Многоликий Янус (СИ) - Малеёнок Светлана

— Вы надеетесь доказать, что Оливер невиновен? – тихо спросила я.

Свекор посмотрел на меня с сожалением и жалостью, как смотрят на неизлечимо больных и кровь прилила к моему лицу, так как я поняла, насколько глупо прозвучал мой вопрос.

— Я собираюсь организовать ему побег! – просто ответил он и, предупреждая мой следующий вопрос, добавил: — и хочу представить все так, словно он умер.

— А что…

— Давай сначала с этим разберемся! – устало выдохнул свекор, и только тут я увидела, что на улице уже стемнело, а в гостиной мы остались одни. И когда только сестры отсюда выскользнули, что я даже и не заметила!?

— Князь, вы примите мое предложение, переночевать в замке? Поздно уже вам домой возвращаться.

— Благодарю! – улыбнулся он, — сам уже хотел проситься остаться на ночлег.

— Тогда, я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату! – с этими словами я поспешила в поисках Гарнии. В замке я не успела почувствовать себя хозяйкой, поэтому, поняла, что не смогу заставить себя, что-то приказать горничным.

Устроив свекра на ночь, я зашла в спальню отца пожелать ему доброй ночи. При виде меня, его глаза оживились, и он даже попробовал мне что-то сказать.

— Ничего, отец! Немного потерпи. Скоро ты будешь у меня, и разговаривать, и сам ходить, и ложку держать! Все сам сможешь делать, как раньше.

Сейчас, как никогда, выразительные глаза отца, показали мне эмоцию недоверия, а я, рассмеялась.

— И не смотри на меня так! Имей в виду, легко не будет, придется и тебе постараться, но у нас все получится, вот увидишь!

***

Следующий месяц, я практически не отходила от отца, мучая его массажем и различными упражнениями. Поначалу, неодобрительно косившийся на меня, Виктор и причитающие сестрички, стали замечать явные улучшения самочувствия графа.

Пусть и с трудом, но он медленно и довольно внятно научился произносить десяток слов. Пусть так мало, но зато, слова важные, стоящие целых фраз. Он говорил: пить, есть, ваза (этим словом мы обозначали ночную вазу, а именно, его желание сходить в туалет), спать, одеть и другие короткие, но емкие по значению, слова.

Массаж с упражнениями, также заметно прибавил графу подвижности. Он уже мог сидеть, если ему под поясницу, подкладывали подушки, а также, поднимать руки, двигать пальцами, захватывать и поднимать ими легкие предметы! Ходить, пока еще было рано пытаться, но упражнения на укрепление мышц ног, становились труднее и отец все чаще повторял одно слово, — устал!

Гарния и Ядвига поверить не могли, что речевые упражнения, физические нагрузки и массаж, могут практически вернуть человека после апоплексического удара, к полноценной жизни.

Через какое-то время, мне стало легче, так как обе сестры, обучившись у меня необходимым действиям, начали помогать мне с реабилитацией отца, а у меня появилось немного времени и для себя.

И я продолжила обучение верховой езде, так как поняла, что в мире без автотранспорта, это просто необходимо. На конюшне отца, мне пришлась по душе спокойная кобылка каурой масти, на ней-то я и объезжала потихоньку владения отца, знакомясь с ними и наблюдая за работой крестьян.

Собственно все поля давно были засеяны под озимые и нежные зеленые росточки, уже набрали силу, готовясь вскорости укрыться свежим снегом. Судя по тому, что все чаще по ночам появлялся тонкий лед на лужах, настоящая зима, уже была не за горами.

Я же часто думала об Оливере, переживая за него и тоскуя. Мысленно я с ним беседовала, высказывая то, что не решалась сказать раньше и, в глубине души, боялась, что и не придется теперь сказать. И тогда, получится, что все это зря. И мое переселенство и все мои мытарства. Но потом, наблюдая за тихой счастливой жизнью Ядвиги и Гарнии, понимала, что все не напрасно! Если ты в своей жизни, хоть кого-то можешь сделать счастливым, значит, уже прожил жизнь не зря!

Единственное, что не давало мне окончательно разувериться в благополучном исходе, это периодически присылаемые Винсентом Райли с голубиной почтой, письма.

