Многоликий Янус (СИ) - Малеёнок Светлана

Но мой нелегкий путь, начался из «Каторжного острога», тюрьмы для неимущего мелкого сброда, в основном, для воров и убийц.

И там, мне, изнеженному дворянским воспитанием, пусть не шикарным, но вполне уютным жилищем и мягкой постелью, пришлось очень тяжело. Местное отребье как личное оскорбление приняло тот факт, что вместе с ними в одной камере, будет томиться аристократ.

«Чистоплюй» и «Белый воротничок», — это были самые приличные оскорбления, отпускаемые в мой адрес местным контингентом.

В огромном, похожем по площади на зал для приемов императорского дворца, мрачном помещении, одновременно проживало более трех сотен человек. Постоянная сырость, бегающая под ногами в грязной соломе, хвостатая братия, затхлый воздух, да отсутствие возможности уединиться даже для отправления естественных надобностей, это малый и очень мягкий перечень творившегося в стенах тюрьмы, ужаса.

Люди спали на полу вповалку, по ним, ни сколько не боясь, спокойно бегали крысы, выискивая случайно оброненные крошки скудной тюремной баланды.

Мне, поначалу, пришлось туго, так как меня здесь встретили особенно «ласково», и, если бы не пройденная мною ранее, хорошая школа фехтования, то вполне возможно, моему отцу не пришлось бы заботиться о моем освобождении. Оружием мне служило все, что только попадалось под руку, от камней, периодически отваливающихся от старой кладки стен, до алюминиевой миски.

А еще, меня согревали мысли о моей жене. Единственное, о чем я на самом деле сожалел, что потерял ее именно в тот момент, когда, как мне показалось, Аврора начала меняться. Она становилась мягче, человечнее и, мне казалось, что в ее взгляде на меня, начала проскальзывать симпатия, что, против ранее ненавидящего взгляда, было ой как не мало!

Здесь же, антисанитария, сырость и плохое питание, косили людей ежедневно. Каждое утро начиналось с переклички, хотя, это только так называлось. На самом деле, все вставали на ноги и оглядывались. Если рядом был лежачий, все, кто оказывался ближе всего к нему, поднимали руки, привлекая внимание охраны.

Бравые молодцы в синей форме, проходя сквозь толпу, расступавшуюся перед ними, словно волны Красного моря перед Моисеем, оттаскивали не поднявшихся на ноги людей, к выходу. Тех, кто был еще жив, оставляли там же, умирать, мертвых хоронили в общей могиле за городом. И это поручалось делать другим же заключенным, самых крепких из которых, выбирал старший по смене конвоир. Затем, избранные, грузили умерших на подводу, и, выехав за пределы города, просто закапывали на пустыре, в заранее приготовленную общую могилу. После этого, заключенные выкапывали рядом новую, для тех, кто приедет завтра утром. Как бы то ни было это ужасно, но попав раз на это мероприятие, я старался, чтобы меня выбирали снова и снова, так как это была единственная возможность развеяться и подышать свежим воздухом, вырвавшись из душного, зловонного каземата.

Как-то раз, после того, как ежеутренняя сортировка была произведена, и мертвых вынесли, я уже собрался вернуться на свое более-менее чистое местечко, пока его кто-то не занял, как меня окликнул хриплый голос.

— Князь!

Я резко обернулся, обшаривая глазами находящихся поблизости от меня, людей. Да, перво-наперво, я искал не окликнувшего меня, а пытался определить, не услышал ли кто, как меня назвали моим титулом. Местные сидельцы лишь догадывались по моему внешнему виду, что я им не ровня, но о моем титуле они не знали, а иначе, меня бы уже давно убили во сне.

Убедившись, что произнесенное хриплым шепотом короткое слово оказалось услышанным только мной, я медленно присел на корточки и вгляделся в знакомые черты заросшего спутанной бородой, лицо.

— Дорофей? – невольно вырвалось у меня. Именно он не так давно, спас Аврору от свалившихся с крыши усадьбы, досок и именно ему я от всей души врезал, когда увидел, что он хватает мою жену своими грязными руками.

