Новое назначение (СИ) - Васильев Андрей Александрович

— Было-было, — поддержал коллегу Мишенька — Верно! Не одна Салтычиха в нашей истории есть, и других таких же жестоких барынек хватало. Уж поверьте!

— Вот и славно. — Францев взял серьги, убрал их в пакетик, а тот — в карман. — Огромное спасибо за помощь следствию, господа. И, случись у вас какие проблемы, всегда рад выручить.

— Какие у нас проблемы? — переглянулись старички. — Доживаем, любезнейший Аркадий Николаевич, свой век. Доживаем. Никому не нужные, всеми забытые.

— По нашим временам лучше быть забытым, чем на виду, — не согласился с ними начальник отдела. — Да и бодрость духа в вас ощущается. Вон как на мою сотрудницу поглядываете!

— Так ведь красавица, — умильно произнес Михаил Игнатьевич.

— Хоть картину с нее пиши! — подтвердил Вениамин Ильич. — Да-с!

Елена засмущалась, и Олег впервые увидел румянец на ее щеках. Мало того — она пробормотала «спасибо» и устремилась к двери, за ней последовал и Францев.

— Дражайшей Павле Никитичне поклон! — антиквары, поняв, что гости покидают их лавку, наперебой затрещали. — Нижайший! Со всем почтением! И здоровья ей! На многие годы!

— Передам-передам, — заверил их Аркадий Николаевич. — Еще раз спасибо!

— Какие они забавные! — сообщила коллегам Лена, усевшись в машину. — И такие милые!

— Ну да, ну да, — поддакнул ей Францев, заводя мотор. — А как ты думаешь, почему этим забавным и милым старичкам поддержка органов в наше веселое время ни к чему? С учетом специфики их бизнеса? Лакомый кусочек, да еще в центре Москвы — и никому не нужен?

— В самом деле — почему? — заинтересовался Олег.

— Да потому, что их лавку братва седьмой дорогой обходит, — пояснил начальник, — даже залетная. Их тронуть — смертный приговор себе подписать.

— Кто же они такие? — опешил Ровнин. — Чтобы вот так?

— Эти два вроде бы забавных дедка — персоны ох, какие примечательные! Они, Олежка, в свое время с Рокотовым работали, — веско произнес Францев. — Слышал про такого?

— Нет.

— Самое громкое валютное дело времен СССР, с неимоверными по тем временам суммами, фигурирующими в нем. Самого Рокотова и его ближний круг к стенке поставили, а эти двое смогли через меленькую сеть, которой тогда власть всех причастных гребла, уйти. И даже срока не получили. Причем не с пустыми руками выскользнули, большая часть казны валютчиков у них осталась. Не знаю, сколько там было, но только у одного Рокотова изъяли добра на полтора миллиона долларов. И не нынешних, а тогдашних, 60-х годов. Чтобы понятнее было, соотношение где-то один тогдашний к трем нынешним. А то и к пяти.

— Офигеть! — выдохнула Ревина.

— А казна та была сильно непростая, им не принадлежащая, зато после кому надо возвращенная. Вот за это у Венечки с Мишенькой теперь пожизненная индульгенция, поскольку люди, что с ними тогда работали, знают, что такое благодарность. И временного порога у нее нет.

— А тетю Пашу эти двое почему так уважают? — уточнила Ревина.

— Потому что именно она им тогда и помогла головы сберечь. В деталях не расскажу, сам их не знаю, в курсе только, что история очень сложная, путаная и вовлечены в нее были чуть ли не первые лица государства. Ну, и еще могу сказать, что Павла Никитична сильно ее вспоминать не любит. Но, как бы то ни было, в итоге у отдела появились консультанты высочайшего уровня, что само по себе очень здорово. Да вы и сами все только что видели.

— И квас у них вкусный, — добавила Лена.

— Так, теперь вот какой момент, — крутанул руль Францев. — Если что, если какая проверка нагрянет — серьги, что мы изъяли, работы хорошего, но самого обычного мастера, имя которого не сохранило время. Они не раритет, исторической и культурной ценности ни для кого не представляют, штамповка девятнадцатого века. Ни к чему посторонним знать, что у нас в хранилище музейной ценности предмет лежит. Понятно, что там и похлеще экземпляры найдутся, но они так, как эта цацка, не светились. А серьги много кто видел, а, значит, рассказать про них может. Здание у нас непростое, конечно, и домовой сильный, но бывают ситуации, которые и им не по плечу. Ясно?

