Джо Аберкромби - Красная страна
– Все это кажется мне жутко дурацким, – вздохнул Свит. – Но я думаю, имя это всего лишь имя…
– Обычно он берет пятьсот марок за использование своего имени, – вставила Шай.
– Что? – ошалел Рыжебородый.
– Что? – удивился Свит.
– А что тут такого? – подхватил ушлый Темпл. – В Адуе есть один булочник, так он платит Свиту тысячу марок в год за право разместить его портрет на коробках.
– Что? – охнул Пухлый.
– Что? – удивился Свит.
– Но… – продолжила Шай, – с учетом того, что мы сами намерены воспользоваться мостом…
– И принимая во внимание древность сооружения, – вставил Темпл.
– Мы можем сделать для вас скидку. Сто пятьдесят марок, наше Братство пересекает реку бесплатно, и вы размещаете имя Даба Свита на вывеске. Ну, как? Не сходя с места, вы выгадали триста пятьдесят марок! Это только за сегодня!
Пухлый, казалось, радовался прибыли. Но Рыжебородый все еще сомневался.
– А как мы проверим, что вы не станете продавать его имя на каждом мосту, пароме или броде в Дальней Стране?
– Мы составим купчую. Настоящую, все честь по чести. И каждый будет при своей выгоде.
– Купа… чую? – он едва сумел выговорить незнакомое слово. – А где вы тут найдете законника, клянусь Преисподней?!
Иногда дни невезения сменяются очень удачными днями. Шай торжественно опустила ладонь на плечо Темпла, улыбнулась и получила ответную улыбку.
– Нам повезло путешествовать в компании лучшего законника к западу от гребаного Старикленда!
– Он похож на сраного попрошайку, – издевательски протянул мальчик.
– Внешность бывает обманчива, – сказал Лэмб.
– Как и законники, – заметил Свит. – Ложь – их вторая натура и въедается в плоть и кровь.
– Он может составить все бумаги, – подвела итог Шай. – Но за двадцать пять марок.
Она плюнула на ладонь и протянула ее вперед.
– Ну, тогда согласен. – Рыжебородый улыбнулся, хотя за волосами не слишком-то и рассмотришь, плюнул в свою очередь и рукопожатием скрепил сделку.
– На каком языке делать черновик купчей? – осведомился Темпл.
Пухлый и Рыжебородый переглянулись, пожали плечами.
– Да без разницы, мы все равно читать не умеем.
И они развернулись, чтобы открыть ворота.
– Сто девятнадцать марок, – прошептал законник на ухо Шай и, пока никто не видел, выехал на муле вперед, приподнялся в стременах и столкнул мальчишку с его возвышения прямо в грязь перед воротами. – Ой, прости, пожалуйста. Я тебя не заметил.
Возможно, он был не прав, но Шай с удивлением обнаружила, что Темпл значительно вырос в ее глазах.
Мечты
Хеджес ненавидел Братство. Вонючий черномазый ублюдок Маджуд, заикатый мудило Бакхорм, старый притворщик Свит со своими правилами для дебилов. Правила устанавливали, когда есть, когда останавливаться, что пить, где гадить и какой величины собаку ты можешь взять с собой. Хуже, чем в проклятой армии. Кстати, об армии – когда ты в ней, то хочется поскорее убраться куда угодно, а когда покинул, обуревает желание вернуться.
Он передернулся, потер ногу, пытаясь унять боль, но она всегда оставалась там, будто в насмешку. Если бы он только знал, что рана загниет, то никогда не ткнул бы себя. Думал, что умнее всех, когда смотрел, как эскадрон мчится в атаку вслед за этим засранцем Тани. Маленькая дырка на ноге лучше, чем большая в сердце, не так ли? Не считая того, что враг покинул стены за сутки до атаки и сражаться не пришлось никому. После сражения единственного раненого вышвырнули из армии на одной ноге и без всякого будущего. Невезение… Оно, как обычно, следовало за ним.
Нет, было в Братстве и кое-что хорошее. Хеджес повернулся в потрепанном седле и оглянулся на Шай Соут, которая рысила рядом с коровами. Красоткой ее не назовешь, но что-то эдакое в ней было. Ей плевать, что рубашка пропотела и не скрывает очертания тела – весьма неплохие, насколько он мог судить. Ему всегда нравились сильные женщины. И она не ленивая, все время при деле. Непонятно, чего она вздумала хихикать с этим засратым перцеедом Темплом, бесполезным черномазым ушлепком. Вот если бы она подъехала к нему, к Хеджесу, он бы развеселил ее по-настоящему.
Он снова потер ногу, умостился удобнее в седле и сплюнул. Она-то ничего, но остальные – конченые ублюдки. Вот, к примеру, где Савиан? Сидит на козлах фургона со своей глумливой сучкой, которая задирала острый подбородок, будто умнее всех и умнее Хеджеса в отдельности. Он снова плюнул. Слюна бесплатная, следовательно, ею можно пользоваться сколько душе угодно.