— Я! – сквозь гримасу боли, ощерился мужчина обломками передних зубов. – Вот ведь как судьба распорядилась, ваше сиятельство! Даже вы в «Каторжном остроге» оказались. За что вы тут, не спрашиваю, мне все равно. – Черные глаза Дорофея зло блеснули в полумраке. – У меня мало времени, мне нужно успеть облегчить душу. Это я украл Аврору! – прошептал умирающий, буравя меня злым взглядом.

Моя голова резко закружилась и, если бы я не сидел, то, наверное, мог бы и упасть, настолько неожиданно прозвучало то признание.

— Но, зачем? Зачем ты так со мной? Мой отец всегда был добр к твоей семье, да и я тебя не обижал. Ну, не считая последнего раза, ведь ты посмел трогать руками мою жену! – я невольно сжал кулаки.

Дорофей зло сощурился.

— Добр? А кто вас просил об этой доброте!? Мои родители хотели уехать в столицу в поисках лучшей доли. Хотели купить лавчонку, да и торговать там выпечкой моей матери. А я, я мог бы пойти на обучение, к какому мастеру, а позже занять его место! Вот только кому были интересны наши планы? – мужчина с трудом приподнялся, со злостью выплевывая из себя слова. – Мои родители так и померли черными крестьянами, а я остался «Дорофей пойди, принеси, да пошел вон»! И все из-за «доброты» твоего папаши, который отговаривал моего отца продавать дом и уезжать в неизвестность, — после такой длинной тирады, из дворового мужика, словно воздух выкачали, и он, обессилев, тяжело дыша, откинулся на солому.

— Пить!

Я быстро метнулся к стоявшему недалеко от двери, большому чану с питьевой водой, и, зачерпнул ее металлической кружкой. К счастью, длины цепочки, привязанной к ней, хватало, чтобы донести до Дорофея. Тот, жадно глотая и обливаясь, припал к кружке, но допить не успел. На очередном глотке, его скрючил спазм, отчего, мужчина выронил кружку и схватился руками за живот.

— Я. Украл. Девку. Для. Императора, — были его последние слова. После чего, он коротко взвыл, скрипнул зубами, и обмяк, с укором вперив быстро стекленеющий взгляд в покрытый слизью потолок камеры.

На следующий день ожидался приезд обоза, который должен был доставить каторжан на место их последней, и, увы, недолгой работы. То, что мне там тоже много не протянуть, я вполне отдавал себе отчет. Поэтому, когда нас длинной шеренгой выстроили в тюремном дворе, я чрезвычайно удивился, услышав свое имя.

— Оливер Райли, шаг вперед! – выкрикнул бравый вояка из роты сопровождения заключенных.

На ставших вдруг ватными ногах, я сделал один шаг. Сердце, словно огромный насос, с шумом и уханьем, принялось прокачивать мою, отчего то, ставшую очень густой, кровь.

— Следуй за мной! – бросил охранник, и, не оглядываясь, направился к воротам тюрьмы.

Гремя металлическими колодками на стертых в кровь, ногах, и стараясь не отставать, я поспешил следом. Судя по всему, расстреливать меня не собирались, а иначе, это могли сделать прямо там, в тюремном дворе.

За воротами, мой провожатый указал на телегу, на которую, я и поспешил взобраться. Иллюзии, что меня отпускают, не было, так как я знал, что просто так из каторжной тюрьмы выхода нет, если только вперед ногами. Если бы отцу удалась его задумка, то мое освобождение проходило бы под покровом ночи, и под видом трупа.

Дребезжа ободами колес, телега сделала большую петлю по окраине города и вскоре, мы уже въезжали в ворота Петропавловской крепости, а затем, в ворота пятиугольного двухэтажного здания тюрьмы Трубецкого бастиона.

Провожатый кивнул мне на дверь, и вскоре, звуки улицы, сменила абсолютная тишина каменных стен тюрьмы для политических заключенных. Я был наслышан об этом тихом пристанище, где законом была только воля императора, и выйти отсюда можно было лишь на каторгу или смертную казнь.

Звон кандалов гулко отдавался под арочными каменными сводами тюрьмы. По правой стороне коридора, выходя на тюремный двор, находились довольно большие окна, да стоял стол дежурного, а по левой стороне, шли двери камер. Одна из них и открылась для меня, а затем, с лязгом повернувшегося в замке ключа, отрезала меня от свободы. И это был последний, услышанный мною, звук.