал законник. — Primo, она виновна в злоумышлении на жизнь короля совместно с покойной герцогиней Ангеликой Придд и её мужем, герцогом Вальтером, кои были изобличены, осуждены и покончили с собой в тюрьме от страха перед заслуженным наказанием (геренций поёжился). Secundo, королева виновна в том, что оказывала поддержку врагам внутри государства, а именно предателю графу Штанцлеру, которому она покровительствовала и бегство которого, весьма возможно, она же и устроила. Tertio, королева виновна в прелюбодеянии, причём неоднократном, ибо расследование показало, что её любовниками были как минимум трое мужчин: покойный граф Джастин Васспард, покойный генерал Феншо-Тримейн и ныне живущий придворный музыкант Оливье Бовэ́н, давший признательные показания в Багерлее.
Имя Рокэ Алвы так и не прозвучало, хотя шёпотом и про себя его называли все.
— Наказанием за государственную измену является poena ultima, то есть смертная казнь, — продолжал супрем, — однако, согласно Trigesimo Tertio Francisci Primi[3] женщин, уличённых в преступлении, нельзя отправлять на виселицу или подвергать удушению каким-либо иным способом, а также обезглавливать мечом или топором, забивать камнями или дубиной, сжигать на костре, бросать в кипящую воду, колесовать, четвертовать с помощью лошадей или быков, а также иного тяглового скота или разрывать, привязывая к деревьям; хоронить заживо, сажать на кол, сбрасывать со стен, а также убивать с помощью стрел и копий. Однако, как прекрасно известно любому сведущему человеку, смертная казнь в случае государственной измены заключается не в чём-либо из вышеперечисленного, а в трёх совершенно иных действиях. Id est в волочении, потрошении и свежевании. Волочение знаменует собою бесчестье, оказываемое преступнику; потрошение свидетельствует, что нутро изменника до времени сгнило от его гнусных замыслов и посему должно быть очищено палачом; свежевание применяется, дабы предатель не прятал под личиной пристойности мерзкую свою суть. Как, несомненно, помнят господа советники, второй статут Филиппа III был впервые применён к графу Роже́ Мортма́ру, потомку одного из соратников Франциска I. Упомянутого сеньора проволокли на воловьей шкуре по главным улицам Олларии и под брань толпы доставили в Занху, где палач привязал его к лестнице святого Стефана, вырвал и бросил собакам его внутренности, а затем содрал с него – как говорят, ещё живого – кожу…
— Не предлагаете же вы, — не выдержал Генеральный атторней Флермон (Фердинанд II заметно позеленел), — применить эти давно забытые варварские меры к женщине, к тому же бывшей супругой короля?
— Сей случай, — невозмутимо ответил доктор Гольдштейн, — когда наказание кажется чрезмерно суровым, предусмотрен в первом томе законов Людовика I, capite primo, versu quinto[4], о чём, разумеется, известно моему высокоучёному собрату Флермону. Вышеназванный пятый параграф гласит: «Если король усматривает, что некий закон является слишком строгим, он может исправить его или смягчить. Ввиду этого любые законы по известным королю соображениям, в силу его власти, могут быть смягчены по причинам только ему известным». А в Ружских хартиях, много более древних, чем законы Людовика I, говорится ещё определённее: «Первая прерогатива короля – милость».
— То есть вы предлагаете его величеству помиловать супругу? — спросил обрадованный отец Урбан, духовник короля и настоятель Собора Святой Октавии.
— Мне кажется, святой отец, — мягко вклинился тессорий, — что господин супрем желает сказать другое…
— Ваше сиятельство правы, — подтвердил доктор Гольдштейн. — Я хочу напомнить господам советникам прецедент из позапрошлого царствования, памятный господину тессорию, очевидно, потому, что он касался его предка… В 299 году Круга Скал тогдашний кансильер Фридрих Манрик был уличён в государственной измене, состоявшей в уклонении от исполнения Акта о Верховенстве (ибо, прожив долгое время послом в Агарисе, он был обманом совращён кардиналами с пути истинного); приговорённый к волочению, потрошению и свежеванию, он был удостоен великой милости, ибо добродетельный и мягкосердечный король заменил требуемую законом мучительную казнь на лёгкую смерть от яда. Именно в связи с этим случаем в свод законов Людовика I был включён вышеупомянутый параграф пятый главы первой. И я прошу обратить внимание господ советников, что казнь с помощью яда также не указана в вышеназванном тридцать третьем статуте Франциска I, что, несомненно, свидетельствует: этот великий государь требовал наказания за преступления, но при этом взывал к милосердию.
Атторней Жослен Флермон жестом выразил полное согласие со сказанным.
— Но всё это, — заметил Генеральный прокурор Орильян, — не решает вопроса о престолонаследии. Пока у его величества есть признанные дети, они имеют законное право на наследие отца. А поелику нельзя утверждать однозначно, что принц и принцессы не являются детьми его величества…
— Позвольте, ваше высокопревосходительство, — почтительно перебил прокурора супрем. — Расследование однозначно установило, что принц Карл и принцесса Анжелика родились в то время, когда супруга короля состояла в прелюбодейной связи с разными мужчинами. Eo ipso[5] они лишаются своих наследственных прав, так как законность их рождения сомнительна. Возражения могут возникнуть разве только в отношении принцессы Октавии, но, будучи девочкой, она ни в каком случае не наследует престол.
— Однако, — упрямо возразил маркиз Орильян, вероятно, следуя указаниям Алвы, — несмотря на адюльтер королевы, её дети всё же могли быть зачаты от его величества: такая возможность не исключена. А вам известен принцип: in dubio pro reo[6].
— Сказанные дети не являются обвиняемыми по делу, — учтиво возразил супрем, — а кроме того принципы, действительные для criminum ordinariorum[7], не действительны и не могут быть действительны для criminum exceptorum[8]. Я полагаю, что судить о законнорождённости своих детей способен только сам его величество.
Фердинанд II встрепенулся.
— Кроме того, — продолжал супрем, — подобный прецедент уже имел место в царствование Фердинанда I.
— Ему тоже изменила жена? — некстати брякнул маркиз де Аленгор, министр флота.
— Случай касался семейства Антраг, — невозмутимо отозвался Гольдштейн. — Было установлено, что графиня Антраг более шести лет имела прелюбодейную с связь неким местным кавалером, причём все её дети родились в течение названных шести лет. Когда факт измены стал известен, граф, её супруг, не пожелал признавать их своими наследниками, и Фердинанд I, этот справедливейший государь, счёл сие желание оправданным. Он издал указ, согласно которому все дети, родившиеся у графини якобы в браке с мужем, объявлялись незаконнорождёнными. Ибо по законам Талига «король может любого, родившегося вне брака, объявить законным, и любого, родившегося в браке, объявить незаконным» согласно Duodecimo…
