Роберт Говард - Приключения Конана-варвара (сборник)
Конан метнул на него свирепый взгляд, в котором блеснуло узнавание.
– Сергий из Кроши, клянусь Кромом!
– Точно, клянусь Иштар! – рявкнул здоровяк, и в его маленьких глазках засверкала ненависть. – Или ты думаешь, я все забыл? Ха! Сергий никогда не забывает своих врагов. Сейчас я подвешу тебя за пятки и сдеру с тебя кожу живьем. Взять его, ребята!
– Да-да, посылай своих собак, толстяк, – презрительно улыбнулся Конан. – Ты всегда был трусом, котхийский ублюдок.
– Трус! Ты мне это говоришь? – Широкоскулое лицо пирата потемнело от гнева. – Защищайся, дикая северная собака! Я вырву тебе сердце!
В мгновение ока пираты окружили соперников. Глаза их засверкали, и они шумно и учащенно задышали в предвкушении кровавого наслаждения. А с высоты утеса Оливия наблюдала за происходящим, сжав кулачки с такой силой, что ногти впились ей в ладони.
Противники бросились друг на друга, не утруждая себя формальностями. Сергий оказался быстр на ногу и двигался с легкостью большой кошки, несмотря на свои внушительные размеры. Нанося удары и защищаясь, он изрыгал проклятия сквозь стиснутые зубы. Конан дрался молча, и глаза его превратились в щелочки яростного синего пламени.
Вскоре и котхиец, сберегая дыхание, перестал ругаться. Единственными звуками, нарушавшими тишину, оставались шорох ног по траве, шумное сопение пирата и лязг скрещивающейся стали. В лучах восходящего солнца клинки сверкали подобно белым молниям, выписывая в воздухе круги и восьмерки. Казалось, бойцы то одновременно отпрыгивают назад, уходя от выпадов друг друга, то устремляются вперед, чтобы поразить врага. Сергий отступал; только искусное владение оружием спасало его от стремительных и беспощадных атак Конана. Вот клинки в очередной скрестились с оглушительным лязгом, зловеще зашипела острая сталь, прозвучал сдавленный крик – и пираты яростно взвыли, когда меч Конана по самую рукоять погрузился в массивное тело их капитана. Острый кончик клинка на мгновение высунулся меж лопаток Сергия, сверкнув белым пламенем в солнечном свете, а потом киммериец выдернул свой меч, и пират тяжело повалился ничком. Его широкие, как лопаты, ладони судорожно вздрогнули, и толстяк неподвижно застыл в луже собственной крови.
Конан резко развернулся к ошеломленным корсарам.
– Ну что, собаки? – проревел он. – Я отправил вашего вожака в ад – и что по этому поводу гласит закон Красного Братства?
Но прежде чем кто-либо успел ответить, бритунец с лицом, похожим на крысиное, который стоял в задних рядах, за спинами своих товарищей, ловко взмахнул пращой. Пущенный им камень, словно стрела, угодил точно в цель, и Конан зашатался и рухнул, как дерево, подрубленное топором дровосека. Лежа вверху, на скалах, Оливия обеими руками вцепилась в камни, чтобы не упасть. Мир закружился у нее перед глазами; она видела одного лишь Конана, безжизненно распростершегося на траве, которая уже покраснела вокруг его головы от крови, сочащейся из раны на виске.
Пират с лицом крысы торжествующе завопил и подбежал к упавшему варвару, но худощавый коринтиец оттолкнул его.
– Аратус, собака, ты вознамерился нарушить закон Братства?
– Закон не нарушен, – злобно оскалился в ответ бритунец.
– Не нарушен? Собака, тот человек, которого ты только что оглушил, по праву должен был стать нашим капитаном!
– Нет! – заорал Аратус. – Он не из наших, а чужак! Его не принимали в Братство. Убийство Сергия не делает его капитаном, как было бы в случае, если бы его сразил кто-либо из нас.
– Но он хотел присоединиться к нам, – парировал коринтиец. – Он сам сказал об этом.
Началась шумная перебранка; одни пираты поддерживали Аратуса, другие – коринтийца, которого они называли Иваносом. В воздухе зазвучали проклятия, потом дело дошло до оскорблений, и многие руки многозначительно легли на эфесы сабель и мечей.
Наконец какой-то шемит возвысил голос, перекрывая всеобщий шум:
– К чему препираться из-за мертвеца?
– Он не умер, – возразил коринтиец, поднимаясь с колен подле простертого киммерийца. – Удар вышел скользящим, он всего лишь оглушен.
После этих его слов перепалка разгорелась с новой силой. Аратус хотел добить раненого, Иванос защищал его с мечом в руке, не позволяя никому приблизиться к Конану. Оливии казалось, что коринтиец поступает так не из особой любви к киммерийцу, а из желания досадить Аратусу. Очевидно, оба были лейтенантами Сергия и не питали особой любви друг к другу. После продолжительных препирательств было решено связать Конана и взять его с собой, дабы решить его судьбу попозже.