— Предельно, — кивнул Олег, отметивший, что проверки в отделе все же бывают. Он-то начал думать, что они совсем сами по себе существуют, а, оказывается, нет. — Но вот что странно — почему те, кому они принадлежали, ничего про их реальную стоимость не знали?

— А откуда? — иронично поинтересовался у него Аркадий Николаевич. — У военных вот таких Венечки и Мишеньки под рукой нет. Серьги и серьги, золотые с рубинами. Ну, не новые, наверное. И что? Мало ли по шкатулкам старого золота у русских женщин лежит, того, которое от матери к дочери переходит? Даже после всех причуд нашего веселого двадцатого века?

— Так ведь и другие оценщики есть?

— Олежка, вот твоя мама пошла бы с украшениями, что ей, к примеру, от бабушки остались, к оценщикам? Да еще платить за это стала бы?

— Нет, — мотнул головой Ровнин. — Точно нет. От греха.

— Ну и эти не ходили. А попади они к тем, у кого мы в гостях только что побывали, так вообще шиш им, а не сережки. Эти два старых плута их заболтали бы, а после купили украшение по цене золотого лома. Вы не глядите, что они с нами такие добрые и ласковые, на деле это те еще волчары. Да и среди других их коллег разные люди попадаются. Кто правду скажет, но есть и такие, что лихих людей навести могут. Говорю ведь — времена неспокойные. Поневоле поверишь в звезду Полынь.

Что это за звезда такая, Олегу было неизвестно, но в целом последние слова начальника навели его на размышления о том, что он, наверное, фиговый сын. Родители в Саратове, скорее всего, места себе не находят, гадая, что с чадушком родимым, как он, где. А чадушке, выходит, до их терзаний дела нет, потому что он за последние дни про них ни разу не вспомнил даже, погрузившись в столичную круговерть.

И ведь даже позвонить нельзя. То есть можно, конечно, но Васек просто так предупреждать не станет, если сказал, значит, надо его слушать.

Впрочем, печальные мысли как пришли, так и ушли, потому что Францев завернул в чебуречную, что находилась в двух шагах от метро «Сухаревская», лично в нее отправился и вскоре вернулся с пакетом, из которого шел призывный запах теста, мяса и лука.

— Будем считать, что это ваша компенсация за потерянный выходной, — сообщил он оживившимся молодым людям. — Хотя лично я с большим удовольствием бы горохового супа похлебал.

— Вот бы нам после него весело ехалось в вашей машине! — фыркнула Ревина. — Особенно с учетом того, что суп столовский! Нет уж! А вот чебуреки — это хорошо. Плохо то, что они потом норовят на талии задержаться, но ничего, это я как-нибудь да переживу.

Есть, правда, им их пришлось вдвоем и чуть остывшие, потому что в дело вмешался Морозов. Он отирался у входа в здание, взбудораженный и даже немного злой.

— Командор, вот где тебя носит? — осведомился он чуть повышенным тоном, бросив недокуренную сигарету в урну. — А?

— Работал, — невозмутимо ответил Аркадий Николаевич. — Ты чего как на шарнирах?

— Потому что три раза звонили те, с кем мы вчера общались, и очень хотели тебя слышать, — пояснил Саша. — Не меня, не вон Олежку, а конкретно тебя. Чисто конкретно, я бы даже сказал. У них там субординация тоже будь здоров какая!

— Телефон оставили? Куда перезванивать?

— С третьего раза — да. А еще предупредили, что у них суббота, потом водка охлаждается, мясо жарится и девок вот-вот привезут, потому если нам ничего не надо, то им уж точно. И так за уважуху с тобой разговоры разговаривают, но всякому почету есть предел.

— Аргумент. — Францев вручил пакет с едой Елене. — Приятного аппетита, ребята. Но — без меня. Саша, пошли.

— Ты как хочешь, Аркадий Николаевич, а нам хоть одна мобильная трубка на отдел нужна, — заявил Морозов, открывая дверь и пропуская вперед сначала начальника, а после, махнув рукой, и коллег. — Иначе в нынешних условиях не выживешь.

— Саша, не тяни из меня жилы. Ну нет денег на нее. Просто — нет. Если ты не в курсе, то мы даже не по принципу достойной бедности живем, а за его пределами. Наш возможный максимум — пейджер. И то опять же — один на всех. Причем не прямо завтра, потому что сначала мне надо будет пять кило бумаг написать в разные службы, причем в некоторые не по разу.