Вирджиния Бокер - Ищейка
– Который? – спрашивает Джордж.
У пирса стоят несколько кораблей. Среди них есть массивные – мощные корпуса, лес мачт и путаница такелажа, раздутые пузыри парусов и высокие штабеля груза. А есть низкие и узкие, пушки высовываются из портов черными глазками.
– Вон там, в самом конце, – указывает Джон на небольшой корабль у конца пирса.
– Он меньше, чем я думала, – говорит Файфер. – Может, лучше было бы на одном из этих?
Она кивает на корабль побольше. Джон возражает:
– Дом Блэквелла в стороне от реки. Такое большое судно туда нипочем не пройдет. Идти на веслах мне туда не хочется. А тебе?
Файфер отрицательно хмыкает.
Мы вливаемся в оживленную толпу и движемся к судну. Примерно на полпути кто-то на меня натыкается, сшибает сумку с плеча. Я останавливаюсь ее поправить. В этот момент тяжелое мужское плечо толкает меня в сторону, передо мной оказывается какой-то человек, и я теряю из виду своих спутников. Отражение солнца на воде бьет мне в глаза, я не вижу, куда они пошли. Разворачиваюсь по кругу, осматриваю толпу и впадаю в легкую панику, не видя их. Чья-то ладонь ложится мне на руку. Я оборачиваюсь, думая, что это Джон или Джордж, но нет.
Это Калеб.
– Здравствуй, Элизабет, – говорит он так спокойно, будто мы встретились в коридорах дворца, или в «Краю света», или где угодно, но не на этом причале, где я меньше всего ожидала его увидеть.
– Калеб! – ахаю я. – Что ты… как ты…
– Как я тебя нашел?
Я киваю, не в силах говорить.
– Было непросто – не буду врать. Стало легче, наверное, когда нашли мертвых стражников в Степни-Грин. Я сразу понял, что это ты – твою работу я всегда узнаю.
Он улыбается, но глаза остаются серьезными.
Меня начинает трясти.
– Калеб, я…
Он поднимает руку:
– У меня к тебе есть разговор, а времени не воз. Со мною Маркус и Лайнус. Тебя они не видели – пока что.
Я резко оборачиваюсь, высматривая их в толпе. Что, если они найдут моих спутников?
– Не беспокойся, они не ищут твоих друзей. Я им особо сказал, чтобы их не трогали.
Я замираю.
– Да не смотри ты так, я рад, что у тебя есть друзья. Что о тебе заботятся. Особенно этот длинный, похоже.
Я испускаю придушенный вздох.
– Элизабет, я пришел звать тебя вернуться.
Я не сразу обретаю дыхание.
– Что? – говорю я наконец. – Нет, Калеб, я не пойду в тюрьму. Я…
– Ты не пойдешь в тюрьму, – отвечает он. – Я теперь инквизитор, если ты не знаешь. Мое слово – закон. Я хочу, чтобы ты вернулась и снова стала ищейкой.
– Что? – повторяю я. Не могу поверить своим ушам. – Нет, Калеб, я не могу.
Он хмурится:
– Почему? Что же ты будешь делать? Не станешь же ты мне говорить, что хочешь остаться здесь, – он пренебрежительно машет рукой, – вот с ними?
– Да. То есть нет. Пока не решила.
Я понимаю, что сама не знаю, чего мне хочется. Или что я могу.
– Что он тебе наговорил? – Калеб берет меня за руку. – Что тебе сказал Николас Пирвил такого, что ты думаешь, будто у него ты вне опасности? Что с ним надежнее, чем со мной? Почему ты думаешь, что он тебя не убьет, как только ты закончишь то, что для него делаешь?
Я вырываю у него руку.
– Не в Николасе дело. В тебе. – Под веками ощущается жжение подступающих слез. – Ты не пришел за мной. Там, в тюрьме. Ты бросил меня умирать. Ты меня бросил, не оставив мне иного выбора – кроме этого.
– Кто тебе сказал? Николас? – Синие глаза Калеба вспыхивают злостью. – Я за тобой пришел бы. Я тебе сказал ждать меня. Ты обещала, что дождешься. – Он берет меня за руку. – Но когда я вернулся, тебя уже не было.
Слезы грозят вот-вот прорваться. Не знаю, кому верить. Не знаю, чему я хочу верить.
– Я там чуть не сдохла. Ты это знаешь? Заболела тюремной горячкой и едва не умерла. – Мне вспоминается Джон, который спас мне жизнь. И не уверена, что Калеб сделал бы то же самое. – Если ты и правда собирался за мной, отчего не шел так долго?
– Мы знали, что Николас появится, придет за тобой. Ясновидец Блэквелла сказал ему, что так и будет. Все это была ловушка. Твой арест, вообще все. Надо было бросить тебя в тюрьму, чтобы заманить туда Николаса. Блэквелл мне так и сказал, когда я пришел за тебя просить.
У меня судорогой сводит горло при мысли о таком предательстве.
– И ты на этом успокоился? – шепчу я. – Ты не мог не знать, как я перепугана. Я чуть не умерла, Калеб. – Повторяю, потому что это надо повторить. – И ты пальцем не шевельнул.
