Джо Аберкромби - Красная страна
– Моя дочь заплатила за тебя, – Лэмб нависал над ним.
Этим утром Лулайн Бакхорм устроила стрижку детям, и северянин с великой неохотой позволил втиснуть себя в очередь последним. Теперь, с коротко подрезанными волосами и бородой, он выглядел мощнее и суровее, чем раньше.
– Осмелюсь заметить, что она свою выгоду получит, даже если придется продать меня на мясо.
– Не стану возражать. Это возможно, – согласился Лэмб, протягивая флягу.
– Она – жесткая женщина, – сказал Темпл, принимая ее.
– Ну, не совсем уж. Тебя же она спасла.
– Это верно, – вынужденно признал Темпл, прикидывая – не была ли смерть более милосердным итогом.
– Значит, иногда она бывает мягкой, так?
Темпл поперхнулся водой.
– Обычно она кажется сердитой из-за чего-то…
– Ей часто приходилось испытывать разочарования.
– Сожалею, но вряд ли я смогу в корне переломить это обыкновение. Я обычно разочаровываю людей.
– Мне знакомо это ощущение. – Лэмб неторопливо потер бороду. – Но всегда есть завтра. Старайся стать лучше. Такова жизнь.
– Именно поэтому вы здесь? – спросил Темпл, возвращая флягу. – Начать жизнь с чистого листа?
– А Шай тебе не рассказала? – Лэмб уставился на него.
– Она если и говорит со мной, то исключительно о моем долге и о том, как медленно я его возвращаю.
– Да, я слышал. Побыстрее у тебя не получается.
– Каждая заработанная марка подобна прожитому году.
Старик присел на корточки у ручья.
– У Шай есть брат и сестра. Их… забрали. – Он опустил под воду флягу, наблюдая за пузырями. – Разбойники похитили их, сожгли нашу ферму, убили нашего друга. Всего они забрали около двадцати детей и повезли их вверх по реке, в Криз. Мы гонимся за ними.
– И что будет, когда найдете?
Лэмб сунул пробку на место с такой силой, что покореженные суставы на могучей правой руке побелели.
– Сделаем все, что понадобится. Я поклялся беречь этих детей перед их матерью. В былые годы я нарушил множество клятв, но эту намерен сдержать. – Он глубоко вздохнул. – Что заставило тебя плыть по реке? Я никогда особо не разбирался в людях, но ты не кажешься одним из тех, кто стремится начать новую жизнь в диких краях.
– Я убегал. Так или иначе, но у меня это вошло в привычку.
– Что-то подобное было и у меня, но потом я понял – как ни пытаешься скрыться от неприятностей, они все равно следуют за тобой. – Он протянул Темплу ладонь, чтобы помочь подняться.
Бывший стряпчий уже почти принял помощь, но замер.
– У тебя девять пальцев.
Внезапно Лэмб нахмурился и тут же перестал быть похожим на неторопливого и дружелюбного старика.
– Ты недолюбливаешь беспалых?
– Я – нет… Но, возможно, одного такого я встречал. Он говорил, что отправился в Дальнюю Страну, чтобы отыскать девятипалого.
– Подозреваю, я не единственный в этих краях, кто лишился пальца.
Темпл почувствовал, что надо осторожнее подбирать слова.
– Мне кажется, что тот человек мог искать как раз тебя, очень похоже. У него серебряный глаз.
– Человек без глаза ищет человека без пальца, – невозмутимо произнес Лэмб. – Это какая-то баллада, на мой взгляд. Он сказал, как его зовут?
– Кол Трясучка.
Лицо северянина скривилось, будто он разжевал кислятину.
– Проклятье! Прошлое не хочет оставаться там, где ты его бросил.
– Ты его знаешь?
– Знал. Много лет назад. Но, как говорится, старое молоко скисает, а старая месть с годами становится только слаще.
– Кто говорит о мести? – На Темпла упала вторая тень. Боковым зрением он заметил Шай, упирающуюся руками в бока. – Сто пятьдесят две марки. И восемь медяков.
– О, Боже! Почему вы не оставили меня в реке?
– Каждое утро я задаю себе тот же вопрос. – Твердый сапог ткнул Темпла в спину. – Поднимайся. Маджуду нужен Билль о Правах по поводу табуна его лошадей.
– Правда? – Надежда всколыхнулась у него в груди.
– Нет.
– Я опять еду за стадом…
Шай просто усмехнулась и, развернувшись, ушла.
– Ты говорил, она бывает мягкой, – пробормотал Темпл.
– Всегда есть завтра, – ответил Лэмб, вытирая мокрые ладони о штаны.
Переправа Свита
– Я преувеличивал? – спросил Свит.
– В этот раз – нет, – кивнула Корлин.
– В самом деле огромный, – проворчал Лэмб.
– Несомненно, – добавила Шай.