Насколько мне стало известно, в своем имении он и сам последнее время, бывал довольно редко, практически переселившись в столицу, чтобы быть поближе к сыну. Тюрьма располагалась в одном из шести бастионов, украшающих Петропавловскую крепость, а именно, — в Трубецком. Она так и называлась «Тюрьма Трубецкого бастиона», это было главное место содержания политических заключенных в царской России.

Поначалу, Оливера бросили в Каторжный острог, где содержался всякий сброд, приговоренный к пожизненным каторжным работам, но, благодаря стараниям отца, его перевели в тюрьму Трубецкого бастиона. Ну, если говорить о сравнении, то в ней, условия содержания, были значительно мягче, но осуществить побег, казалось практически невозможно.

Винсент Райли, как мог, взятками и передачами, пытался смягчить условия содержания в ней сына. Но как-то, умудрившийся добиться свидания с ним, узнал, что практически все передачи, забирают себе жадные тюремщики, оставляя заключенным жалкие крохи, а, то и вовсе ничего.

Поэтому, свекор «снял их с довольствия», тратясь лишь раз в десять дней на организацию свидания, и лично подкармливая в это время, сына. На первом из них, Оливер узнал, что я вернулась и, улучив возможность, он черкнул мне краткое письмецо, которое я также получила через свекра с голубиной почтой.

В том письме, муж написал, что не знает, что его ждет и как скоро удастся ему покинуть ненавистные каменные стены тюрьмы, и что он, просит меня считать себя свободной женщиной и устраивать свою судьбу, как мне будет угодно.

Поначалу, я разозлилась, но успокоившись, постаралась поставить себя на его место. Только тогда, я в который раз убедилась в благородстве своего мужа. Немного подумав, я передала ему через отца, лишь краткую записку, в которой дословно, написала следующее:

— Не надейся, что тебе удастся от меня так легко избавиться! Твоя Аврора.

Ответ от мужа, его отец мне тогда привез лично. Он сказал, что прочитав записку, Оливер первый раз за время заточения, светло улыбнулся. Потом, раз за разом он читал мою «угрозу», и по его щекам текли слезы счастья. Уже перед тем, как свидание закончилось, Оливер поцеловал мою записку, и, свернув в малюсенький квадратик, спрятал в кожаную туфлю.

Свекор говорит, что, несмотря на мягкую обувь, ноги сына медленно заживают, стертые о башмаки-коты на толстой деревянной подошве, выдаваемые в каторжной тюрьме.

Понимая, что отцу Оливера в настоящее время некогда заниматься своей усадьбой, я решила, периодически наведываться и туда, контролируя окончание ремонтных работ, благо, что в седле я уже держалась довольно сносно.

Одевшись наутро как можно теплее, я вывела из конюшни свою каурую кобылку, которую прозвала Лисой и, вскочив в седло, потрусила по прибитой ночным морозцем дороге, принимать в свое управление, усадьбу князей Саян.

Глава 86. Какой Ад страшнее

Оливер Райли

С таким трудом добытый клок сухой соломы, довольно быстро промок и сквозь прорехи в одежде, холодил тело. Я сел, обняв себя обеими руками за плечи, ненадолго стало чуть теплее, но вскоре, противные мурашки, табунами бегали вверх и вниз по моей спине, заставляя выбивать зубами чечетку.

Тут я вздрогнул, и проснулся на своей жесткой кровати, в одиночной камере политзаключенных. Да, теперь мне снились сны про тюрьму для каторжников, в которой я провел почти месяц и выжил.

Вообще, еще удивительно, что за месяц нахождения в постоянной сырости и холоде, да еще при скудном питании, я даже не простудился. Тогда, оставалось лишь молиться, чтобы суметь продержаться еще немного! Я был уверен, что отец сделает все возможное и вызволит меня из тюрьмы.

Оглядывая сейчас мое печальное пристанище, трудно вообразить, что где-то бывает еще страшнее, чем здесь. Но попади я сюда сразу, боюсь, чувствовал бы себя куда как хуже, не будь недавнего и еще такого свежего в моей памяти, сравнения.