– Я сделал так, как Блэквелл мне велел. Я твой лучший друг. Ты правда думаешь, что я бросил бы тебя умирать?
Я молчу.
– Хочешь сказать, что не веришь мне?
Я смотрю на него. Тот же Калеб, которого я знала всегда. Беспокойный, честолюбивый, всегда жаждущий большего. И только сейчас я понимаю, как глубоко проела его язва честолюбия. Как болезнь, сейчас она правит им, его мыслями, его поступками, определяет, что он хочет видеть, а на что не стоит обращать внимание. Как болезнь, она однажды приведет его к смерти. Меня уже чуть не привела.
– Тебе я верю, – говорю я. – Но я не верю Блэквеллу.
– Что ты несешь? – вспыхивает Калеб. – Да где бы мы были сейчас без него? В той же кухне или вообще бог знает где. Он дал нам возможность, которой не дал бы никто другой. – В голосе его звенит глубочайшая убежденность в собственных словах. – Ты ему жизнью обязана. И я тоже.
Я качаю головой. Не хочу думать, чем я обязана Блэквеллу.
– Почему он тебя сделал инквизитором? – спрашиваю я вместо ответа.
Калеб хмурится, отворачивается от меня, но я успеваю все же заметить на его лице выражение, которого очень давно не видела. Неуверенность.
– Потому что я лучший из его охотников, – говорит он наконец. – Потому что на меня он всегда может положиться. Потому что…
– Потому что знал: если он сделает тебя инквизитором, ты сможешь меня найти.
Калеб кидает на меня неопределенный взгляд, но мы оба знаем, что это правда.
– И есть еще кое-что, чего ты про Блэквелла не знаешь. А если бы знал, мог бы думать о нем по-другому – и о том, что ты для него делаешь.
– Что ты имеешь в виду?
– Что Блэквелл – колдун.
Калеб замирает. И вдруг, совершенно необъяснимо, начинает смеяться.
– Ты сама этому не веришь.
– Не верила. Поначалу. Но это объясняет очень многое. Все вообще. И наши стигмы, и наше обучение, и его планы.
– А какие же это планы?
Он все еще смеется.
– Устроить переворот. Сбросить Малькольма и самому занять трон. А для этого использовать магию.
Калеб резко прекращает смеяться.
– Государственная измена, – говорит он. – Николас сделал из тебя изменницу. За такие слова ты могла бы еще до рассвета попасть на костер.
– Блэквелл уже пытался, если ты помнишь.
Калеб досадливо морщится:
– Я же тебе сказал: это была часть его плана.
Я мотаю головой, но он продолжает:
– Вернемся со мной! – Он говорит тихо, проникновенно. – К утру мы будем уже в Апминстере, и все пойдет так, как раньше. Только ты и я.
– Нет.
– Что?
Он ошеломленно выкатывает глаза. Впервые в жизни он попросил меня идти за ним, и я отказалась.
– Я не могу вернуться, – повторяю я. – И не хочу возвращаться. Я боюсь за тебя, Калеб. Боюсь того, что делает Блэквелл, и того, что он делает с тобой. – Я сглатываю слюну. – Боюсь, что тебе грозит опасность.
– Мне ничего не грозит, – отвечает он. – А вот тебе будет грозить, и единственный способ спастись – вернуться в замок со мной.
Предупреждение достаточно прозрачное, но я все равно отступаю. На миг я думаю, что вот это и есть настоящее мое испытание: проверка силы, проверка воли и умения преодолевать страх. Такая же реальная, как испытание в гробнице. Не Блэквеллом организованная проверка, но все равно вдохновленная им: заставить меня выбирать между лучшим другом и свободой, семьей и жизнью.
– Если ты со мной не вернешься, я не смогу тебе помочь. – Голос у него сдавленный, напряженный. – Что бы ни случилось, спасти тебя я не смогу – в этот раз. Ты понимаешь?
Я киваю. Да, я понимаю.
Он делает шаг вперед, сжимает мне предплечье – и быстро убирает руку, будто ему больше не положено меня касаться. И так оно и есть: это отказ от опеки, и я понимаю, что он отпускает меня. Освобождает. Что половина нашей жизни, проведенная вместе, кончилась. Дальше жизнь у каждого своя.
Он отступает, наклоняет голову в поклоне. Прощальном.
– Я скажу им, что потерял тебя. – Голос у него хриплый. В нем звучит то чувство, которое он от всей души презирает, которое изо всех сил пытается скрыть. – И это не будет ложью.
Глава двадцать шестая
Вокруг меня снует народ, меня теснят и толкают со всех сторон, но я так ошеломлена, что не могу двинуться. Так сбита с толку, что ничего не могу – только стоять на месте. Смотреть, не видя, на кишащий вокруг люд и слушать отдающиеся в ушах слова Калеба.
Чья-то ладонь ложится мне на руку, и я вздрагиваю.
– Вот ты где! – говорит Джордж. Он стоит напротив меня, с ним рядом Джон и Файфер. – Что случилось? Мы оборачиваемся, а тебя нигде нет.