Люди говорили не с ним, смотрели мимо, когда передавали бутылку по кругу, ненавязчиво обделяли его. Но он не лишился глаз, не лишился ушей, поэтому помнил, что видел Савиана в Ростоде после кровавой бойни, где тот был большим начальником. И его суровая сука-племянница крутилась там же, скорее всего. А еще Хеджес помнил услышанное имя. Контус. Слышал, когда его произносили вполголоса и повстанцы падали носами в пропитанную кровью землю, будто узрев великого Эуза. Он видел то, что видел, и слышал то, что слышал. Старый ублюдок вовсе не путешественник, мечтающий намыть себе золотишка. Нет, его мечты куда ужаснее. Худший из мятежников, вот только никто больше понятия об этом не имеет. Только гляньте – сидит там, будто сказал в споре последнее слово. Но последнее слово останется за Хеджесом. Пускай его преследуют неудачи, но у него есть чутье на возможности. Надо только дождаться удобного мгновения, чтобы превратить тайну в золото.
А до того нужно ждать, улыбаться и размышлять, как же ты ненавидишь этого заикатого мудилу Бакхорма.
Он знал, что это напрасная трата сил, которых и так мало, но иногда Рейналь Бакхорм ненавидел своего коня. Ненавидел коня, ненавидел седло, ненавидел флягу и повязку на лице. Но знал, что зависит от них, как скалолаз от веревки. В Дальней Стране есть множество необычных способов умереть – духолюды могут содрать кожу, может ударить молния, несложно утонуть в половодье. Но большинство возможных смертей скучны и неинтересны. Норовистая лошадь может убить тебя. Лопнувшая подпруга может убить тебя. Змея под босой пяткой убивает очень верно… Он знал, что легко не будет. Все качали головами и квохтали, что это безумие, ехать туда. Но слушать – одно, а жить – другое. Работа, трудности, отвратительная погода. Ты сгорал на солнце и промокал под дождем, вечно обдуваемый ветром, который мчался через пустоши в никуда.
Иногда он вглядывался в безжалостную пустоту впереди и думал: а ступала ли здесь нога человека? От этой мысли кружилась голова. Насколько далеко они забрались? Сколько еще предстоит идти? Что будет, если Свит однажды не вернется из трехдневной разведки? Сумеют они найти дорогу без него через это море травы?
Он должен выглядеть невозмутимым и вместе с тем жизнерадостным, должен выглядеть сильным. Как Лэмб. Искоса он поглядывал на могучего северянина, который спешился, чтобы вытащить застрявший в колее фургон лорда Ингелстеда. Бакхорм не знал, сумел бы справиться с повозкой даже вместе с сыновьями, но Лэмб приподнял фургон, не рассуждая. Старше Бакхорма, самое меньшее, на десять лет, он, казалось, был высечен из камня – никогда не уставал, никогда не жаловался. Люди брали с Бакхорма пример. Если он расслабится, что тогда? Возвращаться? Он оглянулся через плечо и понял, что, хотя пути, возможно, выглядят одинаково, но назад дороги нет.
Он видел свою жену, бредущую в цепочке прочих женщин, чтобы справить малую нужду. Его не отпускала мысль, что она несчастлива, и это висело тяжелым бременем, причиняя нравственные страдания. Но разве он затеял путешествие только ради своей выгоды? Его устраивала жизнь в Хормринге, но мужчина должен работать, чтобы обеспечить все потребности жены и детей, чтобы у них было будущее. Там, на западе, он его видел. Но не знал, как сделать счастливой жену. Разве он не исполнял супружеский долг еженощно – уставший или отдохнувший, больной или здоровый, не важно?
Иногда Бакхорма просто распирало от желания спросить жену: чего тебе надо? Вопрос так и рвался с языка, но проклятое заикание не позволяло ему выйти на свободу. Может, стоило спешиться и прогуляться с ней рядом, как когда-то, поболтать, но кто заставит коров пошевеливаться? Темпл? Из груди его вырвался горький смех, когда он глянул на приблуду. Типичная разновидность молодчиков, которые считают, что мир обязан обеспечить легкую жизнь. Такие порхают, как мотыльки, от одного приключения к другому, оставляя другим разгребать то, что он наворотил. Ему даже плевать на работу, за которую ему платят. Знай себе едет стремя в стремя с Шай Соут и хихикает с ней. Бакхорм тряхнул головой при виде странной парочки. Из них двоих Шай более достойна уважения.
Лулайн Бакхорм заняла свое место в кругу, внимательно оглядевшись по сторонам.
Ее фургон почти остановился, как бывало всегда без ее волевого напора. Трое старших детей боролись за вожжи, и их бессмысленные крики растекались над травой.