Киммерийца, который начал приходить в себя, связали кожаными ремнями, и четверо пиратов подняли его, а потом, с проклятиями и жалобами, понесли вслед за остальными, вновь направившимися через плато. Труп Сергия оставили валяться там, где он упал, на залитой солнечным светом лужайке.
А вверху, на скалах, притаилась Оливия, оглушенная происходящим. У нее не было сил ни крикнуть, ни пошевелиться, и она могла только лежать и расширенными от ужаса глазами смотреть, как буйная орда уносит с собой ее защитника.
Сколько она пролежала так, девушка затруднилась бы сказать. Она видела, как пираты добрались до оконечности плато и вошли в развалины, прихватив с собой и пленника. Она видела, как они копошатся вокруг руин, входя и выходя из них через двери и проломы, как ковыряются в кучах мусора и залезают на полуразрушенные стены. Спустя некоторое время примерно половина пересекла плато в обратном направлении и скрылась среди деревьев на западной его оконечности, волоком утащив с собой и тело Сергия, скорее всего, для того, чтобы сбросить его в море. Оставшиеся возле развалин принялись рубить деревья, готовя дрова для костра. Оливия слышала их крики, неразборчивые на таком расстоянии, и до нее доносились и голоса тех, кто вошел в лес, эхом отражавшиеся от деревьев. Вскоре они вновь вышли на открытое место, неся с собой бочонки с элем и кожаные бурдюки с провиантом. Они направились к развалинам, изнемогая под тяжестью своей ноши и обильно сдабривая каждый шаг проклятиями и богохульствами.
Оливия лишь краешком сознания отдавала себе отчет в происходящем. Ее переутомленный разум находился на грани срыва. Оставшись одна, совершенно беззащитная, она вдруг поняла, сколь много для нее значил Конан. К этому примешивалось отстраненное изумление коварной шуткой судьбы, в результате которой дочь короля оказалась спутницей варвара с руками по локоть в крови. Но затем ее охватило отвращение к себе подобным. Ее отец и Шах Амурат считались цивилизованными людьми, но они принесли ей одни лишь страдания. Девушка не встретила ни одного так называемого цивилизованного человека, который обращался бы с нею с добротой и любовью, не преследуя при этом каких-то собственных целей. Конан же заботился о ней, защищал и – до сих пор, по крайней мере, – ничего не требовал взамен. Уткнувшись лицом в сгиб локтя, она расплакалась, но вскоре громкие крики, донесшиеся до нее, вывели девушку из оцепенения – теперь уже ей самой грозила опасность.
Оливия перевела взгляд с мрачных развалин, вокруг которых, размахивая руками, бродили пираты, чьи фигуры казались маленькими и нелепыми с такого расстояния, на сумеречные просторы леса. Даже если ужасы, увиденные прошлой ночью в руинах, лишь приснились ей, то зло, таившееся в густой зелени деревьев, отнюдь не было плодом ее воображения. Убьют они Конана или возьмут с собой пленником на корабль – ей придется или сдаться на милость этих шакалов моря или остаться одной на дьявольском острове.
Осознав весь беспросветный ужас своего положения, она лишилась чувств.
3
Солнце уже висело над самым горизонтом, когда Оливия очнулась. Легкий ветерок донес до нее слабые выкрики и обрывки непристойных песен. Осторожно приподнявшись, она выглянула из своего укрытия. Пираты собрались вокруг большого костра, разведенного снаружи возле развалин, и сердце замерло у нее в груди, когда она увидела, как изнутри вывалилась большая группа, которая с трудом волочила что-то тяжелое. Оливия поняла, что это Конан. Они прислонили его к стене, по-прежнему связанного, и принялись жарко дискутировать о чем-то, размахивая оружием. Затем пираты утащили его обратно в холл, а сами принялись пьянствовать. Оливия вздохнула: теперь она по крайней мере знала, что Конан еще жив. Она ощутила прилив уверенности: как только стемнеет, она проберется в развалины и освободит его или сама попадется им в руки. И еще девушка понимала, что принять такое решение ее подвигла не только забота о собственной безопасности.
Что ж, теперь ей стало легче, и она даже рискнула высунуть нос из своего убежища, чтобы набрать орехов, которые росли поблизости. И тут девушка почувствовала, что за ней наблюдают. Она с тревогой окинула взглядом скалы, а потом, содрогнувшись от неожиданного подозрения, подползла к краю обрыва и посмотрела на колышущееся зеленое море внизу, над которым уже сгущались закатные сумерки. Она ничего не увидела, но ведь и снизу, из этого леса, ее увидеть было невозможно, когда она не лежала на самом краю утеса. Тем не менее она совершенно точно чувствовала на себе чей-то тяжелый взгляд, словно какое-то наделенное разумом существо знало о ее присутствии здесь.