Она никогда не относила себя к тем женщинам, на которых легко произвести впечатление, но Имперскому Мосту в Сиктусе это удалось. Особенно на женщину, которая неделями напролет не видела даже обычного дома. Он раскинулся над широкой, неторопливой рекой, опираясь на пять высоких арок, возносясь высоко над гладью воды. Скульптуры на полуразрушившихся пьедесталах от ветра и времени превратились в округлые глыбы, каменная кладка поросла шиповником и плющом, попадались целые деревья. И по всей длине, от начала до конца, мост кишел людьми. Даже столько натерпевшийся от веков, он внушал почтение и трепет и выглядел больше похожим на чудо природы, чем на создание человеческой гордыни, не говоря уже о человеческих руках.
– Он здесь больше тысячи лет, – сказал Даб Свит.
– Почти столько же, сколько ты протираешь штаны о седло, – фыркнула Шай.
– Заметь, за этот срок я менял штаны, но всего два раза.
– Вряд ли я могу это одобрить, – покачал головой Лэмб.
– Менять штаны так редко? – спросила Шай.
– Вообще менять их.
– Это наша последняя возможность поучаствовать в торге до самого Криза, – сказал Свит. – Это если мы встретим там дружеский прием.
– Никогда не следует полагаться на удачу, – заметил Лэмб.
– Особенно в Дальней Стране. Так что проверьте – все ли вы купили, что вам понадобится, или нет ли у вас чего-то, что вам ну никак не надо. – Свит кивнул на полированный комод, который бросили у дороги. Его тонкая резьба растрескалась от дождя, а в ящиках поселились орды муравьев. Они не первый раз проезжали мимо неподъемных вещей, разбросанных, как деревья после половодья. Многие люди полагали, что это – блага цивилизации, без которых невозможно жить. Но самая лучшая мебель перестает казаться полезной, когда приходится тащить ее на себе. – Никогда не держи при себе вещь, если ты не можешь переплыть с ней реку. Так говорил мне старина Корли Болл.
– И что с ним случилось? – спросила Шай.
– Утонул, насколько я слышал.
– Люди редко следуют собственным советам, – пробормотал Лэмб, поглаживая рукоятку меча.
– Да вообще никогда, – бросила Шай, глянув на него. – Давайте поторопимся, тогда у нас есть надежда перебраться на ту сторону до сумерек.
Она повернулась и махнула Братству, что можно продолжать движение.
– Еще чуть-чуть, и она начнет всем командовать, да? – донеслось до ее ушей ворчание Свита.
– Не начнет, если ты удачлив, – ответил Лэмб.
Народ роился на мосту, как мухи на навозной куче. Ветер пригнал их со всех концов этой дикой страны, чтобы торговаться и пьянствовать, драться и трахаться, смеяться и плакать и предаваться всем остальным занятиям, какими обычно занимаются люди, оказавшись в компании себе подобных после многих недель, месяцев или даже лет отшельничества. Здесь крутились охотники, трапперы и старатели – в самодельной необычной одежде, лохматые, с одинаковым, причем весьма отвратным, запахом. Были миролюбивые духолюды, которые или торговали пушниной, или попрошайничали, или блуждали в толпе, напившись в хлам. Хватало исполненных самых горячих надежд людей, держащих путь к золотым приискам, и разочаровавшихся, что возвращались обратно, стараясь выкинуть из головы неудачи. Торговцы, игроки, шлюхи стремились построить собственное благосостояние на плечах всех и каждого. Неистовые, будто завтра мир провалится в преисподнюю, они толпились среди костров и развешанных на просушку шкур и шкур, свернутых для дальней дороги, в конце которой из нее выкроят шляпу для богатого бездельника из Адуи, чтобы все соседи передохли от зависти.
– Даб Свит! – буркнул человек с бородой широкой, как ковер.
– Даб Свит! – кричала крошечная женщина, обдирающая тушу больше ее раз в пять.
– Даб Свит! – орал полуголый старикан, складывающий костер из ломаных рам от картин.
Первопроходец кивал, раскланивался с каждым, знакомый, по всей видимости, с половиной обитателей равнин.
Предприимчивые купцы обматывали фургоны аляповатыми тканями, используя их как торговые палатки, и выставляли вдоль Имперской Дороги, ведущей к мосту, которая превратилась в рынок, оглашаемый криками приказчиков, блеянием скота, грохотом товаров и звоном монет. Женщина в очках на носу сидела за столом, сделанным из старой двери, на котором красовались отрезанные и высушенные головы. Надпись выше гласила: «Черепа духолюдов. Куплю или продам». Еда, оружие, одежда, лошади, запасные части фургонов, любые вещи, которые могли понадобиться человеку в Дальней Стране, продавались впятеро дороже их обычной стоимости. Брошенное наивными путешественниками имущество – от столовых приборов до оконных стекол – распродавалось их прожженными товарищами за бесценок.
